Старообрядчество Курского края в условиях советской антирелигиозной кампании 1920-1930 годов

Старообрядчество Курского края в условиях советской антирелигиозной кампании 1920 — 1930 годов

К.В. Симоненков Изучение истории религии в России стало в последние десятилетия достаточно популярным в академической среде. В то же время многообразие и сложность вопросов, встающих перед исследователями в рамках данной проблематики, определяют значительное количество научных проблем, требующих своего разрешения. Одной из таких проблем является историческая динамика развития конфессиональной культуры центральной России на протяжении XX в. Неотъемлемое условие ее изучения — анализ социально-политических и идеологических факторов, влиявших на религиозный быт верующих в этот период, а также выявление степени их разрушительного воздействия. Исчерпывающий анализ такого рода в отечественной науке до сих пор не проведен. В частности, несмотря на то, что борьба с религией стала одной из основополагающих характеристик советского строя, ее динамика и степень эффективности на разных этапах советской истории не становились предметом масштабных исследований. Недостаточно изучены и формы антирелигиозных мероприятий, направленных на отдельно взятые конфессиональные сообщества, находившиеся вне РПЦ. Данная статья призвана способствовать восполнению этого пробела. Ее задача — охарактеризовать условия существования провинциальных старообрядческих общин в 1920;е — 1930;е гг. в условиях активной антирелигиозной кампании советских властей. В частности, автор обратился к судьбе старообрядческого сообщества Курского края — типичнопровинциального региона центральной России, до 1928 г. входившего в состав Курской губернии, с 1928 по 1934 г. — в состав Центрально-Черноземной области, а с 1934 г. существующего в виде отдельной Курской области.

Староверие имеет достаточно прочные корни на курской земле — как показывают исследования А. В. Апанасенка, оно стало здесь реальной силой уже в XVII в. и на протяжении последующих столетий укрепило свои позиции [1, с. 114−120]. К 1917 г. старообрядчество было второй по численности (после православия, имевшего до революции статус государственной религии) конфессией Курского края. Оно имело здесь до пятидесяти тысяч приверженцев, располагало как минимум тринадцатью официально зарегистрированными общинами (и гораздо большим количеством незарегистрированных), десятками церквей и молитвенных домов [2, с. 142−146].

Современниками, включая представителей господствующей церкви, старообрядцы признавались наиболее религиозными («крепкими в вере») людьми. Например, в 1916 г. курский архиепископ Питирим призывал собственных клириков и прихожан брать пример со староверов в деле соблюдения уставной полноты. Он писал: «…в этом нам у старообрядцев надо поучиться, так как читают они всегда внятно, с особым благоговением, без малейших опущений и, благодаря такому строго уставному служению и неторопливому чтению, свободно выстаивают свои службы в продолжение 5−6 часов сряду…» [13. Оп. 442. Д. 2754. Л. 33]. Ощутимым было влияние представителей «старой веры» на региональную экономику — среди них было много зажиточных крестьян и успешных предпринимателей [2, с. 144−145]. Однако сильные стороны старообрядческого сообщества (крепость религиозных традиций, экономическая состоятельность) после 1917 г. в глазах новой власти оказались «пороками». Соответственно, старообрядческие общины должны были стать едва ли не главными мишенями советского «перевоспитания».

Архивные документы свидетельствуют, что кампания по борьбе с религией на территории Курского края началась в годы Гражданской войны. В сентябре 1919 г. при губернских, городских, районных и волостных народных комитетах были созданы отделы, координировавшие антирелигиозную пропаганду [9, с. 100]. Впрочем, активной их деятельность стала в начале 1920;х гг., после установления относительной стабильности. Именно к этому моменту относится перваясерьезная попытка коммунистов-активистов «узнать врага в лицо», т. е. выяснить «позиции религии» в Курской губернии.

В 1921;1922 гг. в соответствии с циркуляром НКВД местные исполкомы провели анкетирование (опрос) населения в уездах. Основными вопросами типовых анкет стали, во-первых, «какова посещаемость храмов?» и, во-вторых, «каково отношение населения к возможности закрытия храмов и использованию их под культурнопросветительные нужды?». Выяснилось, что посещаемость культовых сооружений весьма высока, а к их закрытию население отнюдь не расположено. Так, во Льговском уезде Курской губернии посещаемость церквей оказалась более 90%, в других уездах доля активных верующих оказалась немногим меньше, при этом было замечено, что наиболее посещаемыми являются старообрядческие храмы [4. Оп. 1. Д. 341. Л. 36].

