Л. Н. Гумилев: «Если России суждено возродиться, то только через евразийство»

Образно говоря, Лев Николаевич Гумилев — это «наше все» в современном евразийстве. В своих многочисленных работах он осуществил великий синтез идей своих непосредственных предшественников — евразийской этнологии Н. С. Трубецкого, евразийской истории Г. В. Вернадского и евразийской геополитики П. Г. Савицкого. Накопленный идейно-теоретический потенциал евразийства никак не умещался в жесткие рамки официально принятой философии всей системы гуманитарных наук советского периода. Удивительная судьба — поистине героическая в науке и трагическая по жизненному пути — была у Льва Николаевича Гумилева, который, несмотря на все превратности судьбы, реализовал свой творческий потенциал, опубликовав при жизни все свои труды, что удавалось далеко не каждому ученому: более 260 прижизненных публикаций, в т. ч. 12 монографий. Его творческое наследие не вписывается в рамки одной исторической науки, ее отдельных напраштений — археологии, кочевниковедения, востоковедения, этнографии, исторической географии. Следуя евразийской традиции, Лев Николаевич реализовал идею объединения гуманитарного и естественнонаучного знания, в первую очередь истории и географии, синтез которых давал качественно новое знание о глобальных исторических процессах. Он создал новую науку — этнологию. Это был профессионал высочайшего уровня, ученый энциклопедического склада ума. По воспоминаниям Натальи Викторовны Гумилевой, жены Льва Николаевича, академик Ю. В. Бромлей как-то прилюдно заявил: «Я не могу дискутировать с Гумилевым, потому что не знаю так историю. А Гумилев ходит по всемирной истории как по своей квартире!».

Успех своих лекций, например, объяснялся им «отнюдь не своими лекторскими способностями — я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включат в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках — физике, биологии, геологии других науках» [27].

На протяжении десятилетий евразийство находилось то на подъеме творческого развития, то предавалось забвению и остракизму. Так, в предвоенный период диалектика евразийства шла по двум направлениям — в Советском Союзе евразийство воплощалось (под советскими флагами на всем пространстве Советского Союза и в странах социалистического содружества) в социальную практику, в стане евразийцев-эмигрантов оно обретало свои мировоззренческие и теоретические контуры. Примером тому могут служить слова Савицкого из статьи «Географические и геополитические основы евразийства», которую он опубликовал в 1933 г. в немецком журнале «Orient und Occident»: «Устраните этот центр — и все остальные его (Старого света — И. К., Д. К.) части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Япония) превращается как бы в „рассыпанную храмину“… Над Евразией веет дух своеобразного „братства народов“, имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различнейших рас — от германской (крымские готы) и славянской до тунгусско-маньчжурской, через звенья финских, турецких, монгольских народов. Это „братство народов“ выражается втом, что здесь нет противоположения „высших“ и „низших“ рас, что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что здесь легко просыпается „воля к общему делу“. История Евразии, от первых своих глав до последних, есть сплошное тому доказательство. Эти традиции и восприняла Россия в своем основном историческом деле… Только преодолением нарочитого „западничества“ открывается путь к настоящему братству евразийских народов: славянских, финских, турецких, монгольских и прочих» [28].

В настоящее время евразийство некоторыми отечественными авторами рассматривается как идеология и новая парадигма возрождения России, как пример для утверждения межцивилизационных отношений в глобальном мировом сообществе. Л. Н. Гумилев в одном из своих последних интервью сказал пророческие слова: «Если России суждено возродиться, то только через евразийство».

