Формирование государственной культурной политики

Октябрь 1917 г. не разрешил проблемы противоборства двух тенденций в русской культуре: поиск единого образа через стремление к культурному синтезу и раздвоение, распад, раскол культурного ядра. Обретение целостности образа культуры стало возможным лишь под знаком идейного и политического единства общества, в жертву которому был принесен человек.

После гражданской войны и военного коммунизма общественное сознание стало более жестким, бескомпромиссным и в то же время более утопичным. Коммунизм преподносился как идеал социального счастья «по-щучьему велению». Будущее виделось как «необходимость построить социализм будущим летом «(А.П. Платонов «Чевенгур»). Но поскольку переходный этап требовал освободиться от буржуазии — «гнетущего элемента», который все живет, а коммунизма нет, председатель Ревкома Чепурной потребовал очистить от этого «элемента» город, то есть перебить в Чевенгуре всех жителей, поскольку считал, что «это будет добрей». «Иначе, брат, весь народ помрет на переходных ступенях. И потом буржуи теперь все равно не люди…*у — рассуждал герой романа Платонова. Так вера в светлые идеалы, революционный романтизм уживались с пренебрежением к человеческой жизни, высокие порывы культурной элиты — с происходившей «варваризацией» культуры, ее опрощением, предубеждением и недоверием к высокой культуре.

Культурным героем времени становился человек в кожаной куртке, который уверенно распоряжался жизнью и смертью других людей. Поэт Н. С. Тихонов писал:

Огонь, веревка, пуля и топор,

Как слуги, кланялись и шли за нами.

Революция стала для России своеобразным духовным зеркалом, в котором отражался образ культуры, создававшейся по образу и подобию Революции.

Б. Рассел, о котором уже шла речь выше, в беседе с одним из чиновников поинтересовался, когда же большевики займутся развитием культуры, искусства. Чиновник с негодованием ответил: «У нас нет времени на новое искусство…» Однако в этом была большая доля лукавства. Первая группа декретов Советской власти 1918 г. в большей степени касалась национализации культурных ценностей, что вполне вписывалось в общую линию «красногвардейской атаки» на капитал.

В июне 1918 г. был принят декрет о национализации Третьяковской картинной галереи и частных коллекций (Щукина, Морозова, Мамонтова, Остроухова). Национализировались Кремль и его музеи, Эрмитаж, музей Александра III (Русский музей), коллекции Зимнего дворца и всех дворцово-парковых ансамблей (Гатчина, Петергоф, Царское Село, Павловск). Было принято распоряжение о национализации помещичьих усадеб с коллекциями предметов искусства (Кусково, Абрамцево, Останкино, Мураново и др.). Усадебные коллекции перевозились в центральные музеи. При перевозе было много потерь, коллекции оказывались разрозненными.

В 1918;1919 гг. были приняты решения «Об охране библиотек и книгохранилищ», «О регистрации, приеме на учет и хранении памятников искусства и старины «, декрет о национализации кинематографии. Эти и другие распоряжения Советской власти должны были создать условия для обеспечения народным массам доступа к «ценностям культуры».

В 1919;1920 гг. постепенно создаются государственные органы для управления культурой. Центром формирования культурной политики становится Наркомпрос во главе с А. В. Луначарским. При Наркомпросе по инициативе А. М. Горького в 1919 г. было создано первое государственное издательство «Всемирная литература», учрежден Государственный музейный фонд, который руководил комплектацией музеев и определял их тематическую направленность.

Однако по-настоящему власть занялась культурой с весны 1920 г. К этому времени стал очевиден исход гражданской войны, и большевики приступили к укреплению своих экономических, идеологических и политических позиций. В работах В. И. Ленина этого периода, которые потом назвали «ленинским планом строительства социализма*, культура рассматривалась как средство достижения поставленных целей. Главной за^ дачей «культурничества» Ленин считал «переваривание полити— ческого опыта*, который накопила Советская власть, и овладение определенным «культурным минимумом» для строительства социализма. Народ должен был стать объектом культурных преобразований, проводимых партией и Советским государством*.

