Елена Николаевна Клетнова

Как уже отмечалось, первые научные археологические исследования курганов в Смоленской губернии были начаты по идее председателя Московского археологического общества А. С. Уварова М. Ф. Кусцинским в 1874 г. В 1870-х годах в губернии копали курганы Н. Г. Керцелли (1865 г.), В. М. Чебышева (1879 г.), в 1890—1900;х годах крупнейшие работы вел В. И. Сизов, раскопавший, кроме массы курганов в Гнёздове, еще 300 курганов в губернии, а также К. А. Горбачёв, А. А. Спицын, С. И. Сергеев и др. [Седов, 1970. С. 109]. Среди местных любителей археологии, лишь спорадически ранее занимавшихся раскопками, в конце первого десятилетия XX в. выделялась вяземская помещица Екатерина Николаевна Клетнова (1869 — после 1925), начавшая широко изучать не только курганные древности Смоленщины (Вяземский и Смоленский уезды), но занимавшаяся и местной историей, этнографией и фольклористикой.

О деятельности Е. Н. Клетновой можно судить, кроме опубликованных работ, по ее большому семейному архиву, хранящемуся в Смоленском областном архиве, и по некоторым данным из других архивов нашей страны^[1][2]. Исследовательница происходила из мелкопоместных дворян Смоленской губернии, владевших в Вяземском уезде сельцом Кочетовым. В юности она много и серьезно занималась¹, овладела несколькими иностранными языками, но интересы ее определились не сразу. В 1902 г. по заказу П. Ф. Юргенсона она перевела с итальянского текст оперы А. Бойто «Мефистофель»² — следовательно, имела и необходимое музыкальное образование.

Елена Николаевна Клетнова в народном костюме. Фото из архива В. А. Городцова.

Вскоре, впрочем, она обратилась к истории своего края, заинтересовалась археологией и этнографией и поступила на Археологическое альной интеллигенции. Бабка Е. Н. Клетновой (ур. Полуэктова) — падчерица богатого помещика Гавриила Ракуссы, который «употребил все усилия к приличному воспитанию ее и образованию». Выйдя замуж за С. А. Клетнова, она купила С. Кочетово «с 375 душ с господским заведением», где и родились пятеро ее детей (в 1838 г. — отец Е. Н. Клетновой). Вскоре дети осиротели и попали под опеку Г. Ракуссы (Там же. Л. 1). Любопытно для историка состояние Клетновых (сохранилась опись его). С. А. Клетнов, видимо, был не чужд чтения: среди описи типичных помещичьих вещей того времени (столового серебра, трубок, шкафов, «оклеенных красным деревом», портретов в «вызолоченных рамах», «подзорных трубок в маленьком виде» и пр.) при описи кабинета помечено: «книг в кожаных и бумажных переплетах разных сочинений — 193, на сумму 50 р.» (Там же. № 44). Отец Е. Н. Клетновой был выпущен из Кадетского корпуса в 1855 г. и, по свидетельству предводителя дворянства, «по достаточному своему состоянию в Смоленской губернии мог] прилично содержать себя в кавалерии без особых пособий со стороны правительства» (Там же. № 2). В 1861 г. он — вяземский предводитель дворянства — избран в члены Смоленского статистического комитета (Там же. № 1), и т. д.

• 1 ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 2. Д. 44 (тетради для упражнений 1889 г.).
• 2 ГАСО. Ф. ИЗ (Е. Н. Клетнова). Оп. 6. № 162. Л. 2.

отделение Московского археологического института, курс которого окончила со всеми отличными отметками и медалью¹. Судя по архиву, ее выделял В. А. Городцов, она была в дружеских отношениях с директором Института А. И. Успенским^[3][4]. По деловым вопросам, связанным с археологией, переписывалась с А. А. Спицыным^[5]. По отметкам в паспорте Е. Н. Клетновой можно видеть, как много она путешествовала, по каталогу ее книг — судить о широте ее интересов^[6]. Из документа от 29 июля 1918 г., разрешающего ей переезд из Кочетова в Вязьму, где есть описание ее библиотеки и коллекций, выясняется, что дом ее представлял собой довольно обширный музей, содержавший археологическую, этнографическую, зоологическую и художественную коллекции. Перевозились также собрание «художественной стильной мебели и фотографическая мастерская»^[7].