При составлении списков церквей и молитвенных домов по волостям оказалось, что наибольшая концентрация культовых помещений опять же наблюдается в местах проживания староверов. Так, в одной только Уколовской волости Щигровского уезда в шести граничащих между собой деревнях находились одна церковь и пять старообрядческих молитвенных домов [4. Оп. 1. Д. 703. Л. 16 об.]. Такая же картина наблюдалась и в соседних Николаевской волости Щигровского уезда (с. Боево, д. Щурово) [5. Оп. 1. Д. 188. Л. 183] и Сергиевской волости Фатежского уезда (с. Дерлово, с. Шумское, с. Скородное) [4. Оп. 1. Д. 700. Л. 37]. Данные такого рода убедили действующую власть, что в старообрядческой среде антирелигиозная кампания будет проходить труднее, чем в любой другой. Возможно, именно в силу этого обстоятельства региональные отделения созданного в 1925 г. «Союза воинствующих безбожников» наиболее бурную деятельность развили в районах со старообрядческим населением [6. Оп. 1. Д. 81. Л. 3].

Нужно отметить, что до 1929 г. антирелигиозная борьба советской власти и советских активистов на провинциальном уровне велась преимущественно ненасильственными методами, была ориентирована на рост «сознательности» и «просвещение масс». Пик активности в проведении антирелигиозной пропаганды приходился на религиозные праздники. Например, издавались специальные указания «О проведении Комсомольской Пасхи» или «антирождественской кампании» [11, с. 179]. В методическом письме о проведении антирождественской кампании курским кабинетом политпросветительской работы говорилось: «Основными установками антирождественской кампании в городе будет отказ от религиозных рождественских праздников и замена их днями индустриализации на тех предприятиях, которые еще не перешли на непрерывную неделю. В деревне антирождественская кампания должна пройти под знаком усиления темпа коллективизации сельского хозяйства, поднятия урожайности и организации бедных слоев на борьбу с кулачеством. В районах со старообрядческим населением центр тяжести антирелигиозной кампании должен пасть на 6 и 7 января» [6. Оп. 1. Д. 81. Л. 1].

Показательны мероприятия, которые должны были стать непременным атрибутом проведения таких «комсомольских празднеств». Среди них — «клубные вечера» для обсуждения вопросов о несовместимости науки и религии, а также для изучения основ учения Дарвина; инсценировки, высмеивающие «попов» и библейские сюжеты. При этом использовались буффонады и частушки. По итогам работы местных кабинетов политработы проводились «соревнования безбожников» [6. Оп. 1. Д. 81. Л. 2]. Впрочем в старообрядческих населенных пунктах такие соревнования не отличались значительными достижениями, тем более что агитаторы часто оказывались лишенными необходимого культурного уровня. Их действия были грубыми, часто оскорбляли верующих. Например, из отчетов «безбожников» следует, что в некоторых уездах старообрядцев задерживали и насильно брили им бороды [8. Оп. 1. Д. 448. Л. 82 об.]. Интересно, что в то же самое время в отчетах районных чиновников в адрес областной власти представителям местного старообрядческого мира давалась положительная характеристика: «отношение к Советской власти старообрядцев благонадежное; воинскую повинность они отбывают наравне с другими; пропаганд никаких не ведут» [4. Оп. 1. Д. 707. Л. 19].

В целом позиции старообрядческого сообщества на территории Курской губернии в 1920;е гг. оказались мало поколеблены. Советские пропагандисты явно недооценили сложность решения вопросов, касающихся веры. Общественное мнение в пользу атеистических мероприятий государства так и не было сформировано. «Специальное исследование, которое было проведено местными властями в 1928 г., показало, что в разных районах, позже вошедших в состав Курской области, посещаемость церквей и молитвенных домов составляет от 75 до 95%, при этом самая высокая посещаемость — опять же в пунктах, населенных старообрядцами [14, с. 203−204].

Конец 1920;х гг. ознаменовался для советского государства ужесточением внутриполитического курса. Началось строительство «однородного социалистического общества», в сфере экономики предполагавшее полную ликвидацию рыночных отношений, а в духовной сфере — монополию коммунистической идеологии. Небольшие успехи в деле духовного «перевоспитания» сельских жителей заставили власть интенсифицировать борьбу с религией. В феврале 1928 г. Л. М. Каганович разослал по стране письмо под названием «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В этой директиве партийцы, комсомольцы, члены профсоюзов и других советских организаций подвергались разносу за недостаточную активность в «процессе изживания религиозности». Тут же давались четкие приказы по вопросам усиления антирелигиозной пропаганды.

В апреле 1929 г. президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах молитвенных домов, просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась [15, с. 191]. Началась кампания по закрытию храмов и уничтожению духовенства как социальной категории. Теперь власти обращали еще более пристальное внимание на старообрядческие общины: во-первых, последние оказывались наименее склонными поддаваться на пропаганду, а во-вторых, представлялись строителям социализма «рассадниками кулачества».