«Мы хотим строить социализм из тех людей, которые воспитаны капитализмом, им испорчены, развращены, но зато им и закалены в борьбе… Другого материала у нас нет. Мы хотим строить социализм немедленно из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня…* (В.И. Ленин).

Но главные надежды власть возлагала на государственную политику в области образования. Новому государству были нужны новые мозги.

Образование как часть советской государственной культурной политики. На Всероссийском съезде работников просвещения в 1919 г. В. И. Ленин сказал: «Победу революции может закрепить только школа*. Сидевший рядом руководительНаркомпроса А. В. Луначарский заметил: «Уж очень вы крепко насчет школы сказали *. Ленин и другие руководители новой власти определяли школу как часть государственной политики. Для них роль школы не ограничивалась образованием. Не меньшее значение придавалось воспитанию будущего поколения. От этого, считали новые руководители государства, зависит судьба социализма.

Таким образом, перед школой была поставлена конкретная цель — подготовить такое поколение людей, которое будет способно в короткий срок превратить Россию в социалистическое государство. Такая постановка вопроса означала отказ от всего того, что существовало в старой, дореволюционной школе, и ориентацию на приоритет классового начала в образовании. В программе партии большевиков, принятой в 1919 г., было записано: «В период диктатуры пролетариата, то есть в период подготовки условий, делающих возможным полное осуществление коммунизма, школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, органи— зационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские слои трудящихся масс в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм*.

Партийную программу дополняли правительственные документы этого времени: «Положение о единой трудовой школе* (1918), «Основные принципы единой трудовой школы* (1918). Характерной чертой новой школы становится связь с производственным трудом, тесная связь образования и воспитания.

Школьное образование делилось на две ступени: первая — для детей от 8 до 13 лет, вторая — от 13 до 17 лет. Лозунгом школьных программ стал лозунг *Не от книги к жизни, а от жизни к книге". Правда, вскоре он был несколько видоизменен. При разработке программ в 1920 г. Наркомпрос сосредоточил внимание школы на изучении основ наук, ибо одно трудовое воспитание знаний не давало. Тем не менее каждая из ступеней школьного образования заканчивалась получением профессионального навыка.

По требованию VIII съезда РКП (б) программы обучения, разработанные Государственным учебным советом при Наркомпросе, обязательно включали в себя следующее.

О «Популярные очерки истории культуры с научно-социалистической точки зрения и особо разработанной частью, посвященной истории Российской великой революции*.

О «Разъяснение Советской конституции*.

За выполнением комплексных программ осуществлялся строгий контроль. Дело в том, что денег на школу катастрофически не хватало. И в 20-е гг. продолжали пользоваться старыми дореволюционными учебниками, подготовленными известными учеными, например такими, как «Древняя Европа и Восток» Р. Ю. Виппера.

Деятельность учителя в школе тоже находилась под строгим контролем власти. В программе партии большевиков (1919) говорилось, что учителя были «обязаны рассматривать себя как агентов не только общего, но и коммунистического просвещения… В этом отношении они должны быть подчинены контролю не только своих непосредственных центров, но и местных партийных организаций *. Особенно тщательному вниманию со стороны власти подвергалась деятельность старого учительства.

Дело доходило до крайностей, особенно в провинции, где новая власть предлагала учителю принять «идеал коммунизма» или освободить должность. Городской отдел народного образования г. Пензы требовал от руководителей школ полного отчета о деятельности учителей. В начале 20-х гг. в каждой школе составляли специальный документ — «График занятости учителей в вечернее время». В этом графике по числам и часам было расписано все свободное от уроков время. Графы «Семья» там не было, зато на первом месте была графа «Политучеба».