Раскопки Малого храма на Смядыни в Смоленске, проводившиеся Смоленской ученой архивной комиссией на средства М. К. Тенишевой в 1909 г., сыграли огромную роль в развитии интересов Е. Н. Клетновой. Руководитель работ И. Ф. Барщевский пригласил ее на раскопки в качестве помощницы. Е. Н. Клетнова, по-видимому, заведовала графической фиксацией [Воронин, Раппопорт, 19 796. С. 154—155]^[8], а позднее и публикацией материалов. Исследователи с удовлетворением отмечают большую наблюдательность Е. Н. Клетновой, пристальное внимание ее к мелким деталям раскапываемого [Каргер, 1964. С. 70—71; Воронин, Раппопорт, 19 736. С. 154 и сл.]. Она описывала подробно характер плинфы, из которой выстроен храм, характеризуя клейма на ней, отмечала, что на ребрах они выпуклые, на постелистой стороне — вогнутые, указывала, что плинфы были положены непосредственно на материковый грунт, что свернутый в трубку кровельный свинец прикреплялся к перекрытиям гвоздями с продолговатыми головками и т. д. [Клетнова, 1910а; Клетнова, 19 126]. Весь храм, по мнению ее, не имел бутового фундамента (что, конечно, невозможно, и она, видимо, не учла, как думает М. К. Каргер, мелко заложенный фундамент из плинфы: Каргер, 1964. С. 70).

Раскопки в Смоленске настолько увлекли Е. Н. Клетнову, что она, по-видимому, готова была сама продолжить свою столь удачно начавшуюся археологическую деятельность. Случай не замедлил представиться, правда, с несколько неожиданной стороны, о чем мы узнаем из ее частного дневника. 27 июня 1910 г. там записано: «Случайно Е. Н. К[летновой] произведены раскопки двух небольших холмиков на поле д. Хожаево Спас-Неразл. волости, принимаемые за французские могилы 1812 г. Найдены погребения с трупосожжениями, части черепов, бронзовые и серебряные украшения, кольца, височные кольца, гривны, разные бусы, бубенчики, остатки тканей, русых волос…»¹. Историю этих первых «случайных» (!) раскопок можно представить в следующем виде. В конце первого десятилетия XX в. по всей России начали готовиться к юбилейным торжествам по поводу столетия войны с Наполеоном. В подготовке этих торжеств, в разработке связанных с ними событий столетней давности Е. Н. Клетнова принимала, судя по ее работам о 1812 г., деятельное участие. Очевидно, она и начала с «французских могил» у д. Хожаево, но тут же поняла, что имеет дело с древними курганными захоронениями. Можно думать, что в это время археологические познания ее были невелики, раскопанные курганы в Смоленщине она, вслед за А. С. Уваровым, еще приписывала мерянам (!). В том же 1910 г. Е. Н. Клетова стала, по-видимому, слушательницей Смоленского отделения Московского археологического института, во всяком случае именно она дала материал в «Исторический вестник» об организации систематических лекций этого учебного заведения [Клетнова, 1910], и каждое лето отныне посвящала археологии. Более всего она исследовала берега р. Вязьмы. В 1911 г. она послала свой первый научный отчет в Императорскую археологическую комиссию (Петербург)^[9][10]. Она копала у ст. Меныниково (курганы) и обследовала стоянки каменного века (1912 г.) [Клетнова, 1913а; Клетнова, 1916а], вместе с членами Археологического института изучала берега той же Вязьмы (1913 г.) [Клетнова, 1913а]. С 1914 г. она вела периодические раскопки гнёздовских курганов (к чему потом неоднократно возвращалась), в том же сезоне изучала и вяземские курганы [Клетнова, 1914; Археологические раскопки…, 1914; Археологическая хроника, 1914. С. 128—129; Разрешение…, 1918. С. 229]^[11]. В 1915 г. опять ею исследовались гнёздовские и вяземские (по рекам Вязьме и Осьме) курганы [Клетнова, 1915]^[12]. Дореволюционные археологические занятия Е. Н. Клетновой закончились в 1916 г. раскопками курганов в Гнёздове-Левобережном и при д. Относове Вяземского уезда [Клетнова, 1916. С. 33—41]^[13].

Как видим, шесть предреволюционных лет Е. Н. Клетнова со страстью занималась полевой археологической деятельностью и с первых же раскопок, еще не овладев должным количеством специальных знаний, стремилась все опубликовать. При такой поспешности исследования выводы не всегда были сделаны на достаточно высоком научном уровне. Строение курганов ею не описывалось, бегло перечислялись найденные вещи и т. д. Она копала, как правило, на казенных землях, а это требовало получения в Императорской археологической комиссии в Петербурге (ИАК) открытого листа и систематического предоставления научных отчетов о раскопках. Несмотря на то что Е. Н. Клетнова была ученицей В. А. Городцова, ее подготовка все же была не на высоте, и в Императорской археологической комиссии ее отчеты неизменно вызывали неудовольствие такого специалиста, каким был А. А. Спицын.

