Проспективное обоснование нрава наказывать и принципов назначения наказания

Те нормативные теории наказания, которые не носят критического характера по отношению к самому этому явлению, преследуют две взаимосвязанные задачи. Они призваны обосновать право государства наказывать, а также выявить принципы выбора меры наказания для конкретных типов преступлений и для уникальных случаев, которые под них подпадают. В истории социальной этики издавна определились два основных подхода к решению этой задачи. Один ориентируется на благотворные последствия наказания для общества и для отдельных людей. Он именуется проспективным (консеквенционалистским). Другой сориентирован на соответствие наказания характеру совершенного деяния безотносительно к благотворным или негативным последствиям его применения. Он именуется ретроспективным (нон-консеквенциалистским, ретрибутивистским). Существуют также различные версии совмещения этих подходов.

У истоков первого подхода стоял Платон, для которого «по закону ни одно наказание не имеет в виду причинить зло… наказание производит одно из двух действий: оно делает наказываемого либо лучшим, либо менее испорченным». Та же идея присутствует у Т. Гоббса в седьмом естественном законе, которым «запрещается налагать наказание с какой-либо иной целью, нежели исправление преступника или предостережение других». Однако в своей полноте проспективный подход к наказанию был впервые представлен в трудах этика-утилитариста И. Бентама. С его точки зрения, хотя изолированный акт наказания вызывает законное отвращение у обладателей нравственного чувства, существование социального института наказания служит реализации принципа «наибольшего счастья наибольшего количества людей». Этот результат достигается за счет сдерживающего эффекта, который возникает на основе сравнения принимающими решения людьми своего удовольствия от совершения преступления и своего страдания от общественных санкций, применяемых к преступникам. Уголовное законодательство и система судопроизводства в утилитаристской перспективе должны быть ориентированы на четыре конкретизированные цели: 1) угрозой наказания предотвратить совершение всех преступлений; 2) там, где это не удается — побудить преступника к совершению менее вредного преступления; 3) там, где не удается и это — побудить его к причинению наименьшего вреда в ходе совершения определенного тина преступления; и, наконец, 4) добиться этого как можно более «дешевыми» средствами. В последнем случае имеются в виду как потери общества, так и потери самого преступника, поскольку любое причинение страдания, с позиции И. Бентама, является злом.

Наследующая бентамовскому пониманию наказания современная утилитаристская теория занимается анализом эффективности разных способов предотвращения будущих преступлений, соединяющихся в таком комплексном явлении, как наказание. Среди них — прямое лишение возможности совершать преступления, т. е. уничтожение или изоляция будущих преступников, их сдерживание и их исправление. В рамках этой триады центральным способом является сдерживание. Его принято подразделять на специальное и общее. Специальное сдерживание относится к лицам, уже совершившим преступления и претерпевшим наказание, оно призвано удерживать их от совершения повторных преступлений. Общее сдерживание относится ко всем членам общества, которые соотносят между собой выгодность законопослушного и криминального поведения. Относительное общее сдерживание предполагает прямую зависимость между частотой совершения преступлений определенного типа и жесткостью наказаний за них, абсолютное — зависимость между уровнем преступности и самим существованием эффективно функционирующей системы поиска и наказания нарушителей.

Против утилитаристского обоснования наказания и вытекающей из него системы принципов назначения этой меры по отношению к нарушителям выдвигаются следующие критические аргументы нормативного порядка.

Во-первых, утилитаристское обоснование наказания расходится с некоторыми фундаментальными принципами морали. Прежде всего, с требованием относиться к каждому человеку как к цели, а не только как к средству. Даже если не рассматривать любое принуждение и причинение ущерба в качестве инструментального отношения к человеку, причинение страданий ради обеспечения общего блага, а не ради спасения конкретного лица от конкретного покушения, как в случае самозащиты или защиты другого, вполне может оказаться именно в этой рубрике. При этом существенно и то, что в отличие от других случаев, когда страдания одних членов общества требуются для обеспечения благополучия других (примеры проживания части людей рядом с вредным, но необходимым для национальной экономики производством, конфискации земли для осуществления общественных проектов и т. д.), наказание причиняет страдание не в порядке побочного следствия, а в качестве пусть промежуточной, но все же самостоятельной цели.