Аналогичная ситуация складывалась и с высшим образованием. 2 августа 1918 г. был принят декрет СНК РСФСР «О правилах приема в высшие учебные заведения РСФСР». Первоначально провозглашались, казалось, равные стартовые возможности приема в вузы (не требовалось предоставления документа об образовании и сдачи экзаменов). Однако с самого начала преимущество при зачислении в вуз отдавалось выходцам из рабочего класса и беднейшего крестьянства. Обнаружилось, что качество знаний этой молодежи не соответствует необходимому уровню для учебы в высшей школе. В результате появилась специфическая форма получения высшего образования через рабочий факультет (рабфак). «Мы подставили университету пожарную лестницу и сказали: ребята, берите на абордаж» (А.В. Луначарский). К 1925 г. выпускники рабфаков составляли половину всех принятых в вузы. Для всех остальных существовал строгий классовый отбор при поступлении в любое высшее учебное заведение.

В соответствие с задачами социалистического строительства были приведены все программы обучения в высших учебных заведениях. В начале 20-х гг. в качестве обязательных предметов в высшей школе изучали историю пролетарской революции, историю Советского государства и права, экономическую политику диктатуры пролетариата, исторический материализм.

Таким образом, вся система образования постепенно переводилась в плоскость программных задач строительства социализма.

Просветительство как часть государственной культурной политики. Освоение «культурного минимума» требовало времени, тогда как большая часть России оставалась неграмотной, а следовательно, бесполезной для социалистического строительства: «безграмотный человек стоит вне политики…» (В.И. Ленин).

26 декабря 1919 г. Совет Народных Комиссаров принял декрет «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР». По этому декрету все население в возрасте от 8 до 50 лет было обязано обучаться грамоте. После окончания гражданской войны власть усилила внимание к этой проблеме. В 1920 г. для разрешения этой «важной и ударной задачи народного просвещения» был создан специальный чрезвычайный орган — «Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности*.

В 1923 г. было образовано массовое добровольное общество «Долой неграмотность*. К 10-й годовщине Советской власти все граждане от 18 до 35 лет должны были пройти ликбез. План этот не был выполнен, но зато в ходе этой кампании был приобретен бесценный опыт чему и как учить массы.

Просветительская работа, о которой в свое время мечтала российская интеллигенция, приняла государственные масштабы. Ею занимался специально созданный в 1920 г. государственный орган «Главполитпросвет».

Чуть раньше, в декабре 1919 г., на Всероссийской конференции РКП (б) было принято решение о первоочередном обучении неграмотных коммунистов. Разъяснялось, что члены партии * должны прослушать несколько основных и элементарных лекций, доступных широким массам «, на следующие темы:

? Что такое коммунизм?", «Путь к коммунизму», «Наша партия». Предполагалось, что этого будет достаточно, чтобы начать просветительскую деятельность, остальное подскажет классовое чутье.

Конечно, принятие планов ликвидации неграмотности было декларацией, не подкрепленной достаточными основаниями. Но превращение просветительства в часть государственной политики приносило свои плоды. Советское государство придавало особенное значение тем формам культурного творчества, которые пропагандировали идеи социализма языком, понятным «самому обыкновенному крестьянину*.

В этом смысле 20-е г. стали временем формирования типичных черт молодой советской культуры. Переход от гражданской войны к нэпу сопровождался дальнейшим «опрощением»,.

? варваризацией" культуры. Значительным становилось лишь то, что «работало» на идею коллективного человека и всемирной Революции. Один из «новых пролетарских* поэтов В. Кириллов писал:

Кто остановит буйный бег…

Все заодно и все за всех.

Железно-каменный массив —

Несокрушимый коллектив.

Все формы культурного творчества неизбежно становились частью культурно-просвгетительской политики государства, направленной на пропаганду классового, коллективного.

Формирование государственной политики по отношению к культуре. Культура начала и даже середины 20-х гг. все еще развивалась под влиянием идеи «Революция как культурное творчество», особенно после введения нэпа, несколько ослабившего революционную атаку на капитал.

