Критика платоновской социальной утопии А. Ф. Лосевым и К. Поппером. 
Общее и отличия в подходах

Критика платоновской концепции идеального государства ведется давно и с самых различных позиций. Однако критический анализ, проведенный независимо друг от друга А. Ф. Лосевым и К. Поппером, несомненно заслуживает того, чтобы быть отмеченным особо. В силу целого ряда причин работа, проделанная данными авторами, такова, что с фактом ее существования и с основными особенностями развитых ими подходов должен быть знаком каждый, кто претендует в наше время быть образованным человеком. Именно данные авторы явственно и недвусмысленно вскрыли и обнажили внутреннюю связь платоновской утопии с особенностями социальной жизни XX в., в которой ярко проявились тоталитарные тенденции подавления индивидуальной свободы личности. Если давно уже было замечено, что ретроспектива платонизма — Древняя Спарта, то благодаря в первую очередь А. Ф. Лосеву и К. Попперу стало ясно, что перспектива платонизма — не феодализм^[1] или что-нибудь еще, а тоталитарные режимы XX в.

Работа К. Поппера «Открытое общество и его враги», первый том которой почти целиком посвящен критическому анализу платоновского идеального государства, была написана в 1939;1943 гг. Она стала широко известной на Западе и явилась одним из мощных стимулов осознания западным обществом опасностей тотального подавления личности — опасностей, которые исходят из весьма благих побуждений установления всеобщей справедливости. Выяснилось, в частности, что тоталитарные стремления суть не просто случайный всплеск помутненного разума, а заложены достаточно глубоко в определенном и по-своему логичном способе рассуждений. Этот способ чрезвычайно наглядно представлен Платоном в его обоснованиях идеального государственного устройства.

Знаменитые восемь книг («восьмикнижье») А. Ф. Лосева, вышедшие одна за другой в 1927—1930 гг., посвященные античности, главным образом Платону и платонизму, наполнены явными и скрытыми параллелями и аналогиями с современностью, с особенностями только еще сложившейся государственно-общественной системы. Совершенно очевиден внутренний мотив протеста против установившихся в Советском Союзе порядков, причем не только против того, что происходит внутри страны, но и того, что имеет место за ее пределами и что тоже причастно к совершающемуся. А. Ф. Лосев находится, конечно, в ситуации, радикально отличной от той, в которой живет и работает Поппер. Взгляды двух мыслителей также чрезвычайно отличны, а во многом просто несопоставимы. Тем не менее в данной ими критике платоновской утопии можно обнаружить черты сходства.

Общее состоит в том, что оба автора критикуют платоновскую социальную конструкцию именно с той позиции, которая есть реальный ее антипод, — с позиции защиты жизни и достоинства личности. Платоновский приоритет государственного целого над индивидом, хотя и прикрыт рассуждениями о благе, справедливости и т. д., которые призваны якобы служить в конечном итоге интересам каждого человека, не позволяет на деле даже правильно поставить задачу обеспечения свободы индивида. Однако здесь возникает целый ряд вопросов, ответы на которые, данные двумя мыслителями, значительно отличны. Во-первых, в чем состоит коренная причина того, что Платон считает естественным подход с точки зрения государственного целого, а не с точки зрения личности. По К. Попперу, платоновская позиция органически связана со всей его метафизикой, следовательно, с теорией идей. Именно в последней заложен «методологический эссенциализм», логически неизбежно влекущий Платона к соответствующим выводам: «Название методологический эссенциализм я использую для обозначения точки зрения, характерной для Платона и многих его последователей, согласно которой задача чистого познания, или „науки“, состоит в том, чтобы отыскивать и описывать подлинную природу вещей, т. е. их подлинную сущность или реальность. Особенность учения Платона состояла в том, что он полагал, будто сущность чувственных вещей может быть обнаружена в других, более реальных вещах — в их предках или формах». Методологическому эссенциализму К. Поппер противополагает методологический номинализм, который в качестве цели науки видит описание вещей и событий, представленных в нашем опыте, а также их объяснение при помощи научных законов. К. Поппер показывает, что эссенциализм влечет за собой подход, рассматривающий все проблемы с точки зрения целого, а не его частей. Приоритет целого есть холизм (от англ, whole — целый, весь целиком). Подход Платона к государству есть, следовательно, частный случай холизма и изначально чреват всеми отрицательными выводами. Кроме того, в платоновской методологии важную роль играет «историцизм». Этим термином К. Поппер обозначает взгляд, согласно которому якобы существуют всеобщие и достаточно строгие законы истории, знание которых позволяет делать надежные (хотя и довольно общие) предсказания относительно будущего. К. Поппер отрицает возможность формулировки таких законов. Платоновский историцизм связан с исходным пунктом его воззрений, т. е. с теорией идей, следовательно, с эссенциализмом.

Второй фундаментальный вопрос, обсуждаемый в связи с платоновской утопией: какова радикальная альтернатива тотальному подчинению личности обществом? Ответ К. Поппера ясен: такой альтернативой является либерализм западного типа или плюралистическое общество, которое автор называет «открытым», в отличие от построенных по образцу платоновской утопии «закрытых» обществ.

Согласно А. Ф. Лосеву, ответы на оба поставленных вопроса выглядят иначе. Реальную альтернативу тоталитарной утопии он видит отнюдь не в либерализме западного типа. Скорее напротив, либерализм, как он сложился на Западе, сам есть некоторая смягченная форма тоталитаризма: свобода личности в нем иллюзорна и неполна. Опасности подвергается и сама личность, поскольку, по А. Ф. Лосеву,.

личность есть целостность. Господство позитивной науки, как и ряд других факторов, ведет к превращению человека в частичность, в разбросанность.

Размышления А. Ф. Лосева об античности и о Платоне движутся в плоскости не методологии науки (как у К. Поппера), а философии. Поэтому он рассматривает Платона не в качестве ученого-теоретика, не соблюдающего или незнающего принципов научной методологии, а как выразителя духа культуры и характерных для данной культуры особенностей. С этой точки зрения теория идей Платона, выражающая способы схватывания предмета мышлением, должна быть оценена положительно. Отказ от стремления к определению сущности вещи, отнесения ее к более общему роду, понимания ее как целостности означал бы разрушение мысли, отказ от всякого мышления. Конечно, это не значит, что следует в научном познании всегда и всюду исходить из целого в ущерб частям. Поэтому коренную причину отрицания значения индивидуального бытия в платоновской утопии А. Ф. Лосев видит совсем в ином — в том, что Платон, как и вся античность, не знает понятия личности как таковой. Ни в греческом, ни в латинском языке нет даже слова «личность». «В греческом языке, — пишет А. Ф. Лосев, — на обозначение личности претендует… термин „гипостасис“ (русское: „ипостась“). Только в позднейшей литературе появляется склонность понимать этот термин как „характер лица“. Античная культура, столь великолепная своей чувственно-наглядной формой, была внеличностной. Это значит, что древний грек не знал ни наивысшего нравственного идеала, ни высшей совестной инстанции, ни жертвенной любви. Неудивительно, что государственность настолько подчиняла личность, что в ней не оставалось ни личной глубины, ни теплоты человеческого чувства. Платон, следовательно, отобразил греческое мировоззрение вполне адекватно, но с присущей ему привычкой все додумывать до конца вывел в своем проекте идеального государства вытекающие из этого мировоззрения следствия»¹.

• [1] См., например: Богомолов А. С. Античная философия. М., 1985. С. 184 (сноска).