Во-вторых, относясь инструментально к отдельному человеку (или меньшинству людей), утилитаризм ставит под вопрос некоторые глубоко укорененные и общераспространенные убеждения, касающиеся должной реакции общества на совершенное преступление. Одно из таких убеждений — убеждение в недопустимости наказания невиновных лиц. С точки зрения утилитаристски мыслящего судьи, наказание невиновного человека является вполне оправданными, если в специфических обстоятельствах вынесения приговора оно ведет к наибольшему суммированному счастью или к наибольшей суммированной удовлетворенности предпочтений. Ключевым примером такого рода, обсуждающимся в литературе, является случай с осуждением невиновного человека, которое может предотвратить беспорядки на расовой почве, поскольку быстрый и суровый приговор «козлу отпущения» успокоит разгоряченную толпу. Утилитаристы пытаются избежать столь радикально противоречащего моральной интуиции вывода. Они указывают на то, что риск массовой потери доверия граждан к системе правосудия в случае утечки информации о подлинных причинах вынесения приговора перевешивает любые ситуативные преимущества от намеренного наказания невиновного человека. Однако легко представить себе обстоятельства, в которых утечка информации практически невозможна или хотя бы, чрезвычайно маловероятна. В них такое наказание получает безоговорочную санкцию утилитаристской морали. И даже более того, исходя из общей пользы, для судей должны быть разработаны скрытые от широкой публики инструкции, позволяющие идентифицировать ситуации, в которых наказание невиновных необходимо.

Другое всеобщее убеждение, находящееся в противоречии с утилитаристскими принципами назначения наказания, состоит в том, что преступление, совершенное по страсти, рассматривается как менее тяжкое, чем такое же преступление, совершенное по расчету, а значит, предполагает меньшее наказание. Утилитаризм не может поддержать подобный подход. Преступник, совершающий преступление ради выгоды, заранее рассчитывает свои потенциальные потери и приобретения и, значит, именно он склонен всерьез принимать во внимание возможность наказания и его характер. Тс же люди, которые совершают преступление импульсивно, задумываются о его последствиях гораздо меньше. Значит, для возбуждения в этих людях сдерживающего страха необходимо вводить гораздо более жесткие санкции, чем за преступления, совершаемые с «холодной головой» .

В-третьих, нуждаясь в расчете полезности самого института наказания и альтернативных способов его осуществления, утилитаризм сталкивается с проблемой межличностных сравнений. Он вынужден суммировать удовольствие и страдание разных лиц, а они не доступны объективному измерению и подвержены многочисленным иррациональным вариациям интенсивности. Определенные трудности создает также необходимость суммировать страдание и удовольствие жертв преступлений и страдание и удовольствие самих преступников.

В-четвертых, утилитаризм проявляет безразличие к качеству мотиваций, которые поддерживают общественный порядок и обеспечивают наибольшее счастье наибольшего количества людей. Его мало интересуют способы достижения законопослушности граждан. Он не учитывает разницы между свободным выбором и манипулируемым поведением. Как образно выразился И. Бентам, обсуждая механизмы общественного дисциплинирования: «Назовите их солдатами, назовите их монахами, назовите их машинами: даже если бы они и являлись таковыми, но при этом были счастливы, меня бы это не беспокоило» .