Как же происходил непосредственный творческий контакт между одним из основателей евразийства Савицким и «последним евразийцем» Гумилевым, как формировалась новая творческая лаборатория, получившая поддержку мэтра? В этом нам поможет обращение к эпистолярному наследию. Размышляя над письмами Савицкого Гумилеву, хотелось бы отметить, что эпистолярный жанр отличается от теоретического дискурса, пожалуй, тем, что в первом научные идеи находят свое выражение в первозданном виде — они находятся еще в своеобразном броуновском движении, сцепляются между собой в некоторые мыслительные конструкции. Любая теоретическая работа, напротив, представляет собой некий целостный комплекс посылок, суждений, умозаключений, задающий новое освещение, решение проблемы. Удивление и восхищение вызывало то, что Савицкий в своих письмах Гумилеву вновь окунается в море гипотез, реминисценций и теоретических построений, которые, безусловно, фундируются энциклопедическими познаниями в области истории, географии, этнографии, кочевниковедения. Интересно проследить, какие новые идеи Савицкий вносил в созданное им за тридцать лет до этого евразийское учение и подхваченное надежными руками его последователя — «последнего евразийца», как называл себя Гумилев. Остановимся фрагментарно лишь на некоторых высказываниях Савицкого, характеризующих методологические основания евразийского учения и раскрывающих содержание геополитической истории России и кочевниковедения.

Так, в первом же письме (от 26 ноября 1956 г.) Савицкий отмечает: «…по разным причинамя втечение 15 лет (1941 —1956) был лишен возможности писать и печатать научные работы. Тогда я стал излагать мои мысли в стихах и запоминать стихи наизусть. Это был единственный в условиях тех лет способ стать независимым от записи и бумаги. За 15 лет я написал более тысячи (!) стихотворений. Были моменты, когда я помнил наизусть тысячи и тысячи стихов своей собственной продукции» [29]. Тематика переписки была достаточно разнообразной. Ученые обсуждали проблемы кочевниковедения и истории России, географического детерминизма и ритмов истории Евразии и т. п. На протяжении всей своей жизни ученые занимались историей Великой Степи и ставили перед собой, независимо друг от друга, схожие задачи: это, в первую очередь, необходимость развития кочевниковедения и важность этой темы для истории России, а также своеобразная «реабилитация» кочевников.

К 1956 г. Савицкий являлся уже признанным ученым, написавшим основную часть своих работ, в то время как Гумилев только начинал завоевывать свое место в исторической науке. Основными работами Савицкого в области истории Срединной (Центральной) Азии, которые наиболее четко демонстрируют его позицию, являются: «Геополитические заметки по русской истории», «Степь и оседлость», «О задачах кочевниковедения». У Гумилева же к началу переписки с Савицким была защищена кандидатская диссертация на тему «Подробная политическая история первого тюркского каганата: 546—659 гг.» и опубликованы ее тезисы и статья «Статуэтка воинов из Туюк-Мазара». К этому времени он уже был знаком с некоторыми работами Савицкого. Так стали складываться отношения состоявшегося крупного ученого, вернувшегося после перерыва в 15 лет к науке, с начинающим (если судить по опубликованным работам) исследователем, который лишь в 44 года начнет разрабатывать свои основные идеи и публиковать фундаментальные работы.

Савицкий весьма точно характеризует методологическую общность их исследований. Так, в письме от 10 февраля 1964 г.

он пишет Гумилеву следующее: «…Вы достигли вершины, акме научного творчества, его подлинного цветущего состояния. Без перенажима на свои силы (что было бы губительно) — используйте вовсю это священное состояние духа, это стояние в зените Вашего знания и Вашей творческой мысли. И да продлится как можно дольше и пусть даст как можно больше эта великая кульминация Ваших творческих сил!.. Цель… нашей научной работы (извините, что так говорю сразу за нескольких) в одном из ее поворотов — это создание или построение „картины-системы“. Под этим понятием я подразумеваю объединение многого, иногда бесконечно многого — в одном, но емком, собирание разбросанного воедино, точнейшее определение (по Вашему слову) „что к чему“. Начертание „картины-системы“ исследуемых явлений было методом целого ряда моих как исторических, так и географических и даже философских работ. Мне кажется, что понятие „картинысистемы“ — или, говоря по-иному, структуральный подход к проблемам… — мне кажется, что понятие это родственно и Вашему методу» [30].

