Контролируемое и неконтролируемое речевое поведение и его этические следствия, наивный цинизм

Словооупотребление в коммуникации, особенно в массовой, т. е. в публицистическом стиле, а также в научном и деловом, принято считать осознанным, хорошо и постоянно контролируемым, подчиненным целенаправленному отбору речевых средств. Говорящий всегда должен следовать этическим предписаниям и отдавать себе отчет в том, что, как, зачем, кому, в какой обстановке и почему он говорит и какие к каким результатам его речь может привести. На практике бывает по-разному. Мы можем сознательно и целенаправленно по каким-то причинам нарушать профессиональную мораль, и тогда, конечно, это будет замечено и повлечет какие-то следствия. Это может происходить и ненамеренно, когда человек просто следует в русле общих тенденций словоупотребления, осмысления действительности. В этом случае многое, хотя и требует этической оценки, остается без нее.

Приведем лишь один, но наглядный, на наш взгляд, пример из области досуговой журналистики. В газете «Спид-инфо» была опубликована статья А. Никонова «Добей, чтобы не мучился», в которой автор предлагал усыплять при рождении детей — глубоких, неизлечимых инвалидов — в следующем тоне: Рождение в семье дебила — трагедия. А граждане рожают себе детей для удовольствия, а не для мучений. Поэтому абсолютное большинство нормальных людей сдает бракованных детей государству. Оно у нас доброе, возится с ними подальше от глаз людских, потому что зрелище это не для слабонервных. Наши приюты и так-то не сахар, а уж богадельни для слабонервных вообще туши свет…

Вокруг статьи разгорелся скандал, состоялось профессиональное разбирательство не столько относительно идеи эвтаназии, основной в тексте, сколько относительно формы изложения. Далее речь пойдет только о последней.

Бракованный ребенок — это даже не живое существо, которому может быть и больно, и страшно, а предмет, вещь, товар, лишенный положенных потребительских качеств, потому что глагол браковать и все его формы, в том числе и бракованный, обозначают действия контролера отдела технического контроля с продукцией и соответственно сочетаются только с неодушевленными существительными, называющими изделия. В переносном значении — то же самое. Таким образом, ребенок в языковой картине мира автора тоже становится товаром, причем негодным к употреблению. Такая позиция оценивается журналистом как норма, потому что люди, которые так считают и сдают государству таких детей, как макулатуру или металлолом, — это нормальные люди (по мнению автора).

И читатели, и профессионалы-журналисты были обоснованно возмущены вопиющим, демонстративным цинизмом статьи. Автору пришлось заплатить штраф. Случай с А. Никоновым — этическая коллизия времени: манера его изложения недопустимо циничная, но мотивированная тем, что в го время должность его была скандальный репортер, и манеру изложения он выбирал вполне осознанно, а позже, во время профессионального разбирательства, назвал ее идеальной.

Можно посмотреть, что происходит в нашей повседневной не скандальной коммуникации и остается незамеченным. Чем лучше бракованных детей, например, официальное (!) наименование паралимпийские игры (аналог олимпиады, но для инвалидов), взятое нашими чиновниками от спорта с Запада? (кстати, данное название вошло в официальный обиход с орфографической ошибкой: приставку пара- добавили к прилагательному олимпийский, соответственно, написано оно должно быть так — парА-Олимпийский). Для справки: приставка пара- в переводе на русский — это почти, около-, недо- и обозначает либо близость одного предмета к другому (парагрипп, парапсихология), либо недостаточное проявление каких либо качеств. Оба эти значения совмещены в наименовании паралимпийский: по сути это околоолимпийский, недоолимпийский. А паралимпиец — соответственно НЕДОспортсмен, если не сказать недочеловек. Кроме пренебрежения к людям в таком наименовании нет ничего.

Приведенный пример — не единственный. В 1990 г. в повседневный обиход из милицейского языка вошла аббревиатура бомж — без определенного места жительства. И не просто вошла, а органично вписалась в нашу языковую картину мира, поскольку сразу породила массу производных слов: бомжиха, бомжатник, бомжеский, бомжеватый, даже ласковые бомжик и бомжонок. Некоторые вошли в толковые словари литературного языка с пометой прост. — просторечное, а само слово бомж — вообще без помет как вполне литературное слово без ограничений в коммуникативных правах; таким образом стилистическую оценку это словообразовательное гнездо получило. А этическую? Нет. И, наверное, не столько из-за того, что помета неэтичн. в словарях пока не предусмотрена, сколько потому, что над этим не задумывались.

Если подумать, с точки зрения языка, бомж — странная аббревиатура, в которой потеряно главное слово — кто. КТО — без определенного места жительства? Для справки: до революции таких граждан называли босяками, бродягами, потом появилась аббревиатура бич — бывший интеллигентный, но все-таки еще человек. Какой бы он ни был, это гражданин государства. В словах босяк, бродяга, бич сема (элемент языкового значения) человек основная и выражена эксплицитно, в самом слове. Ее-то и отбросили за ненадобностью. И так понятно, что собаки бомжами не бывают.

Теперь обратим внимание на то, как в названиях людей социального дна возрастает степень цинизма: в языковой картине мира босяк — однозначно принадлежит к категории человек (хотя и не самый симпатичный); бич — тоже пока еще человек, хотя в слове уже проявляются элементы отношения к нему как к предмету, вещи, поскольку аббревиатурами обычно для краткости называют события (ВОВ — Великая Отечественная война), организации (ГД — Государственная Дума), абстрактные понятия (КЛЯ — кодифицированный литературный язык), но не людей; и, наконец, в слове бомж категория человек вообще вынесена за скобки.

Цинизм проявляется не только по отношению к представителям социального дна. Опять же из языка чиновников в массовую коммуникацию проникли аббревиатуры УВОВ, ИВОВ, ВВОВ — соответственно участник, инвалид, ветеран Великой Отечественной войны. Так что, к сожалению, бомж или ветеран войны — особой разницы пет.

Приведенные примеры из области практически не контролируемого речевого поведения. Изобретая эти слова, чиновники думали о точности и краткости наименования, но не об этических коннотациях. Такое словоупотребление филологи назвали наивным цинизмом.

Язык — зеркало, в котором, присмотревшись, легко увидеть и время, и общество, и самих себя. Что мы в нем увидим?