Новаторское видение жизни проявлялось в самых разнообразных формах. Художники, писатели, поэты, режиссеры театра и кино полагали, что их участие необходимо везде. Они рассматривали себя как деятельную культурную силу, без которой новая жизнь просто не состоится. Многие идеи, которые потом власть использовала в своих целях, рождались в головах культурной элиты.

В1919 г. В. И. Ленин и его ближайшие соратники Л. Д. Троцкий и Г. Е. Зиновьев поставили задачу сделать искусство понятным массам. Для чего?

В 20-е гг. родились новые традиции, которые развивались во многом благодаря открытиям авангарда и имели несколько иной оттенок, а именно —? наставлять народ". Массовые праздники, с которых начиналось сотрудничество авангарда с революцией, все больше превращались в пропагандистское действо. *Кроме пропагандистских картин, — пишет Б. Рассел в своей книге «Практика и теория большевизма», — есть еще пропагандистские пьесы, которые ставятся Красной Армией в свободное время, а также массовые пьесы-зрелища в дни государственных торжеств". Это были своего рода культурно-просветительные мероприятия политического ликбеза. К их числу относились и празднования Октябрьской революции. Народу нравились кумачовые знамена, красные косынки, кожаные куртки. Будущее рисовалось светлым и радостным:

Как врага мы победим,

На машине полетим.

Ух, как хочется мне, страсть,

В грузовик большой попасть.

Однако ожидание всеобщей радости, которое чувствуется в частушке 20-х гг., было отодвинуто на неопределенный срок. На первое место была выдвинута задача борьбы за утверждение марксистской идеологии.

«Мирное сосуществование» многообразия культурного творчества и власти оказалось недолгим. На смену ему шел процесс тотальной политизации и идеологизации культуры. Сама культура становилась объектом идеологической борьбы. В речи на Всероссийском совещании политпросветов губернских и уездных отделов народного образования 3 ноября 1920 г. В. И. Ленин призывал к тому, чтобы «преодолеть старые привычки, старые навыки, оставшиеся нам в наследие от старого строя»,

«пропитать» рабочих, крестьян и интеллигенцию «духом коммунизма, заинтересовать их тем, что делают коммунисты *.

«Воспитание в духе коммунизма» стало главным делом не только партийных работников, средств массовой информации: газет, радио (с 1922 г. в Москве начала работать мощная радиостанция), но и определялось как главная задача для всей культуры.

Идеологический контроль и «старая» интеллигенция. После окончания гражданской войны была создана специальная сеть учреждений, ставших центрами подготовки специалистов по марксизму: Институт К. Маркса и Ф. Энгельса (1921), Институт красной профессуры (1921) и т. д. Развернулась широкая публикация произведений К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Государственные издательства взяли под свой контроль все издания. Сам вождь пролетарского государства следил за тем, как осуществляется этот контроль. В августе 1921 г. он познакомился с книгой С. Л. Маслова «Крестьянское хозяйство». Обнаружив, что она написана без «классового подхода», В. И. Ленин с негодованием пишет в Госиздат: «Из просмотра видно, что насквозь буржуазная, пакостная книжонка, одурманивающая мужичка показной буржуазной «ученой ложью*. Что же вызвало негодование вождя? «Почти 400 страниц и ничего о советском строе и его политике — о наших законах и мерах перехода к социализму и т. д. Либо дурак, либо злостный саботажник мог только пропустить эту книгу*.

Подобному же негодующему бичеванию были подвергнуты философ и социолог П. А. Сорокин, историк Р. Ю. Виппер в ленинской статье, надолго ставшей образцом партийной борьбы с буржуазной идеологией. Статья вождя революции называлась «Означении воинствующего материализма» (1922). Ее центральная идея состояла в том, что «обязанностью коммуниста* является систематическая, наступательная борьба с буржуазной идеологией, философской реакцией, всеми видами идеализма и мистики. В культуре провозглашалась новая позиция: «мы» как идеологи — носители нового, передового; «они» — носители буржуазной идеологии, то есть отсталого, реакционного; третьего не дано.