Из этих слов Савицкого следует сделать вывод о том, что именно методологическая общность определяла преемственность в евразийском учении на протяжении всего XX в. Неоднократно в его письмах звучала гордость за то, что евразийское учение, зародившееся в творческой лаборатории русского зарубежья, нашло своего достойного продолжателя в отечественной науке. Эта мысль подтверждается и теми суждениями Савицкого, которые касаются собственно русской истории. В письме от 27 декабря 1958 г. он пишет Гумилеву: «сегодня снова хочу побеседовать с Вами… В лоне Монгольской державы сложилась новая Русь. Едва ли не этим определилась и определяется вся дальнейшая судьба человечества… Тут не нужно бояться сложности картины и относительно малой длительности „подъемов“ и „прогибов“. Нужно давать бывшее во всей детальности, как Вы это и делаете. „Причины“ прогиба всегда, в определенном смысле, лежат в предшествовавшем подъеме. Это общая закономерность всей „досоциалистической“ истории человечества, важная черта ее ритмики. Это Ваше наблюдение (абсолютно правильное) должно вдохновлять, а не смущать историка. Оно открывает ему тайны прошлого, структуру времени, если можно так выразиться… В политико-географическом отношении (следует отметить, что на протяжении всей переписки и конкретно в данном случае Савицкий не пользуется, по вполне понятным причинам, геополитической терминологией, даже когда он упоминает свои сугубо геополитические работы 20—30-х гг. — И. К., Д. К.) и Римская империя, и даже халифат — мелюзга, по сравнению с державой Чингисхана и его наследников… Объективно кочевой мир — столь же великий и самостоятельный мир, как и миры греко-римский и мусульманский. В этом, мне кажется, вдохновляющая и возвышающая сторона великой Вашей работы». Эту мысль Савицкий продолжает развивать в письмах от 5 июня 1959 г. и от 3 декабря того же года. В первом из них, высказывая ряд критических замечаний по поводу интерпретации Гумилевым соотношения Леванта и Евразии («„Иран, Туран и Россия“ — это в значительной мере Ваши — Левант и Евразия»), Савицкий отмечает: «Я рад, что Вы упомянули Чингисхана. Я продолжаю считать его крупнейшей (в политическом смысле) фигурой всей „доленинской“ истории Евразии — великого и сурового отца нашего Чингисхана. Только Ленин превзошел его размахом и силой установки». А во втором письме Савицкий как бы подводит итог своим рассуждениям: «Древние кочевники — великий пример для нас, как нужно сражаться и побеждать (хотя бы и в бою — один против ста), как нужно стоять за свое, отстаивать свой быт, свой уклад жизни, свою самобытность. Задача нашей эпохи — во всех областях и по каждому признаку сломать под самый корень рог западной гордыни. Этому делу может и должно служить и русское кочевниковеденье (при сохранении полной объективности в изучении кочевников)» [31].

Приведенные выше мысли Савицкого, надо полагать, придавали силу и уверенность Гумилеву неумолимо следовать научной истине в утверждении евразийского учения, «невзирая на лица и ранги» своих оппонентов. На рис. 7 представлена карта Евразии: история народов, которые населяли ее в начале второго тысячелетия, стала предметом масштабного исследования Гумилева.

