Трансфер в концепциях творческого сознания человека

Семиотическое рассмотрение творческого сознания человека, представленное Ю. М. Лотманом, сводится к выяснению существа процесса воздействия текста, выражающегося его трансформациями в пределах диады «свой» — «чужой»: «Большое число конкретных сравнительных исследований строится именно на изучении трансформаций и структурных сдвигов тех или иных текстов… в процессе их усвоения другой традицией. Так что в этом смысле вопрос не нов. Однако в теоретическом отношении он все еще далек от выяснения». Вместе с тем, несмотря на признание, что «…исследование психологических механизмов творческого сознания лежит вне пределов нашей компетенции», Ю. М. Лотман здесь же дает его определение: «Творческим сознанием мы будем именовать интеллектуальное устройство, способное выдавать новые сообщения» (177; 604—606).

Далее аргументация развивается на основе еще одного указания на очевидность социокоммуникативных трудностей, связанных с индивидуализацией внутренних семиотических структур отдельной личности: «Текст, представляющий собой наибольшую культурную ценность, передача которого должна быть высоко гарантированна, оказывается наименее приспособленным для передачи» (177; 606— 607). Эти трудности могут быть, однако разрешены, если «мы обратим внимание на то, что передача сообщения — не единственная функция как коммуникативного, так и культурного механизма в целом. Наряду с этим они осуществляют выработку новых сообщений, т. е. выступают в той же роли, что и творческое сознание мыслящего индивида» (177; 607).

Поэтому для осуществления коммуникации, например, между А_г и А₂ необходимо, чтобы различные коды в определенном смысле представляли собой единую семиотическую личность: «В результате такого построения создается уникальная структура, в которой каждая часть одновременно есть и целое, а каждое целое функционирует и как часть. Структура эта с двух сторон открыта непрерывному усложнению — внутри себя она имеет тенденцию все свои элементы усложнять, превращая их в самостоятельные структурные узлы, а в тенденции — в семиотические организмы… Процессы индивидуализации и генерализации, превращения отдельного человека во все более сложное целое и во все более дробную часть целого протекают параллельно» (177; 607—608).

В результате «Структурный параллелизм текстовых и личностных семиотических характеристик позволяет нам определить текст любого уровня как семиотическую личность, а личность на любом социокультурном уровне рассматривать как текст» (177; 610).

Поскольку «феномен культуры в определенном отношении парадоксален», Ю. М. Лотман утверждает, что, в отличие от «плоского эволюционизма», необходимо представлять культуру так, «…что, будучи памятью в целом, она пронизана частными структурами внутренней памяти»: «Функцию, благодаря которой значимый элемент может играть мнемоническую роль, мы определим как символическую и будем в дальнейшем называть символами все знаки, обладающие способностью концентрировать в себе, сохранять и реконструировать память о своих предшествующих контекстах» (177; 616—617).

Таким образом, привлекая мнение В. Тэрнера, Ю. М. Лотман приходит к выводу, что семиотические личности культуры, обладая памятью и творческим сознанием, скорее всего, должны оперировать символами, причем преимущественно простыми, облегчающими трансляцию текстов, поскольку: «…простые… символы обладают гораздо большей смысловой емкостью (а с нашей точки зрения — большей вместимостью культурной памяти)» (с «нашей», т. е. с точки зрения Лотмана. — Е. О.) (177; 616—617).

В результате не смысл, а именно объем памяти становится в работе «творческого сознания» гораздо более существенным. Поэтому автор вынужден оговориться, что «Память не склад информации, а механизм ее регенерирования» (177; 618), но суть дела, даже при противопоставлении символов и ритуалов, сводится все-таки не к творчеству, а к трансляции и трансформации текстов: «…мифологическое отождествление предполагает трансформацию объекта, которая происходит в конкретном пространстве и времени. Логическое же мышление оперирует словами, обладающими относительной самостоятельностью, — вне времени и пространства. Идея изоморфизма является актуальной в обоих случаях, но в условиях логического мышления достигается относительная свобода манипуляции исходными единицами» (177; 542—543). Так как, например, «…объект и наблюдатель, как правило, описываются разными языками… то возникает проблема перевода как универсальная научная задача… Путь семиотики… подразумевает… трактовку понимания как перевода с одного языка на другой» (177; 386—388).

Подробное изложение позиции автора ясно обнаруживает, что теоретико-методологической основой его концепции семиотики является, конечно, не «плоский эволюционизм», но, надо заметить, и не логический позитивизм в лице Б. Рассела, чья концепция и чье увлечение психологией, видимо, способствовали движению Ю. М. Лотмана в сторону семиотического анализа понятий творчества, понимания, смысла, трансляции, трансформации и, наконец, «превращения отдельного человека во все более сложное целое» на основе разрешения универсальной проблемы перевода.

Чтобы глубже понять существо лотмановской концепции человекознания, в целом являющейся необходимой, но явно недостаточной попыткой раскрытия культурных оснований процессов становления человека, следует обратиться к наследию Б. Рассела, предваряя это обращение нашим пониманием «универсальности перевода». Надо отдать должное Ю. М. Лотману, впервые осуществившем грандиозную работу по созданию семиотической концепции культуры в отечественной науке XX века. Уже поэтому, коль скоро ученый такого масштаба подчеркивает актуальность понятий «перевод», «трансляция» и «трансформация», стоит обратиться к их этимологическим истокам, раскрываемых прежде всего словарями французского языка, ибо именно на этом языке исторически ранее указанные понятия стали предметом научного анализа, в том числе, и предметом семиотической аналитики Ю. М. Лотмана — Ф. де Соссюра.