Именно на этом основании В. И. Ленин призывал вести войну против П. А. Сорокина, опубликовавшего работу «О влиянии войны» в журнале «Экономист». В этой публикации речь шла всего лишь о статистике разводов для времени революции и гражданской войны. Не меньше досталось и историку Р. Ю. Випперу, написавшему вообще «крамольную* работу? Возникновение христианства».

Статья В. И. Ленина завершалась призывом к соответствующим органам принимать организационные и политические меры государственного масштаба к подобного рода «прислужникам» господствующей буржуазии. В результате в том же 1922 г. П. А. Сорокина выслали за границу, где он получил широкую научную известность. В 1924 г. в Латвию уехал профессор Р. Ю. Виппер.

В письме Ф. Э. Дзержинскому в мае 1922 г. В. И. Ленин предложил выслать за границу всю оппозиционную интеллигенцию, ибо все они — «явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи*. Он считал: «Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу».

31 августа 1922 г. в газете «Правда» перечислялись «опорные пункты* антисоветской деятельности: высшая школа, публицистика, художественная литература, философия, медицина и даже сельскохозяйственная наука и кооперация.

За границу была выслана большая часть ученых, публицистов, писателей, отказавшихся пополнить ряды «попутчиков» советской власти. Впрочем, чистка интеллигенции пока еще не была столь масштабной, как в 30-е гг. И это понятно. Власть была вынуждена опираться на «старую* интеллигенцию, используя ее интеллект для восстановления страны после гражданской войны, для решения таких практических задач, как ликвидация безграмотности. Но при этом диктатура пролетариата, мягко говоря, не приветствовала независимость суждений и вообще «разномыслие», характерное для культуры. Отношение власти к интеллигенции было и оставалось настороженным.

Художник Ю. П. Анненков, рисовавший в 1921 г. с натуры портрет В. И. Ленина, в своей книге воспоминаний пишет, что, рассуждая об интеллигенции, Ленин однажды заметил: «Вооб ще, к интеллигенции, как вы, наверно, знаете, большой симпатии не питаю, и наш лозунг „Ликвидировать безграмотность“ отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. „Ликвидировать безграмотность“ следует лишь для того, чтобы крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания».

Впрочем, как оказалось, для строительства социализма мало было уметь читать декреты.

Оставшаяся в России «старая» интеллигенция стала непосредственной участницей профессиональной подготовки «новой» советской интеллигенции. При этом советская власть оставляла за собой право идеологического контроля за потенциальными «пособниками Антанты*.

? Революция не щадила творцов духовной культуры, относилась подозрительно и враждебно к духовным ценностям* (Н.А. Бердяев).

Борьба за классовую чистоту художественного творчества.

Процесс тотального (totus — весь, совокупный), то есть полного контроля, происходивший на фоне активно пропагандировавшейся идейной нетерпимости, был очень похож на средневековую борьбу за чистоту веры (с той лишь разницей, что сама религия была объявлена «опиумом для народа*). В апреле 1923 г. на XII съезде РКП (б) была принята специальная резолюция «О постановке антирелигиозной агитации и пропаганды». Место веры в Бога заняла вера в коммунизм. Не случайно массовые праздники были похожи на средневековую мистерию, «предназначение которой, уготованное ей внешними жрецами коммунистической веры, — наставлять народ* (Б. Рассел).

Желание «наставлять народ* шло рука об руку с желанием избавиться от любого инакомыслия. Поэтому в уже упоминавшемся? Письме о Пролеткультах» футуристы, декаденты были названы чуждыми элементами за то, что они, по мнению газеты, ^преподносилирабочим буржуазные взгляды*, «прививали нелепые, извращенные вкусы*.