Переписка Е. Н. Клетновой с ИАК, А. А. Спицыным и В. А. Городцовым представляет для нашей темы большой интерес. Предполагая отсутствие в Петербурге А. А. Спицына, 7 апреля 1914 г., исследовательница обратилась к председателю ИАК графу А. А. Бобринскому: «За отсутствием Александра Андреевича Спицына не имею возможность сделать требуемые им некоторые разъяснения и, не получая посему Открытого листа на производство раскопок в Вяземском и Смоленском уездах Смоленской губернии, имею честь покорнейше просить выдать мне таковой»¹.

Письма А. А. Спицына, при всей суровости их содержания, могут служить образцом научной переписки такого рода (как, впрочем, и ответы Е. Н. Клетновой). 15 апреля 1914 г. А. А. Спицын отвечал: «Милостивая государыня, многоуважаемая Екатерина Николаевна! Простите меня, пожалуйста, но я должен снова прямо и решительно сказать, что отчеты Ваши о раскопках не могут быть признаны удовлетворительными. Для Вас обряд погребения, способ насыпания кургана, его [неразб. слово], характер кострища — дело второстепенное, а самое важное — вещи, для меня же важно исследование насыпи, а не вещи. Я не понимаю, как можно разрушить курган, не дав его точных чертежей и описания. Для меня ясно, что у Вас не было хорошего руководителя во время раскопок, когда Вы ему [очевидно, описка, вместо «этому». —Авт.] учились, и это очень жаль, потому что теперь все наши требования стали представляться вздорными придирками. Как это Вы хотите жить раскопками других? Мы [неразб. слово] на раскопках боимся каждой новой раскопки как труднейшего и ответственнейшего дела, Вы же приступаете к ним с увлечением и легким сердцем, лишь досадуя на чинимые Вам препятствия. Я же писал Вам: копайте на частных землях! Никто не поставит тут Вам никаких препятствий и условий. Отчеты о раскопках здесь совсем не обязательны!

Я охотно лично побеседовал бы с Вами в Петербурге, но это время не увидимся, так как на днях я еду за границу и пробуду там не менее трех недель. Ваш покорный слуга А. Спицын"^[14][15].

Письмо А. А. Спицына написано в апреле 1914 г. и относилось, следовательно, к отчету Е. Н. Клетновой за 1913 г. Учитывая критику крупнейшего русского археолога, исследовательница стремилась в следующие годы присылать более подробные отчеты. К отчету ее за 1914 г., мы видим, приложен дневник работ с фотографиями курганов, открытых ею в Гнёздове-Левобережном, а также гончарных урн из гнёздовских курганов и т. д.¹. Однако и этот отчет полностью комиссию не удовлетворил: препровождая ей открытый лист 4 июня 1915 г., председатель комиссии А. А. Бобринский «покорнейше просил» «обратить внимание на прилагаемый отзыв члена комиссии А. А. Спицына по представленному отчету за 1914 г.» А. А. Спицыным было указано, что «несмотря на улучшения доставленного Вами отчета за 1914 г., он не может быть назван вполне удовлетворительным», далее отмечался ряд недочетов («в кургане I не исследована форма рва и зональной ямы», «вышина ямы до зольного слоя в разных местах разная» и т. д.)^[11][17]. Отчет о раскопках за 1915 г., присланный Е. Н. Клетновой в 1916 г., был более полон и сопровождался на этот раз большим количеством рисунков вещей^[18]. Из ответных писем А. А. Спицыну Е. Н. Клетновой приведу написанное ею 25 марта 1916 г.: «Глубокоуважаемый Александр Андреевич! Принося Вам глубокую благодарность за Ваше письмо, беру на себя смелость просить Вас высказаться о моем последнем отчете, как Вы его нашли, ибо моя конечная цель добиться Вашего одобрения, каковое для меня особенно ценно […] Все время читаю археологическую литературу, и ни разу мне не приходилось видеть аналогичное Относовскому кострище в ногах [погребенного. —Авт.], да притом такое мощное. Однако стенки ямы имели незначительное покраснение, но отнюдь не сплавлены. Как это объяснить? […] Как и откуда можно выписывать ОАК, „Известия“ я выписывала также, как и „Материалы“ от Рюккерт. […] В надежде на Ваш любезный ответ и Ваше снисхождение ко мне остаюсь глубоко уважающая Вас, всегда признательная Е. Клетнова»^[19].