Исследования Л. Н. Гумилева охватили тысячелетнюю историю России—Евразии. Евразийский континент, его срединная часть выступает для Гумилева местом формирования великорусской цивилизации на основе славяно-тюркского суперэтноса. Исторический альянс Леса и Степи определил характер культуры этой цивилизации, ее геополитическую судьбу и пассионарный характер. Из учения Гумилева следуют геополитические выводы относительно России—Евразии и образующего его суперэтноса:

• 1. Евразия представляет собой месторазвитие суперэтноса, или объединенного великорусского этноса. «Географическая ось истории» X. Макиндера наполняется богатым этнографическим и историческим содержанием, вскрывающим социокультурную динамику российской геополитики.
• 2. Геополитический синтез Леса и Степи в центральной части Евразийского континента выступает фактором культурно-стратегического контроля над его западной и восточной частями. Это, в свою очередь, предполагает признание многополярного мира и цивилизационного многообразия, не допускающего превосходства какой-либо одной цивилизации над другими.
• 3. Геополитические сценарии будущего мирового развития должны основываться на прогнозных оценках возможных пассионарных толчков в различных регионах земного шара.

На протяжении XX в. евразийство выступало «идеей-силой» глобального русского проекта как единая духовная настроенность общественного и индивидуального сознания, нацеленная на сохранение жизненного геополитического пространства России— Евразии. Такая «идея-сила» получила всестороннее обоснование в работах Гумилева, который сформулировал «Евразийский тезис» следующим образом: «надо искать не столько врагов — их и гак много, а надо искать друзей, это самая главная ценность жизни. И союзников надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями…» [32]. Отсюда урок для Большой России (в пределах всего постсоветского пространства) может быть представлен как установка на сохранение своего самостоятельного пути в мировой истории — не склоняясь ни в сторону Запада, ни в сторону Востока. Сама по себе полицентричность, многополюсность мира неизбежно предполагает сохранение государств — ядер этих полюсов. Кстати говоря, Гумилев, развивая идеи своих предшественников-евразийцев, не сводил Евразию к европейской и азиатской территории, а понимал ее как систему всех народов, населяющих этот материк. Более того, евразийский взгляд он распространял не только на Россию, но и на Европу и Азию и другие континенты. Признавая принцип полицентризма, он не просто опровергал европоцентризм и ратовал за полицентризм. В отличие от своих предшественников, которые, провозглашая полицен тризм, все-таки считали центром мира Евразию как «континент—океан», Гумилев доказывал, что центров много, их число определяется числом ландшафтов и, в принципе, каждый этнос может выступить исходным центром. В Евразии одним из таковых начинает выступать Евразийский Союз, следуя принципу: органическая целостность устойчивее и сильнее образующих ее элементов.

В одной из своих последних статей — «Евразийство: современность концепции…» — С. Б. Лавров писал: «Почему именно евразийство стало ключевой темой в дискуссиях о будущем России, об ее геополитических путях? Видимо, эта геополитическая концепция созвучна нашей эпохе… она стала востребованной в наши дни, в эпоху отчаянных поисков „идеи-силы“ (формула евразийцев) для России, как осмысление феномена России… Тезис о „евразийскости“ страны имеет несколько важных следствий. Во-первых, концепции универсализма противостоит концепция особого пути, концепции вестернизации — призыв быть самими собой… Признание „евразийскости“ России диктует и ее геополитический путь — он не в фарватере США и Западной Европы… Евразийство — ориентир и разумной внутренней политике России… Наконец, из „евразийскости“ России вытекает ее внешнеэкономическая линия. Это весьма актуально и сегодня как антитеза призывам „быть как все“… Лучшим доказательством актуальности идей евразийства является их широкий переход из сферы науки в сферу политики, тревога и проклятия Запада по этому поводу» [33]. В связи с этим следует рассматривать вопрос о возможности восстановления статуса сверхдержавы России в составе Евразийского экономического союза как одного из центров силы в обретающем свои контуры полицентричном мире и, более того, разрабатывать геополитический проект обретения статуса великодержавности самим Евразийским экономическим союзом. «У нынешней России, — как справедливо отмечает Л. Г. Ивашов, — несмотря на унижения, заблуждения, разграбление ресурсов, духовности и интеллекта, тем не менее сохранился геополитический потенциал, превосходящий пока потенциалы всех других государств мира» [34].