Власть начинает бить по авангарду прямой наводкой из всех идеологических орудий. Терминология авангарда теперь обращается против него самого. Он провозглашается искусством, *непонятным массам*.

В начале 20-х гг. власть уже создала централизованную государственную машину управления культурой. Наркомпрос был фактически подчинен отделу агитации и пропаганды ЦК правящей партии большевиков (Агитпропу). Власть становится единственным заказчиком и потребителем всего, что создает культура. Теперь достаточно перекрыть каналы финансовой и идеологической поддержки для того, чтобы избавиться от тех, кто представляет для власти действительную или мнимую опасность.

В 1922 г. в Москве открылась выставка передвижников. В ходе ее работы началось формирование Ассоциация художников революционной России (АХРР). Это объединение провозгласило своей целью * художественно-документально запечатлеть величайший момент истории в революционном порыве*. «Мы изобразим сегодняшний день: быт Красной Армии, рабочих, крестьянства, деятелей революции, героев труда. Мы дадим действительную картину событий, а не абстрактные измышления, дискредитирующие нашу революцию перед лицом мирового пролетариата*.

Руководители нового объединения не ограничились этим документом. Они обратились в ЦК партии с просьбой указать, «как нам, художникам, нужно работать». Указания и всесторонняя поддержка не заставили себя ждать. АХРР стало частью государственного механизма управления культурой, превратилось в самую массовую художественную организацию. Картины, написанные в 20-е гг. в духе «художественного документализма* и «героического реализма*, имели большой успех у массового зрителя. Художники этого объединения создали немало талантливых картин, передающих темы, важные для государства. Это посвященные Ленину работы И. И. Бродского, который долгое время трудился над темой «Вождь и народ». Это написанные с натуры бытовые картины Е. М. Чепцова, например «Заседание сельской партячейки». Это батальные работы М. Б. Грекова, например «Тачанка» — гимн Первой конной армии Буденного. Героями портретов стали, как обещали художники, знаменитые люди («Писатель Д. Фурманов» С.В. Малютина), обобщенные образы строителей новой жизни («Делегатка» Г. Г. Рижского). К концу 20-х гт. АХРР (с 1928 г. — АХР) практически полностью монополизировала художественную жизнь, претендуя на выступление от имени всех и в то же время выполняя социальный заказ власти.

А что же происходит с авангардом? Работы художников этого направления постепенно исчезают из выставочных залов, несмотря на то, что в годы нэпа культурная жизнь страны оживлялась. Открывались частные театры, устраивались концерты, в Москве и Петрограде процветали частные издательства. Но кто, кроме государства, мог бы купить Татлинскую башню III Интернационала, осуществить архитектурные проекты Мельникова? Кто с коммерческими целями стал бы устраивать выставки композиций Малевича, работ Лисицкого? Ведь все это создавалось как поиск образа «революционного будущего*. Авангард, принимавший активное участие в создании новой культуры, пал первой ее жертвой. Наступило взаимное разочарование. Авангард задохнулся в безвоздушной атмосфере новой культуры.

До конца 20-х гг. еще существовали различные группы и объединения художников. Среди них наиболее радикальными и крупными соперниками АХРР была группа ОСТ (Общество художников-станковистов), куда вошла молодежь ВХУТЕМАСа (А.Н. Дейнека, А. А. Лабас, А. Н. Самохвалов, Ю.И. Пименов), группа «Четыре искусства» (К.С. Петров-Водкин, П. В. Кузнецов, М. С. Сарьян, В.А. Фаворский), Общество московских художников (П.П. Кончаловский, А. В. Лентулов, Р.Р. Фальк) и др.

Эти группировки в той или иной степени выступали в качестве, оппозиции официально поощряемой художественной идеологии. Однако идеологическая доктрина реализма уже стала частью государственной политики, постепенно уничтожив остатки творческой свободы.