Денежная реформа Алексея Михайловича 1649-1663 гг

В середине XVII века была сделана попытка усовершенствовать русское денежное хозяйство и приспособить его к новым социально-экономическим и политическим условиям. Денежная реформа 1649−1663 годов должна была разрешить сразу несколько задач: изменить архаичную денежную систему путем введения крупных серебряных и мелких разменных единиц; использовать медь наряду с серебром в качестве монетного сырья; ориентировать основную русскую денежную единицу — рубль на западноевропейский талер.

В 1648 г., когда на Украине запылало возглавленное Богданом Хмельницким всенародное восстание, казачества и закрепощенного крестьянства против политического и религиозного гнета Польши, обстановка потребовала самой решительной ломки старых порядков в денежном хозяйстве. Когда выступление России в поддержку единокровного и единоверного народа Украины стало неизбежным в самом ближайшем будущем, может быть, был учтен и опыт недавней финансовой катастрофы Шуйского, не располагавшего запасом монетного материала. Особый характер предстоявшей кампании — поход армии на территорию дружественного, ждавшего защиты и помощи братского народа — особенно остро ставил проблему поведения и содержания там войск: они ни в чем не должны были испытывать нужды.

Русская копейка была знакома населению торговых городов Украины, а также и Белоруссии, которую предстоявшая война не обошла бы, но эта маленькая монетка терялась там среди различных номиналов развитого денежного обращения западноевропейского типа, опиравшегося на талер с его фракциями и на обильный билон, но знавшая и золото; безграничное расширение выделки копеек для содержания армии представлялось совсем непростым делом.

Мысль обращалась к более крупным номиналам, вроде талера или, по крайней мере, к созданию какой-то подчиненной целям войны специальной «военной» системы. Еще было время размышлять, но не терпящим никаких отлагательств, стало создание возможно крупного государственного запаса монетного металла. В 1649 г., как гром среди ясного неба, прозвучал для купечества указ — архангельским таможенникам закупать талеры только «на государя», то есть в казну, не останавливаясь даже перед принуждением съехавшихся к торгу купцов покупать предлагаемые ефимки за свои деньги — со сдачей и расчетом в Москве, для чего требовалось все сделки регистрировать.

О неподготовленности этого начинания говорят названные в указе «контрольные цифры» закупки — «тысяч до тридцати и до сорока и больше, или сколько можно купить» — по началу очень скромные. Для следующих лет имеются сообщения шведского резидента в Москве И. Родеса; если сомнительно его сообщение о заготовке в годы вывоза хлеба через Архангельск до 600 тысяч рейхсталеров, то названная сумма обычной закупки в 150 тысяч подтверждается и известным сочинением Г. Котошихина, московского чиновника, бежавшего в 1663 г. за границу. Сохраненное документом задание на 1654 г. называет уже «тысяч сто и больше, или сколько купить можно» .

Взяв в свои руки закупку серебра, правительство вынуждено было принять на себя и заботу о чеканке; открывалась новая неизведанная область управления финансами. Помимо обычных нужд, копейки требовались на погашение задолженности по купеческой принудительной закупке 1649 г. и на авансирование дальнейших закупок, но нужно было накапливать и резерв серебра.

Можно предположить, что отбирая у купечества право закупки, а тем самым и право заказывать чеканку монеты, правительство могло посчитать себя вправе потребовать от всех владельцев серебра, еще не переделавших его в монету, сдачи его в казну. Если же такого указа и не было, то оставались все основания ожидать его.

До середины XVII в. богатейшая топография русских монетных кладов совершенно не знает в тогдашних границах России не только кладов талеров, но и хотя бы единичных талеров среди захоронившихся массами копеек; между тем несколько открывшихся в крупных городах — Москвы и близ нее, в Новгороде и в Ярославле — кладов одних талеров с младшими монетами 1640-х годов указывает на тревогу, внезапно охватившую их «депонентов», которые явно рассчитывали на временность ограничений.

Подписанный в начале января 1654 г. Переяславский договор, узаконивший возвращение Украины в состав единого Русского государства и новый «малороссийский» титул царя, предопределил начало длительной войны с Польшей (1654−1677), усложненной еще и непредвиденной более короткой русско-шведской (1656−1658).

