Эмпирическое опровержение. 
Теория и практика аргументации

Особого внимания требует проблема критики выдвигаемых положений. Если критика, направленная на их опровержение, опирается на опыт, то можно сказать, что она имеет прямое отношение к теме эмпирического обоснования.

Эмпирическое опровержение, или фальсификация, представляет собой процедуру установления ложности какого-то положения путем эмпирической проверки и опровержения в опыте вытекающих из него следствий.

Неудавшаяся критика, т. е. неудавшиеся попытки эмпирического опровержения некоторого положения, может рассматриваться как ослабленное косвенное подтверждение этого положения. Иначе говоря, несостоявшееся эмпирическое опровержение — это косвенное эмпирическое подтверждение, хотя и более слабое, чем обычно.

Согласно современной (классической) логике, две взаимосвязанные операции — подтверждение и опровержение — существенно неравноправны. Достаточно одного противоречащего факта, чтобы окончательно опровергнуть общее утверждение, и вместе с тем сколь угодно большое число подтверждающих примеров не способно раз и навсегда подтвердить такое утверждение, превратить его в истину.

Например, даже осмотр миллиарда деревьев не делает общее утверждение «Все деревья теряют зимой листву» истинным. Наблюдение потерявших зимой листву деревьев, сколько бы их ни было, лишь повышает вероятность, или правдоподобие, данного утверждения. Зато всего лишь один пример дерева, сохранившего листву среди зимы, опровергает это утверждение.

Вот как описывает радикальную асимметрию между подтверждением и опровержением современный философ и логик Р. Карнап, находящий ее по-своему примечательной. «Довольно интересно то, — говорит он, — что, хотя и не существует способа, с помощью которого можно было бы верифицировать закон (в строгом смысле), имеется простой способ, с помощью которого мы можем его опровергнуть. Для этого необходимо найти только один противоречащий случай. Само знание о таком случае может оказаться недостоверным. Вы можете ошибиться в наблюдении или как-нибудь иначе. Но если мы предполагаем, что противоречащий случай представляет собой факт, тогда отрицание закона следует из него непосредственно. Если закон утверждает, что каждый объект, обладающий свойством Р, обладает также свойством В, а мы находим объект, обладающий свойством Р, по не обладающий свойством В, тогда закон опровергается. Миллиона положительных примеров недостаточно, чтобы верифицировать закон, но одного противоречащего случая достаточно, чтобы опровергнуть его.

Ситуация здесь сильно асимметрична. Легко опровергнуть закон, но крайне трудно найти ему сильное подтверждение" .

Асимметрия подтверждения и опровержения опирается на популярную схему рассуждения, которую можно назвать принципом опровержения, или фальсификации. Этот принцип был известен еще древнегреческим философам-стоикам. В средневековой логике он получил название модус толленс (modus tollens). Принцип опровержения можно выразить так: «Если бы было А, то было бы В, но неверно, что В', значит, нет А» Эту схему стоики передавали так: «Если бы было первое, то было бы и второе; но второго нет; следовательно, нет и первого». Например: «Если все птицы летают, то страус летает; но страус не летает; значит, неверно, что все птицы летают» .

Как утверждает логика, от ложности следствия можно прийти к заключению о ложности основания (хотя от истинности следствия нельзя прийти к заключению об истинности основания).

Интерес к проблеме фальсификации привлек К. Поппер, противопоставивший фальсификацию верификации, эмпирическое опровержение эмпирическому подтверждению.

Противопоставление К. Поппером фальсификации и верификации связано с его идеей, что выдвигаемые в науке гипотезы должны быть (и обычно являются) настолько смелыми, насколько это возможно. Но это означает, что они должны быть заведомо неправдоподобными, а потому попытки верифицировать их заведомо обречены на провал. Исходным пунктом позиции К. Поппера является, таким образом, очевидная асимметрия между подтверждением и опровержением.

То, что даже бесконечное множество подтверждающих фактов не превращает теорию или какой-то ее фрагмент в абсолют, представляется вполне естественным. Но то, что единственный противоречащий факт тут же заставляет если не отбросить теорию, то, по меньшей мере, радикально перестроить ее, определенно не согласуется с обычной практикой теоретического мышления. В реальном научном мышлении опровержение теории не является более легким и простым, чем ее обоснование.

Представляется, что опровержение и подтверждение должны быть равноправны и симметричны. Во всяком случае, ясно, что логика не должна предрешать ответ на выходящий за рамки ее компетенции вопрос: симметричны опровержение и подтверждение или пет? Но пока она недвусмысленно высказывается в пользу их «сильной асимметричности» .

