Мировая иерархическая система

К концу XVIII — середине XIX в. колониальная система охватывала большую часть планеты. По мере расширения нарастали признаки системности этого образования: в дополнение к политике (насилию), которое было основным «обручем», удерживающим систему, появляется общая религия — христианство (вместе с элементами культуры, обычаями и традициями, т. е. цивилизационными элементами), затем вызревают элементы нового социально-экономического строя — капитализма, а на более позднем этапе — с конца XIX в. — начинается экспорт технологий и вывоз капитала.

Картина складывавшегося мира не была единообразной: в зависимости от обстоятельств (наделенное™ территории ресурсами, степени сопротивлсния местного населения, компромиссов с другими великими державами и пр.): наряду с колониями в XIX в. возникают: а) доминионы; б) косвенно управляемые территории^[1]; в) страны, входящие в зоны влияния.

К Первой мировой войне мировая иерархическая система в данной конфигурации в основном сформировалась, и в мире насчитывалось одиннадцать колониальных держав — Англия, Бельгия, Германия, Голландия, Дания, Испания, Италия, Португалия, Франция, США и Япония. Значение колоний для них не было равнозначным. Великобритании принадлежало 56% территорий колониального мира, Франции — свыше 18%, Бельгии и Голландии — примерно по 4%, а всем остальным державам — 18%. При этом в ходе войны Дания продала свои колонии США, а германские колонии были отобраны союзниками по условиям Версальского мира. Поскольку колониальная история Германии насчитывала всего около 30 лет, то эта страна не смогла оказать заметного влияния на эволюцию колониализма. В то же время и колонии мало повлияли на развитие этой державы. Колонии (Филиппины) оказали ограниченное воздействие и на США. С одной стороны, колониальные доходы составляли ничтожную долю ВВП этой страны, а с другой — колонии были захвачены в то время, когда США по экономической мощи уже вышли на первое место в мире (их доля в мировой экономике сто лет назад была такой же, как сейчас).

Кроме того, до окончания Первой мировой войны в мире существовало три державы — Россия, Австро-Венгрия и Османская империя, которые, как считается, обладали внутренними колониями. Как представляется, это утверждение нуждается в дальнейшем исследовании. Дело в том, что во всех трех державах не существовало системы перекачки колониальной дани с захваченных территорий, правовой дискриминации местных жителей и пр. (хотя наблюдалась дискриминация по конфессиональному признаку). Особенно в этом плане следует выделить Российскую империю, которая всегда в корне отличалась от любой другой империи — как они нам известны от Римской до Британской. В России никогда не существовало народа-эксплуататора, а русские не имели больших прав, чем неславянские национальности. Российская периферия не грабилась, зачастую дотировалась, а местные элиты целиком включались в общероссийскую. Лишь приобщение России к «европейской политике» в конце XVIII в. привело к захватам, которые можно назвать чисто колониальными: присоединение Полыни, Финляндии, Северного Кавказа и Центральной Азии. Однако Польшу и Финляндию можно характеризовать как специфические доминионы, поскольку Петербург не вмешивался в процессы внутреннего управления.

Не следует абсолютизировать значение колониальной системы. Накануне Первой мировой войны, когда ее формирование было в основном завершено, на колонии приходилось 24,6% территории земного шара, на доминионы — 14,1% и на страны, сохранившие независимость (хотя бы формальную) — 34,0%.

Последним этапом в экстенсивном расширении мировой системы стало создание зон влияния. Этот процесс развернулся с середины XIX в. В данную группу входили страны, формально сохранившие независимость, но на практике с понятием «член зоны влияния» были связаны совершенно различные типы отношений между странами различного уровня развития. В отдельных случаях великая держава благодаря своему политическому влиянию могла ограничить суверенитет соседней страны (например, зона влияния России в северном Иране или Маньчжурии). В других случаях зона влияния могла создаваться за счет значительного экономического превосходства той или другой страны (например, Аргентина рассматривалась как зона влияния Великобритании, так как последняя служила крупнейшим торговым партнером и основным кредитором Аргентины). На последнем этапе становления мировой системы появляются валютные зоны, в которые нынешние развивающиеся страны втягивались в полупринудительном порядке. Иначе говоря, член зоны влияния — страна, сохранившая суверенитет, но в той или иной степени привязанная к определенной великой державе, что ограничивало этот суверенитет в пользу последней.