Однако выполнение принятого, вероятно, еще в 1648—1649 гг. финансового плана уже отставало от сроков и от хода событий. Можно было припасти серебро, но сколько же времени требовалось, чтобы придумать и организовать сооружение серии небывалых машин — «молотовых снарядов» для механической чеканки силой падающей тяжести столь же небывалых больших, подстать талеру, серебряных и медных монет; свезти в одно место, установить и опробовать эти машины на отведенном для нового монетного двора «Английском дворе» — бывшем подворье Английской компании и привести его в полную готовность!

Новый монетный двор был пущен только в июне — на шестом месяце войны. Указ от 8 мая предписывал переделку в рублевики и полуполтины 893.620 талеров, а также и чеканку медных монет разных достоинств, но только выше копейки (ей предстояло появиться только в следующем году). Но из всех упоминаемых документами медных номиналов мы знаем только полтинники: относительно остальных известно, что и их пытались чеканить новыми машинами, но сразу же отказались, так как медь оказалась в деле гораздо капризнее серебра, да и приводить в действие машину, подтягивая на блоках груз со штемпелем ради изготовления гроша или даже гривны было слишком дорогим удовольствием.

Как указывалось, уже 6 месяцев велась война, а старый монетный двор в Кремле партию за партией переделывал ефимки в копейки и отсылал мешки с ними «в полки» — на Украину и в Белоруссию — когда «Английский монетный двор» выдал первую свою продукцию — перечеканенные из кое-как забитых талеров серебряные рубли и полуполтины — угловатые обрубки разделенных начетверо талеров и главное диво новой чеканки — медные «ефимки» — полтиники размера талера. Сразу же несколько посылок с новыми монетами ушли «в полки», на Украину и в Белоруссию. Кремлевский монетный двор выполнял последний наряд на переделку в копейки последних 100 пудов талеров.

Руководящую идею первоначального плана операции убедительнее всего приоткрывает сохранившийся архивный «отпуск», то есть черновик августовского указа 1654 г., адресованного отнюдь не командованию армии, а всему населению России — о выпуске и обязательности приема новых монет. В нем имеется очень важная, хотя и вычеркнутая в последний момент фраза — обещание выкупить по окончании войны за серебряные копейки все новые монеты — названные выше и еще несколько «несостоявшихся» медяков (они известны нам только по описаниям).

Таким образом, полагаясь на покорность подданных, правительство намеревалось предложить своему народу явно неполноценные монеты: в рубле-талере серебра было только на 64 копейки, а медный полтинник и вообще был непостижимой ценности. Но как можно было при такой рискованной операции рассчитывать на готовность идти на убытки новых подданных на Украине, а тем более и вовсе еще не являвшихся подданными жителей белорусских городов? Хотя в окончательную редакцию указа оговорка о выкупе не вошла, но на временный характер новых денег прежде всего указывало сохранение во всех правах старой копейки, а в ряде случаев она признавалась даже единственным платежным средством (в любых расчетах с иностранцами, во взыскании недоимок и на ряд лет в денежном обращении Сибири).

Отсюда видно, что новые монеты были задуманы как временная «второсортная» придача к существующей системе обращения, а утаить их неполноценность было невозможно.

Не удивительно, что и с Украины, и из Белоруссии сразу же возвращалось в Москву посланное жалование в новой монете — с одним и тем же объяснением, что «горожане тех денег брать не хотят» .

Располагая только случайно сохранившимися документами, можно даже предположить, что известный во всей полноте первоначальный замысел этой эмиссии имел ввиду исключительно внутреннее обращение страны — как своего рода срочный внутренний заем у подданных, чтобы высвободить побольше талеров для ведения войны; ни содержание известных нам указов, ни вычеркнутая оговорка этому никак не противоречили бы.

И неудача с новыми деньгами в армии, и оказавшиеся совершенно непреодолимыми технические трудности — разваливающиеся машины, невозможность возобновлять варварски разбиваемые этой «техникой» штемпели (во всей Москве имелся единственный их резчик) и так дал ее — погасили веру в успех операции. Повышенный интерес царя к новому монетному двору угас, а работа над серией новых монет без прежних постоянных понуканий сама собой свернулась — вероятно, еще до 1 сентября 1654 г., когда по московскому календарю год кончался.