Как видим, Е. Н. Клетнова в переписке с А. А. Спицыным поддерживала тон высокой научной принципиальности, корректности и даже доверчивости. Она стремилась совершенствовать свою методику раскопок и, ставя вопросы науки выше личной амбиции, прямо писала этому крупнейшему русскому археологу, что стремится следовать его указаниям и добиться одобрения.

Иной характер носила переписка Е. Н. Клетновой с ее учителем В. А. Городцовым, который постоянно ее хвалил. «Вы правы, что берега р. Вязьмы покрыты непрерывной цепью могильников. И все наши реки изобилуют памятниками, да некому их исследовать, — писал он ей в недатированном письме. — Река Вязьма счастливее других тем, что Вы на ней живете и изучаете ее берега…»¹. Статьи Е. Н. Клетновой писавшиеся в том же стиле отчетов, которые критиковал А. А. Спицын, у В. А. Городцова вызывали иную реакцию: «…статью „Археологические разведки Вяземского уезда“ прочитал с большим вниманием. Работа хорошая», — пишет он 30 апреля 1915 г.^[20][21] Статью Е. Н. Клетновой «Ямный могильник при д. Относово Вяземского уезда» он также прочел «с большим интересом» и только отметил, что это не «ямный», а «обычный курганный могильник»^[22]. От учителя и научного руководителя Е. Н. Клетновой следовало бы ждать больших замечаний! Консультировалась же с В. А. Городцовым она больше по вопросам, связанным с работами студентов по археологии Смоленского отделения Московского археологического института^[23].

'к 'к 'к

Итак, мы видим, что интерес к памятникам древности Западных земель к началу XX в. полностью сложился. Если в 1870—1880-е годы он еще охватывал преимущественно археологов центра — главным образом Москвы, то в 1890-х годах, особенно после IX Археологического съезда, этот интерес глубоко проник в местные исследования, где была подготовлена почва для деятельности археологов из местной среды.

Как мы видели, к занятию археологией (к разведкам, к раскопкам и даже описаниям), особенно на местном уровне, в последние десятилетия царской России были подключены очень пестрые по своему составу ряды исследователей. Это были и просвещенные помещики (Тухачевские), и талантливые администраторы (А. С. Дембовецкий), и маститые университетские профессора (Д. Я. Самоквасов, А. А. Спицын), и школьные учителя (Н. П. Авенариус). О все возрастающем интересе к прошлому Белорусского края свидетельствует увеличение количества публикаций по местной истории в ряде губернских изданий. Например, рецензии И. И. Долгова на работы Данилевича и доклад Шляпкина, напечатанные в «Витебских губернских ведомостях» в 1897 г., оказались в «окружении» публикаций Н. Я. Никифоровского по простонародным приметам и поверьям Витебской губернии [Никифоровский, 1896—1897], а также исторической повести И. Горбачевского «Старина стародавняя» [Горбачевский, 1897]. Эти публикации, печатавшиеся в виде фельетонов в так называемых «подвалах», как и работа Долгова, свидетельствуют, с одной стороны, о глубоком интересе местного общества к собственной истории, с другой — о достаточно большом фактическом материале, накопленном краеведением к этому времени.

Кроме того, конец XIX в. ознаменовался попыткой написания первых научных обощающих трудов по ранней истории Западнорусских земель. Однако скудость археологического материала не позволяла в их рамках решать ряд ключевых вопросов, таких, как, например, границы древних волостей, этнический состав населения и т. д. М. В. ДовнарЗапольский, П. В. Голубовский, В. Е. Данилевич решили попытаться рассмотреть их на уже имеющимся материале, но, наткнувшись в своем стремлении на это неодалимое препятствие, в археологическом плане вынуждены были ограничиться довольно скромными выводами. Можно сказать, что историческая наука их трудами прозондировала почву, однако из-за скудости археологического материала отложила дальнейшие попытки еще на полвека. При этом в изучение местной истории свой вклад внесли как кропотливые, добросовестные исследователи (Е. Р. Романов, А. П. Сапунов), так и дилетанты (Г. X. Татур). Именно благодаря этому широкому привлечению к занятию археологией большого числа исследователей дореволюционная наука о древностях добилась таких значительных результатов.

Нельзя согласиться с А. Д. Пряхиным, что до революции развивалась археология «для избранных» [Пряхин, 1986. С. 11]. Наоборот, именно археология как научная дисциплина до революции была наиболее демократичной, и увлечение археологией в дореволюционной России к началу XX в. достигло своего апогея. Настоящий «бум» местных исследований стал результатом развития русского гражданского общества: как и благотворительность, наука стала возможностью наиболее адекватной реализации человека с минимальным вмешательством государственной власти. Даже ужесточение режима при Александре III не смогло помешать этому процессу¹.