В 1929 г. на территории Курского края насчитывалось 40 старообрядческих обществ (под обществами понимались объединения верующих, имевших собственный храм или молитвенное помещение, священника или уставщика). Несмотря на периодически имевшие место идеологические нападки со стороны властей, позиции «старой веры» на региональном уровне казались довольно прочными. Однако, на протяжении последовавшего десятилетия курский старообрядческий мир испытал самый сильный удар в своей истории. В феврале 1929 г. руководство одного из округов (Михайловский районный административный отдел Льговского округа) потребовало от местной старообрядческой общины в десятидневный срок освободить помещение молитвенного дома. После выполнения требования этот дом был переоборудован под школу. В октябре того же года были внезапно закрыты церковь в с. Ивановском и молитвенный дом в с. Бирюковке (тот же округ), через месяц под засыпку хлеба был занят молитвенный дом в с. Поныри (Фатежский округ). Весной 1930 г. «кулак» Т. А. Россинский — старообрядческий уставщик из д. Овсянниково — был арестован, а являвшийся его частной собственностью молитвенный дом был определен под сельскую школу. Тогда же перестала действовать церковь в с. Чаплыгино (Курский округ). В 1931 г. церковь с. Скородное вскоре была разобрана. В 1932 г. та же участь постигла старообрядчкую церковь в с. Нижние Деревеньки (Льговский округ) и молитвенный дом в Курске (ул. Дружиниская, 46). В 1934;1937 гг. закрытие церквей и молитвенных домов продолжилось [7. Оп. 4. Д. 1, 2, 4, 5, 6, 7, 20, 30, 55]. Последней из старообрядческих культовых сооружений была закрыта церковь Дм. Солунского в г. Льгове — это случилось в феврале 1941 г. К началу Великой Отечественной войны в пределах Курской области не осталось ни одного легально действующего старообрядческого храма [7. Оп. 4. Д. 11. Л. 46, 81].

Борьба с традиционными формами церковной жизни была дополнена борьбой с основными носителями религиозных традиций. Судьба старообрядческих священнослужителей и близких к ним по общественным функциям людей («уставщиков» и «наставников») стала самым трагическим обстоятельством в антирелигиозной кампании 1930;х гг. Закрытию культовых сооружений обычно сопутствовали аресты их служителей, которым предъявлялось обвинение в «антисоветской деятельности». Так, согласно сохранившимся документам, в 1930 г. в с. Чаплыгино был арестован местный уставщик И. А. Дюкарев, а в д. Боево — священнослужитель Л. М. Дорофеев, в 1931 г. во время закрытия церкви в с. Скородное был задержан священник М. Семенихин. Все они получили по нескольку лет тюремного заключения или ссылки. В 1937 г. были арестованы наставник и уставщик старообрядческой общины с. Бирюковка Большесолдатского райна И. Г. Полунин и И. Т. Мезенцев. Через месяц после ареста оба были расстреляны за «контрреволюционную деятельность». В том же году в заключении скончались уставщик из с. Овсянниково Т. А. Россинский (арестованный в 1930 г.) и старообрядческий епископ Ростова-на-Дону и Курский Пансофий (арестованный в 1933 г.) [10, с. 140]. В 1937;38 гг. вновь были задержаны вернувшиеся из заключения И. А. Дюкарев и Л. М. Дорофеев. Сохранившиеся материалы их дел очень ярко характеризуют ситуацию 1930;х гг., когда любой служитель культа, продолжая исполнять свой религиозный долг, находился под «дамокловым мечом» советской репрессивной машины.

В первом уголовном деле можно прочитать: «Дюкарев Иосиф Александрович, 1870 г. рождения, уроженец Пашковского сельсовета д. Чаплыгино Стрелецкого района Курской области, проживает в данной деревне, без определенных занятий, тайно служит в старообрядческой церкви попом, семейный. Социальное положение — кулак … В 1930 г. был судим за невыполнение хлебопоставок сроком на три года, раскулачен и лишен избирательских прав, хозяйство все изъято и передано в колхоз. В 1934 г. возвратился из заключения».

Из показаний свидетелей следовало, что: «Дюкарев, служитель старообрядческого культа, всегда после окончания богомоления остается в его доме со своими приспешниками — бывшими кулаками, ведут антисоветские разговоры». «Дюкарев И. А. ведет контрреволюционную агитацию». Из показаний самого уставщика: «…с приходом в стране Советской власти я не был ее сторонником; в последующем мое враждебное отношение к ней укрепилось еще и благодаря тому, что я являюсь сейчас непоколебимым приверженцем религии старообрядческого направления». Данное дело было направлено на рассмотрение тройки УНКВД по Курской области. Приговор оказался жестоким — старообрядческий наставник был расстрелян [3. Д. 11 134. Л. 2−12]. При этом у подсудимого не было никаких шансов оправдаться — с момента обвинения уставщика до приведения приговора в исполнение прошло всего 10 дней.