Часто считается, что данные аргументы имеют силу только против одной из версий проспективного обоснования наказания — утилитаризма действий, но не против других концепций, существующих внутри этого подхода. Среди менее уязвимых альтернатив упоминаются утилитаризм правил, в котором проверке на количество порождаемой полезности подвергаются не отдельные действия, а целостные системы норм, а также те теории, которые рассматривают систему наказания в свете ее благотворных последствий для обеспечения свободы и безопасности или какого-то другого, еще более широкого ряда независимых друг от друга благ. Утилитаризм правил считается менее уязвимым, поскольку исполнение основанных на утилитаристском нормативном фундаменте предписаний и запретов может вести в каких-то конкретных случаях не к увеличению, а к уменьшению полезности. Благотворные последствия систематического и повсеместного соблюдения этих предписаний и запретов многократно перевешивают потери, возникающие в нетипичных ситуациях. Именно так следует воспринимать упомянутый выше случай с наказанием «козла отпущения». Если целям эффективного сдерживания в долговременной перспективе соответствует наказание исключительно виновных лиц, если введение специальных норм о вынужденных «псевдонаказаниях» (наказаниях невиновных в экстренных случаях) ведет к ослаблению и вырождению институтов уголовного права, то вынесение приговора невиновному человеку ради предотвращения массовых убийств или массовой жестокости однозначно недопустимо. Однако есть ли возможность доказать неизбежность столь разрушительных для правопорядка последствий от введения в практику судопроизводства тайных инструкций, касающихся «псевдонаказаний»? Есть ли возможность безусловно продемонстрировать перевес полезности от системы наказания над полезностью от системы, в которой наказание дополнено редко практикуемыми «псевдонаказаниями»? Утилитаристы правил не предоставляют однозначных доводов в пользу положительного ответа. Не говоря уже о том, что утилитаризм правил не снимает ни одного из перечисленных возражений, кроме аргумента от возможности осуждения невиновных.

Другие проспективные теории наказания стремятся сделать это. Среди них наиболее влиятельна теория, в которой центральным благом является способность членов общества свободно контролировать собственную жизнь. Она имеет дело с благами, которые поддаются более объективному измерению, чем счастье или удовлетворение предпочтений. Она также менее уязвима для вывода о том, что проспективное обоснование наказания недооценивает значение свободного, неманипулируемого выбора. Однако в отношении других слабостей проспективного подхода ответ этой теории оказывается столь же неубедительным. Отношение к другому человеку как средству остается непреодоленным вызовом и для нее.

Кроме нормативных доводов против проспективных теорий наказания существует и целый ряд эмпирических контраргументов, касающихся эффективности предотвращения будущих преступлений с помощью наказания. Серьезные сомнения вызывает прямое лишение возможности совершать преступления. Связанная с этой целью наказания изоляция преступников является мерой временной и малоэффективной, а их уничтожение представляет собой негуманную и заведомо ограниченную практику (см. ниже об отношении к смертной казни). Под вопросом находится исправление преступников посредством наказания, поскольку не ясно, почему в качестве средства исправления должно выступать именно причинение ущерба и страданий нарушителю. Если же отнести к наказанию любые воспитательно-коррекционные практики и придать им статус налагаемых обществом санкций, то эффективность такой принудительной психологической коррекции окажется крайне невысокой. Отношение нарушителя к воспитательным мерам будет негативным, и это заблокирует возможности преобразования его личности. Наконец, включение исправления в число задач наказания влечет за собой эксцессы, связанные с использованием пенитенциарной системы в несвойственных для нее целях. Исправительные практики, часто ориентированные на преобразующий эффект производительного труда, открывают широкие возможности для экономической утилизации заключенного обществом, которая превращает тюремные учреждения в трудовые лагеря или работные дома. Поменьше прагматических сомнений вызывает и основная проспективная функция наказания — сдерживание. Специальное, поскольку при всех существовавших и существующих системах наказания наблюдался высокий уровень рецидива, общее относительное — поскольку корреляция между частотой совершения преступлений определенного типа и тяжестью наказания за них не является доказанным фактом. Лишь общее абсолютное сдерживание отчасти избегает подобных сомнений. Его эффективность подтверждается значительным ростом преступности при серьезных сбоях в работе правоохранительных институтов.