Необходима, как кажется, новая логическая теория, в которой принцип фальсификации не выступал бы как логический закон. Конечно, отказ от него не может быть безоговорочным. Подобно ряду других законов классической логики, данный принцип не является универсально приложимым. Однако это не исключает, что он приложим в каких-то ограниченных, удовлетворяющих дополнительным требованиям сферах рассуждений.

Хотя понятие опровержения не является ни содержательно, ни объемно точным, имеется достаточно определенное ядро его содержания, явно не совпадающее с содержанием понятия логической фальсификации.

Прежде всего, неверно, будто одни противоречащий факт способен опровергнуть теорию. «Ученые, — пишет английский физик и философ М. Полани, — сплошь и рядом игнорируют данные, несовместимые с принятой системой научного знания, в надежде, что, в конечном счете, эти данные окажутся ошибочными или не относящимися к делу» .

Факты имеют разную научную ценность, зависящую не только от их достоверности, но и от их релевантности для данной системы знания. «Весьма малая внутренняя достоверность, — продолжает М. Полани, — будет достаточна, чтобы придать высшую научную ценность предполагаемому факту, если только он согласуется с крупным научным обобщением, в то время как самые упрямые факты будут отодвинуты в сторону, если для них нет места в уже сформировавшейся научной системе» .

Простая фальсификация (в смысле, который ей придает К. Поппер) обычно не влечет отбрасывания соответствующего утверждения. Простые «фальсификации» (т.е. аномалии) должны быть зафиксированы, но вовсе не обязательно реагировать на них.

Фальсификация не считается также с тем, что теория, встретившаяся с затруднениями, может быть преобразована за счет вспомогательных гипотез и приемов, подобных замене реальных определений номинальными. «…Никакое принятое базисное утверждение само по себе не дает ученому права отвергнуть теорию. Такой конфликт может породить проблему (более или менее важную), но он ни при каких условиях не может привести к „победе“. Природа может крикнуть „Нет!“, но человеческая изобретательность… всегда способна крикнуть еще громче» .

Особый интерес представляет мысль И. Лакатоса, что фальсификация вообще не приложима к «жесткому ядру» исследовательской программы. Такая программа «включает в себя конвенционально принятое (и потому „неопровержимое“, согласно заранее избранному решению) „жесткое ядро“ и „позитивную эвристику“, которая определяет проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предвидит аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры — все это в соответствии с заранее разработанным планом». Опровержение «жесткого ядра» — это не итог одномоментной логической фальсификации, а результат сложного процесса вытеснения одной исследовательской программы другой. При этом роль принципа фальсификации, концентрирующего внимание единственно на аномалиях, второстепенна.

Все это означает, что приложимость принципа фальсификации к разным частям исследовательской программы является разной. Она зависит также от этапа развития такой программы: пока последняя успешно выдерживает натиск аномалий, ученый может вообще игнорировать их и руководствоваться не аномалиями, а позитивной эвристикой своей программы.

Конечно, принцип, который используется в одних случаях и оказывается неприложимым в других, нельзя назвать универсальным.

Приведенные мнения об опровержении научных теорий расходятся между собой во многих деталях, но определенно согласуются в главном: опровержение — это не логическая фальсификация. Опровержение — сложная процедура, зависящая от многих факторов, одним из которых, но далеко не всегда решающим, является фальсификация следствий опровергаемой теории.

Подводя итог обсуждению темы опытного подтверждения и опровержения, нужно отметить, что опыт — при всей его важности и незаменимости — не дает абсолютной гарантии истинности полученного знания.

Подтверждение неожиданных предсказаний, сделанных на основе какого-то положения, существенно повышает его правдоподобность. Однако как бы ни было велико число подтверждающихся следствий и какими бы неожиданными, интересными или важными они пи оказались, положение, из которого они выведены, все равно остается только вероятным. Никакие следствия не способны сделать его истинным. Даже самое простое утверждение в принципе не может быть доказано на основе одного подтверждения вытекающих из него следствий.

Это — центральный пункт всех рассуждений об эмпирическом подтверждении. Непосредственное наблюдение того, о чем говорится в утверждении, дает уверенность в истинности последнего. Но область применения такого наблюдения является ограниченной. Подтверждение следствий — универсальный прием, применимый ко всем утверждениям. Однако прием, только повышающий правдоподобие утверждения, но не делающий его достоверным.

Важность эмпирического обоснования утверждений невозможно переоценить. Она обусловлена прежде всего тем, что единственным источником наших знаний является опыт. Познание начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении.

Вместе с тем теоретическое не сводимо полностью к эмпирическому. Опыт не является абсолютным и бесспорным гарантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковаться, проверяться и пересматриваться.

Таким образом, если ограничить круг способов обоснования утверждений их прямым или косвенным подтверждением в опыте, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается переходить от гипотез к теориям, от предположений к истинному знанию.