Колониализм в арабской Африке

Северная и Северо-Восточная Африка — это особый мир, весьма отличный от негритянского, хотя и связанный с ним многими нитями, а порой и общей судьбой. Это не океан первобытности или хотя бы полупервобытности, при всем том, что и такого рода анклавов здесь немало. Это мир сравнительно высокой культуры, базирующейся на весомом религиозно-мировоззренческом фундаменте ислама, не говоря уже о том, что наиболее развитая его часть, Египет, восходит корнями к столь глубокой древности, которая говорит сама за себя.

И все же, несмотря на это, арабская Африка была колонизована почти одновременно с остальной частью континента, в основном теми же державами и практически так же легко. Если еще в XVIII в. страны Магриба, составлявшие часть Османской империи, были достаточно грозным противником для европейцев, а пиратский террор корсаров заставлял Европу откупаться от него, то в XIX в. все изменилось. Алжир, Тунис, а в начале XX в. и Марокко стали колониями Франции, затем колонией Италии оказалась Ливия. Англичане в те же годы усилили свои позиции в Египте, превратив его если не в колонию, то в полуколонию, а затем подчинили себе Судан и вместе с французами и итальянцами поделили Сомали. Конечно, эти акции сопровождались активным сопротивлением, восстаниями и войнами местного населения, преимущественно под религиозными лозунгами. Некоторые из войн, как махдистская в Судане, приводили к заметному успеху, но ненадолго. Мощь колониальных держав ломала сопротивление слабо вооруженных воинов ислама, одерживала верх над мятежами типа выступления Ораби в Египте.

Что касается хозяйственного освоения колоний, плодородного и климатически благоприятного побережья Средиземного моря, то оно шло достаточно активно, хотя и наблюдалась некоторая разница в методах и установках. Франция, а затем и Италия делали ставку на заселение земель колонистами и создание в колониях значительной прослойки европейского населения, которое вело фермерско-капиталистическое товарное хозяйство с одновременным развитием горнорудных и других промыслов, различных предприятий, дорог, портов и т. п. Англичане переселения колонистов в сколько-нибудь заметных размерах не форсировали (этим они занимались прежде), но зато весьма активно проникали во все сферы политической администрации и экономики, строили промышленные предприятия, создавали обслуживавшую их нужды инфраструктуру, модернизировали сельское хозяйство, стимулируя выращивание местным населением товарных продуктов, прежде всего хлопка.

Почему ведущие державы Европы стремились к колонизации исламской арабской Африки? Видимо, здесь сыграли свою роль два важных фактора:

• 1) стратегически важное расположение североафриканских стран, их очевидная роль в торговле и связях с Востоком, особенно после открытия Суэцкого канала;
• 2) политическая слабость соответствующих государств, лишенных защиты со стороны ослабленной Османской империи и враждующих друг с другом.

Для Франции и Италии определенную роль играли также территориальная близость захваченных земель, климатическое сходство их стран с осваиваемыми колонистами территориями на средиземноморском побережье. Добившись желаемого, европейцы, естественно, приступили к более или менее энергичной трансформации покоренных ими территорий. Рядом с традиционным сектором хозяйства возник новый, капиталистический. Это сосуществование вызывало не только сильное противодействие со стороны традиционной структуры, но и вынужденное ее приспособление к новым условиям. Однако о гармоническом синтезе старого и нового говорить не приходится. Старое по мере сил и возможностей попросту оттеснялось, а новое занимало его место. Частично элементы старого включались в капиталистическую экономику, как в городах, так и в хозяйствах колонистов. Постепенный процесс втягивания способствовал ломке традиционных норм, хотя он был медленным и весьма болезненным для традиционной структуры. Результаты его тоже были далеко не однозначны.

• — Одна часть местного населения быстрее вовлекалась в капиталистическое колониальное хозяйство и приобретала определенные навыки, опыт, образование, профессию. Именно из ее рядов формировались слои фабричных рабочих, шахтеров, работников сферы обслуживания, транспорта. Из этих же рядов выходили грамотные и образованные представители местного населения, интеллигенция, деятели культуры, администраторы, даже менеджеры.
• — В то же время другая, основная часть населения, особенно крестьянство, оставалась почти целиком в сфере традиционных форм хозяйства и быта. И не только оставалась, но и, ориентируясь на своих лидеров из числа знати или исламских религиозных функционеров-марабутов, начинала активно выступать против нежеланных новшеств, ставивших под угрозу привычный образ жизни и веками апробированные ценности ислама.