Материалы другого следственного дела чуть менее печальны, однако также свидетельствуют о непреклонном стремлении советских властей разрушить прослойку «крепких в вере» старообрядцев. Здесь говорится: «Дорофеев Л. М., 1892 года рождения; по происхождению — из крестьян. Место жительства — с. Боево, Золотухинского района Курской области. Социальное положение — служитель культа (старообрядец)». «.ранее проводил контрреволюционную агитацию, например на подрыв колхозного строя и против мероприятий советской власти, за что был намечен к аресту, но скрылся». «18.06.1937 г. в 12 часов ночи в церковной сторожке Дорофеев собрал кулаков и единомышленников и разъяснял им, что врагов народа Тухачевского, Якира и Корка и других расстреляли неправильно, и призвал агитировать крестьян, чтобы они не вступали в колхозы». Из обвинительного заключения: «Дорофеев Л. М. обвиняется в том, что он достаточно изобличен в контрреволюционных высказываниях, направленных против ВКП (б) и Советской власти». Из приговора: «подвергнуть наказанию в виде лишения свободы сроком на 8 лет с поражением избирательных прав сроком на 5 лет после отбытия меры наказания» [3. Д. 2231. Л. 1−8].

Судя по воспоминаниям курских старообрядцев, подобная участь постигла многих священнослужителей и наставников. Кроме поломанных судеб и человеческих трагедий, репрессии повлекли драматические последствия для религиозно-культурной жизни всего старообрядческого сообщества региона. Священники, уставщики, наставники играли огромную роль в сохранении староверами традиционного образа жизни. Именно они были главными хранителями, «ревнителями» старинных устоев и благочестия. На этих людей, знавших основные жизненные правила, смотрели как на обладателей всех тех качеств, которые необходимо приобрести следующему поколению. Духовные лица наблюдали за «правильностью» жизни своих подопечных, благословляя их на важные поступки или, наоборот, порицая за грехи. Они же часто занимались обучением местных детей. Отсутствие такого лица автоматически приводило к разладу в духовной жизни общины.

Таким образом, изученные материалы дают возможность констатировать, что агитационно-пропагандистские мероприятия по дискредитации религии, проводившиеся в старообрядческой среде в 1920;е гг., не стали основным фактором разрушения традиционной конфессиональной культуры староверов. Отдельно взятая антирелигиозная пропаганда часто оказывалась скорее данью советской идеологии, нежели действенным средством воздействия на сознание верующих. Гораздо более драматическую роль в судьбе старообрядческой культуры Курского края сыграло уничтожение культовых сооружений, равно как и аресты священнослужителей (наставников, уставщиков). Удар по центрам религиозной жизни (т. е. храмам), а также главным носителям традиций оказался гораздо эффективнее массовой антирелигиозной пропаганды.

агитационный пропагандистский религия старообрядческий.

• 1. Апанасенок А. В. Старообрядческий мир в социально-культурной и религиозной истории Центрального Черноземья в XIX — начале XX в. // Вестн. Челяб. гос. ун-та. — 2009. — № 28. История. Вып. 34. — С. 114−126.
• 2. Апанасенок А. В. Старообрядческий мир Центрального Черноземья в XIX — начале XX в.: численность, расселение, социальный состав // Науч. ведомости Белгор. гос. ун-та. История. Политология. Экономика. Информатика. — 2009. — № 9(64). — Вып. 11. — С. 140−147.
• 3. Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Курской области. Ф.10.
• 4. Государственный архив Курской области. Ф. Р-323.
• 5. Государственный архив Курской области. Ф. Р-594.
• 6. Государственный архив Курской области. Ф. Р-1954.
• 7. Государственный архив Курской области. Ф. Р-3322.
• 8. Государственный архив общественно-политической истории Курска. Ф.65.
• 9. Емельянов С. Н. Попытки модернизации органов церковного управления Русской Православной Церкви в условиях религиозной политики государственных органов власти в годы Гражданской войны. — Курск, 2002.
• 10. Краткое жизнеописание святого священномученика Пансофия, епископа Ростова-на-Дону и Курского, канонизированного Освященным Собором 2004 г.// Древлеправославный календарь. — Клинцы, 2005.
• 11. Масальская А. С. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917;1941. — М., 1996.
• 12. Панкратов А. В. Белокриницкая иерархия. — М., 2002. — Т. 4.
• 13. Российский государственный исторический архив. Ф. 796.
• 14. Церковь, общество и власть в советской России (1918;1937): сб. доктов. — М., 2004.
• 15. Цыпин В. Русская Православная Церковь. 1925;1938. — М., 1999.