Несмотря на активную колониальную экспансию, насчитывалось и довольно большое число государств, сохранивших независимость (в Латинской Америке процесс получения независимости начался уже в начале XIX в.). Их самостоятельность — результат скорее противоречий между великими державами, чем их собственной силы. Хотя эти государства сохраняли относительную свободу при проведении внутренней политики, они были связаны неравноправными договорами, предусматривавшими «открытие» их территорий для внешней торговли и пребывания иностранцев, право экстерриториальности последних, право на концессии, контроль над таможенными пошлинами и пр. Поэтому в литературе за этими странами закрепилось название «формально независимых» или «зависимых» стран. К тому же большинство таких стран (или часть их территорий) входило в зону влияния той или иной великой державы, которая получала преимущественные права на экспорт, инвестиции и пр.

Очень важно отметить, что почти до середины XX в. страны, сохранявшие формальную независимость, противостояли центрам силы того времени фактически в одиночку. Какое-либо взаимодействие между ними, даже на уровне дипломатического признания, отсутствовало. Это, естественно, усиливало воздействие на них великих держав.

Для интенсивных методов формирования мировой системы огромную роль играло распространение христианства по всему миру, что привело к обращению в эту религию значительных масс населения, что меняло все стереотипы поведения. В частности, с обращением в христианство стало возможным и распространение европейского образования, европейского типа предпринимательства и пр., а в более общем плане — европейского подхода к образу жизни. Иными словами, обращение в христианство явилось не только важнейшим инструментом разрыва с прошлым покоренных народов, но и дополнительным «обручем», наряду с насилием скрепляющим мировую иерархическую систему. Этот «обруч» свидетельствовал о нарастании качественных изменений, возрастании числа системных признаков формировавшегося мирового порядка.

На рубеже XVIII—XIX вв. появляется еще один элемент качественного сближения системы — развитие капитализма, появление его зачатков в значительном числе стран мира.

Это важно!

Как известно, капитализм первоначально возник в странах Западной Европы, тогда как в современные развивающиеся страны он был привнесен извне, из мирового хозяйства, а точнее, из его центра. Привнесенный извне капитал в развивающихся странах вынужден был действовать в социально чужеродной среде, поэтому для своего расширенного воспроизводства он должен был частично разрушать эту среду, частично — реформировать, а во многом — приспособляться к ней. Степень разрушения, реформирования или приспособления и соотношение между ними зависела от многих причин, как внутреннего, так и внешнего плана.

Поскольку колониальные и зависимые страны отличались от европейских иными — традиционными — производительными силами и способами производства, то одних стихийных импульсов втягивания в международное разделение труда и в мировое капиталистическое хозяйство было недостаточно. Поэтому важнейшей частью внешних воздействий стало внеэкономическое принуждение, которое создавало возможности для капиталистических влияний. В колониях это внеэкономическое принуждение осуществлялось изнутри колониальными властями, представлявшими капиталистическое государство метрополии, и извне — влиянием мирового капиталистического хозяйства. В формально независимых странах внеэкономическое принуждение осуществлялось извне — путем насильственного «открытия» экономики, навязывания режимов капитуляций, принуждения к выделению концессионных зон и пр.

В данных условиях в колониях создавались более благоприятные возможности для развития капитализма: с одной стороны, наблюдалось разрушение всей системы традиционных (докапиталистических) отношений практически на всем экономическом пространстве, а с другой — принудительное вовлечение в международное разделение труда позволяло утилизировать элементы распада. Поэтому традиционные социально-экономические структуры в незатронутом виде в этой группе стран почти не сохранились, а капитализм в большинстве колоний стал превращаться в системообразующий уклад.

В формально независимых странах не наблюдалось столь значительной ломки традиционных структур. Сохранение власти в руках верхушки местного правящего класса консервировало традиционные структуры, являвшиеся основой ее бытия и власти. В то же время конкуренция импорта, расширение экспорта, иностранные концессии и инвестиции разрушали и трансформировали лишь те традиционные структуры, которые в наибольшей степени препятствовали вовлечению этих стран в международное разделение труда. Следствием было усиление неоднородности экономического пространства: на одном полюсе сохранялись традиционные структуры, на другом — внешние факторы способствовали формированию капиталистических структур.