Нечего и думать, что почти миллионный запас талеров удалось сколько-нибудь существенно уменьшить. Дошедшие до нас в нескольких десятках рубли царя Алексея Михайловича 1654 г. составляют по существу «первый эшелон» накоплявшегося с 1649 г. запаса талеров. В них открываются больше всего перечеканенные нидерландские, брауншвейгские да имперские талеры; один — города Торна сохранил даже собственную дату — 1638 г.

Почти год был потерян, пока выкристаллизовалось новое решение задачи — обеспечить вовсе без серебра внутреннее обращение страны, а армию снабдить крупной серебряной монетой, пригодной для платежей за старой государственной границей.

Внутренний рынок безропотно принял медную копейку, первые два года не видя разницы между нею и серебром, пока инфляция не дала себя знать, вытеснив из обращения не пополняемый более запас серебряных копеек.

Серебру в виде ефимков, вполне приемлемых внутри страны, если они случайно туда возвращались, отводилась роль «внешней» монеты специального назначения — для жалования войскам, находящимся за старой границей. Вопрос о выборе номинала — цены для клейменного ефимка — где-то между прибыльной закупочной ценой (50 копеек) и фантастической оценкой недолговечного рубля 1654 г. — был решен на грани убытка для казны: остановились на весовом паритете с серебряной копейкой: талер уравновешивается 64 копейками; так быть ему равным при исчислении жалования 64 копейки!

Дабы восполнить недостаток серебряной монеты, которая всецело уходила на правительственные нужды, казна активно скупала ее у населения на медные копейки.

Одновременно уплата налогов и пошлин производилась по царскому указу только серебром. Но этим фискальная политика правительства не ограничивалась. По предложению известного государственного деятеля А.Л. Ордина-Нащокина казна в принудительном порядке скупала у русских купцов на медные копейки экспортные товары (меха, лен, пеньку, юфть и др.), а затем перепродавала их на внешнем рынке за серебряные деньги. Для закупок иностранных товаров купцы пускали в оборот серебро. Но продавать их на внутреннем рынке были вынуждены на медные копейки и таким образом оказывались «беспромышленны», то есть потраченное ими серебро к ним не возвращалось.

Реальная стоимость медных копеек катастрофически падала. В сентябре 1658 г. за одну серебряную копейку давали три медных, в марте следующего года давали уже пять, а в 1663 г. медные деньги обесценились настолько, что один рубль серебром стоил двенадцать медных. Само собой, падение стоимости медных копеек сопровождалось ростом цен и наращиванием объемов чеканки медных копеек. По некоторым оценкам, за пять лет реформы медных копеек было выпущено на 20 млн. рублей.

Чеканка медных копеек оказалась соблазнительным промыслом не только для государства, но и для фальшивомонетчиков. В обращении все чаше стали попадаться изготовленные последними «воровские» копейки. «Верные головы» и целовальники, которые были приставлены следить за денежным делом, подбирались из числа торговых людей, известных своей честностью и достатком. Но даже они не смогли устоять перед соблазном быстрого обогащения. Скупали медь «на стороне», привозили ее на денежные дворы и там чеканили монету. Фальшивомонетчиков покрывали царский тесть Илья Данилович Милославский и думный дворянин Матюшкин. Делали это, само собой, не безвозмездно: для одного только И. Д. Милославского «воровских» денег было начеканено на 120 тысяч рублей.

Многие фальшивомонетчики за свою страсть к наживе поплатились отсечением рук и ног, ссылкой в дальние города. Но их высокородные покровители, как и следовало ожидать, остались в тени. Матюшкина лишь отставили от должности, а на Милославского, говорят, царь «долго сердился».

Раздражение запутанной денежной реформой, а также полумерами правительства в отношении фальшивомонетчиков и особенно их покровителей, достигло критической точки летом 1662 г. По Москве поползли слухи о готовящемся мятеже. Расклеенные повсюду воззвания обвиняли в измене Милославского, Ртищева и других, близких к царю людей. Утром 25 июля 1662 г. пятитысячная толпа с требованиями выдать на расправу всех виновных в измене двинулась в подмосковную резиденцию царя в селе Коломенском.

Полная неудача денежной реформы заставила правительство вернуться к тому, от чего оно так долго и безуспешно уходило — к полному восстановлению серебряного обращения. Это произошло сразу после неудавшегося «медного бунта» — в 1663 году. Медные деньги, отныне запрещенные к обращению, переливались в вещи или скупались казной по одной серебряной копейке за медный рубль.