Общество как бы раскалывалось на ориентировавшихся на традицию и тех, кто видел зримые преимущества европейской капиталистической культуры, науки и техники и был склонен приобщиться к ним, усиливая за этот счет потенциал и позиции своей страны. Соответственно и в политической жизни стран Северной и Северо-Восточной Африки и Эфиопии формировались, а с конца XIX в. вплоть до периода деколонизации задавали тон в общественно-политической сфере две основные силы, традиционалисты и реформаторы (старои младо-). Эти силы не только противостояли друг другу, но порой ожесточенно боролись за власть и за определение стратегии развития своей страны. Конечно, далеко не все сторонники традиционалистов (скажем, как Ораби-паша) были религиозными фанатиками и реакционерами, да и их противники не всегда были способны вести страну к прогрессу. Тем не менее именно такого рода размежевание задавало тон в Северной Африке, что было близко к аналогичной ситуации и в остальной (в основном полуколониальной) части Востока, о которой речь впереди.

Видимо, такого рода размежевание логично и естественно для стран с собственным весомым религиозно-цивилизационным фундаментом. Оно, в частности, было неплохо заметно и в Индии, где деятельности ИНК всегда противостояли силы, ориентировавшиеся на стопроцентный индуизм. Правда, в Индии это противостояние не сыграло значительной роли, и было оттеснено на задний план главным политическим противоборством между Конгрессом и англичанами. Это следует объяснять именно тем, что европейцы там были колонизаторами и властью. Нечто подобное, хотя и в не столь явной форме, имело место и в Северной Африке, где заметное размежевание во внутриполитической жизни между традиционалистами и реформаторами было все же второстепенным на фоне общего противостояния традиционных структур колонизаторам. Впрочем, случались и исключения (эпизод с тем же Ораби-пашой в Египте).

Как легко заметить, общая ситуация на севере Африки отличалась от того, что было южнее Сахары. На севере традиционные общества, опиравшиеся на сильный собственный религиозно-цивилизационный исламский фундамент, являли собой не просто особый сектор хозяйства и специфический уклад жизни, но и весомую альтернативу. Народу предоставлялся своего рода выбор, что и проявилось в противоборстве реформаторов и традиционалистов. К югу от Сахары альтернативы не было, как не было и собственного фундамента цивилизации. Была дихотомия: либо оставаться на уровне первобытности, либо, заимствуя основы европейской культуры и капиталистического хозяйства, развиваться, имея впереди перспективу деколонизации и со временем самостоятельности. Неудивительно, что в Тропической Африке не было противоборства традиционалистов и реформаторов. Просто вопрос там стоял иначе. Но было и нечто общее для всей колониальной Африки — сопротивление колониализму. В разных формах оно ощущалось везде, как повсюду ему сопутствовало и вынужденное приспособление традиции к современным условиям существования.

На что опиралась приспосабливавшаяся традиция в борьбе с внешним вторжением колониального капитала и сопутствующих ему нововведений? В Тропической Африке — на общину в самом широком смысле этого слова, т. е. на общинность как способ жизни, включая и формы существования, и манеру ведения хозяйства, и формы общения и т. д., вплоть до трибализма и земляческих ассоциаций в городах. На севере опора была другой. Она уходила в глубины религиозной цивилизации, исламского образа жизни, культуры, принципов и мировоззренческих представлений. Но по отношению к колониализму эти различия, сами по себе весьма существенные, отходили на задний план. И на севере, и на юге традиция противостояла колониальному капиталу, причем в зависимости от обстоятельств такое противостояние принимало разные формы, будь то призывы к характерному для мира ислама эгалитаризму или свойственный примитивному общежитию на юге Африки деспотизм неограниченной власти диктатора. Обе эти тенденции в ходе деколонизации и становления независимости в странах Африки проявили себя достаточно широко и красноречиво.