Становление капиталистических отношений (пусть даже анклавных или синтезированных) в большей части колониально-зависимого мира существенно усилило взаимодействие в рамках мировой иерархической системы. Именно в рамках возникавшей системы (хотя в течение длительного времени капиталистической была преимущественно ее внешняя оболочка, придававшая ей относительно целостный вид) происходило перемещение товаров, капиталов и рабочей силы, что укрепляло ее целостность. Международное перемещение факторов производства позволило говорить о возникающем экономическом взаимодействии. Это настолько маскировало все остальные виды внутрисистемных связей, что социал-демократы в конце XIX в. видели во всем этом процессе лишь складывание мировой «капиталистической системы».

Наконец, во второй половине XIX в. возникает еще один вид внутрисистемных связей — технологический. В ходе промышленного переворота выявилось отставание европейского сельского хозяйства от быстро развивавшегося индустриального сектора, что потребовало как обеспечения его сырьем, так и расширения рынков сбыта, что могло быть сделано лишь за счет расширения взаимодействия с колониально-зависимым миром. Но для этого требовалось создание в нем транспортной инфраструктуры, добывающей промышленности, постройки предприятий по первичной обработке сельскохозяйственного сырья и т. п. Поскольку колониальнозависимые страны в тот период не располагали необходимыми для этого капиталами, а тем более машинно-техническим оборудованием, то как капиталы, так и оборудование поступали из великих держав.

В результате к концу XIX в. в большинстве колониально-зависимых стран появились речное судоходство, железные дороги, предприятия, но первичной обработке сельскохозяйственного сырья, а в наиболее крупных (Индия, Китай, Египет) — и обрабатывающая промышленность, обслуживавшая внутренний рынок. Эти островки современных производительных сил еще более привязывали колониал ьно-зависимые страны к мировой системе. С одной стороны, инвестиции, оборудование и квалифицированные кадры должны были поступать из мировой системы, а с другой — продукция и услуги, особенно на первых порах, также поставлялись в мировую систему или в метрополию, что создавало еще один признак системности. Иначе говоря, поскольку машинно-техническое оборудование могло поступать только с иностранными инвестициями, то последние превращались в дополнительную скрепу мировой системы.

К началу Первой мировой войны окончательно складывается мировая иерархическая система, включавшая центры и страны различной степени подчиненности. Хотя в мире существовала ведущая держава (Британия), но при наличии колониальных империй или внутренних колоний эта система делилась на несколько подсистем. Каждая из них состояла из великой державы, ее возглавлявшей, и ряда стран различной степени подчиненности. Дополнительную дробность этой структуре придавало наличие стран, различавшихся социально-экономическим строем и характером труда — индустриальным или инструментальным. Поскольку наличие подсистемы увеличивало экономический, политический, военный и т. п. вес руководящей державы, то возникала многополюсность, т. е. управление политическими и экономическими процессами осуществлялось из нескольких центров власти. Положение усугублялось тем, что согласование позиций этих держав происходило крайне редко. Поэтому ни одна держава не могла навязать свою волю другим иначе как военными методами.

Промышленная революция и связанное с ней развитие фабричной индустрии, механизированного транспорта и современных средств связи повлекли за собой бурный рост мировой торговли, многократное увеличение международных потоков капитала и массовых миграций трудовых ресурсов. Казалось бы, это должно было способствовать резкому расширению взаимосвязанности мировой системы. Но в мире, где господствующим товаром в международном товарообороте было сырье (на него приходилось свыше 60% стоимости оборота), взаимосвязи закреплялись не столько между отдельными развитыми странами или между ними и колониальнозависимыми странами, сколько внутри отдельных колониальных империй и между самими империями. В результате мировая торговля приобрела как бы двухуровневый характер: на одном уровне операции велись между метрополиями и колониями, на другом — между колониальными империями или между ними и другими развитыми странами.