В этот период, в отличие от предшествующего времени, наблюдается постепенное определение предмета археологии. При этом налицо и кризисные явления в исторической науке. Так, исследователи во всех областях знания на рубеже веков столкнулись с неисчерпаемым разнообразием проявлений действительности (история не стала исключением). Последнее привело к тому, что многие исследователи стали увлекаться единичными событиями, фактами, считая их вполне самодостаточными, поскольку всей действительности охватить невозможно. Тем самым научные обобщения, выведение эмпирических данных на философский уровень становились бессмысленными. Если подобная точка зрения была полезна для накопления новых фактов, то для их интерпретации она была губительна. С другой стороны, понимание неисчерпаемости проявлений действительности иногда порождало^[24]

иллюзию «достаточности» имеющихся источников. Следствием этого стал отказ от создания обобщающих трудов по местной истории, наподобие написанных Довнар-Запольским, Голубовским и Данилевичем. Впрочем, ряд исследователей на археологическом материале пытались ставить и монографически разрабатывать ключевые вопросы российской истории. Так, именно в первые десятилетия XX в. в области археологии были созданы капитальные труды А. А. Спицына. Окончательно же означенная выше дилемма была преодолена в следующий хронологический период, связанный с распространением марксистской концепции исторического процесса.

• [1] Можно думать, что здание считалось башней потому, что, копая его, жители напали на апсиду, форма которой и ввела в заблуждение.
• [2] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). On. 1. № 2. Сохранившийся в полном составе личныйархив этого археолога представляет неоценимый клад для историка русской провинци
• [3] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). On. 1. Ед. хр. 18. (о медали см.: Письмо проф.А. Успенского от 14 января 1914 г.).
• [4] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 303. Л. 6 и др.
• [5] ГАСО. Ф. ИЗ (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 351. Л. 3.
• [6] ГАСО. Ф. ИЗ (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 178 (1923 г.).
• [7] ГАСО. Ф. ИЗ (Е. Н. Клетнова). Оп. 3. № 104.
• [8] Подпись Е. Н. Клетновой значится на цветном чертеже Музея архитектуры им. А. В. Щусева, представляющем, как полагают авторы, «как бы соединение чертежей Варшавского».
• [9] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 4. № 116 (дневник). Клетнова Е. Н. Мерянскоепогребение близ о. Сережани Вяземского у. Смоленск, 1910.
• [10] Архив ИИМК. Ф. 1 (1912). № 192. Клетнова Е. Н. О раскопках в 1911 г. в Смоленской губернии.
• [11] Архив ИИМК. Ф. 1 (1914). № 323.
• [12] Архив ИИМК. Ф. 1 (1915). № 92. Клетнова Е. Н. О раскопках в Вяземском у. Смоленской губернии; ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). № 123. Клетнова Е. Н. Описание курганов, расположенных по рр. Вязьме и Осьме и их раскопки.
• [13] Архив ИИМК. Ф. 1 (1916). № 50. Ямный могильник (при д. Относово Вяземскогоу.). Смоленск, 1916.
• [14] Архив ИИМК. Ф. 1 (1914). № 323. Л. 1.
• [15] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № X 51. Л. 3.
• [16] Архив ИИМК. Ф. 1 (1914). № 323.
• [17] Архив ИИМК. Ф. 1 (1915). № 92. Л. 2.
• [18] Там же.
• [19] Там же. Письмо Е. Н. Клетновой почему-то хранится среди дел 1915 г., хотя датировано оно Е. Н. Клетновой 1916 г.
• [20] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 303.
• [21] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 303. Л. 3 об.
• [22] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 303. Л. 4. В письме сообщается о малоиз вестных трагических событиях в жизни семьи В. А. Городцова в Первую мировую войну:"Спасибо за Ваше доброе сочувствие к нашему семейному горю, — пишет ученый. —Война особенно тяжело ударила по моему дому: пострадало три сына и обрученныйжених дочери убит. Младшего сына 9 августа отравили удушливыми газами, и теперьон совершенно разбитый человек…"
• [23] ГАСО. Ф. 113 (Е. Н. Клетнова). Оп. 10. № 303. Л. 1—2.
• [24] Интересно наблюдение Б. Н. Миронова: «В 1860—1895 гг. верховная власть рассматривала общественность как младшего партнера, в 1895—1905 гг. — как соперникаи конкурента, а с 1906 г. — как могильщика» [Миронов, 1999. Т. 2. С. 258].