Этот тип обмена фактически закреплялся экономическими интересами метрополий, поэтому в мировой системе на первый план выступали преимущественно политические отношения, которые определялись сроками и условиями стартового периода развития, позициями в колониальном мире и геополитическими факторами; положение усугублялось усиливавшейся неравномерностью развития. Вытекающие отсюда противоречия вызвали в конце XIX в. возникновение двух конфликтующих лагерей великих держав, объединивших вокруг себя как принадлежавшие им колонии, так и малые державы. При этом внутри каждого из лагерей существовали свои с трудом сглаживаемые разногласия и противоречия.

Таким образом, накануне Первой мировой войны мир представлял собой глубоко иерархизированную систему, в которой низшие звенья контролировались высшими, нередко через промежуточные структуры. Фактически она состояла из нескольких довольно слабо связанных и в то же время пересекавшихся подсистем: во-первых, подсистем, основанных, соответственно, на индустриальном и инструментальном труде; во-вторых, подсистем, различавшихся по типу социально-экономических отношений, а также пропорциями между укладами; в-третьих, подсистем, объединявших каждую из колониальных империй, включая их зоны влияния. Кроме того, как уже отмечалось, имелись три крупные страны, не имевшие внешних колоний.

Вся эта мировая система, с одной стороны, благоприятствовала стабильному развитию держав, возглавлявших ее, а с другой — обостряла политические, экономические, социальные и национальные противоречия, присущие ее структуре. Именно наличие колоний и зон влияния обусловливало «равновеликость» великих держав, а следовательно, и многонолюсность мира, т. е. каждый центр политической и экономической мощи мог фактически самостоятельно определять свою тактику и стратегию. Попытки же согласовать действия были чрезвычайно редки. Такая конфигурация мировой системы влекла за собой хроническую конфликтность.

Лидерство в этой системе, основывавшееся на экономической и военной мощи, неоднократно менялось: в XVI в. оно принадлежало Испании, в XVII в. — Голландии. В XVIII в., видимо, не было явного лидера, так как шла постоянная борьба между Англией и Францией, а в начальный период в этой борьбе участвовала и Голландия. Лишь с конца XVIII в. лидером в этой системе стала Великобритания, что было связано с несколькими обстоятельствами. Во-первых, она была наиболее передовой страной по социально-экономическому развитию. По именно это обстоятельство привело к зарождению промышленной революции в Англии, а следовательно, и к становлению в ней наиболее передовых производительных сил, превращению ее в «промышленную мастерскую мира». Во-вторых, она обладала самой обширной колониальной империей, в которой «никогда не заходило солнце», расширенной за счет Голландии и Франции; ей принадлежал контроль и над основными переселенческими колониями. Даже после обретения независимости США по экономическим, этническим, культурным и пр. причинам сохраняли высокую интенсивность связей с Англией. В-третьих, оба эти обстоятельства способствовали превращению Англии в мировой торговый и финансовый центр. Наконец, она обладала самым мощным в мире военным и торговым флотом, что создавало для нее дополнительные преимущества.

Вместе с тем британское лидерство носило своеобразный характер. Воздействовать на внутреннюю политику какой-либо независимой страны держава-лидер могла с помощью либо военной силы, либо подкупа (кстати, широко практиковавшегося в XVIII — начале XIX в.) соответствующих внутренних сил, либо искусственного обострения противоречий этого государства с третьими странами. Поэтому она могла контролировать мировую систему лишь путем влияния главным образом на внешнеэкономические параметры — движение капитала, игравшего в тот период более важную роль в воспроизводстве, чем ныне, условия и методы торговли и пр. Поскольку тогда многие страны были довольно слабо втянуты во внешнеэкономические связи, постольку существовали объективные пределы политическому влиянию лидера на отдельные составляющие мировой системы.

• [1] Они создавались по политическим и военным соображениям, и среди них были султанаты Индонезии, Малайзии и Южной Аравии, протектораты в Индокитае, княжествав современных Индии, Пакистане и Бангладеш, качинские и шанские государства в Бирмеи т.п. В таких странах метрополии контролировали преимущественно внешнеполитическуюи внешнеэкономическую деятельность, тогда как внутренние вопросы оставлялись на усмотрение местного правителя. Хотя эти территории были вовлечены в мировую систему, однако в данных условиях они в наименьшей степени подвергались модернизации.