Конфликт и взаимосвязь реализма и идеализма

Радикализм любого рода, как правило, приводит к саморазрушению, поскольку многообразие реальной жизни нельзя втиснуть в прокрустово ложе каких бы то ни было теорий, какими бы совершенными, на первый взгляд, они ни были. Если радикалы одерживают верх, они вдобавок сеют семена разрушения самого общества или же сами сознательно разрушают его.

Идеализм и реализм в тандеме, как говорится, уравновешивают друг друга, гася радикализм с той и с другой стороны. Как правило, ни один из них в одиночку никогда на долгое время не овладевал умами людей. Рационалистический элемент в политическом идеализме, его глубокое убеждение в возможность установления согласия и гармонии между конфликтующими интересами, потребностями, устремлениями людей всегда оказывались более привлекательными для большинства людей.

Но многими аналитиками, к сожалению, не без оснований, идеализм в политике, в особенности во внешней политике, оценивается как наивная и утопическая философская позиция, которая не способна учитывать реальности силовой политики. И действительно, зачастую теории, построенные на идеальных проектах политического устройства, разбивались о реальности общественно-исторического развития.

Было бы не совсем корректно утверждать, что политические идеалисты вообще не признают факт существования в политике интересов и особенно национально-государственных интересов. Они в большинстве своем не приемлют подход, согласно которому политика есть исключительно результат столкновений и конфликтов интересов. В их глазах государство имеет как друзей, так и интересы. Главным условием достижения и сохранения мира они считают завоевание как можно большего числа друзей путем содействия распространению собственных институтов и ценностей.

Однако нельзя не отметить тот факт, что самые что ни на есть идеальные проекты переустройства общества рано или поздно оказывались сопряжены с силовыми методами борьбы и стремлением к установлению монопольной власти для реализации искомого идеала. Слишком часто приверженцы политического идеализма сознательно или же в силу обстоятельств брали на вооружение путь принудительного, насильственного осчастливливания людей.

Иногда для реализации предлагаемого проекта они отдавали предпочтение имперской форме организации государства и соответствующим ей атрибутам. Имперская ноша, как правило, со временем становится не под силу идеалу, и он рано или поздно терпит крах под ее тяжестью. Поэтому неудивительно, что история просто не знает реализовавшихся на практике идеалов.

С данной точки зрения историю можно назвать кладбищем множества нереализованных идеалов. Это во многом определялось тем, что по большому счету историческая функция политического идеализма состояла скорее в критике, разоблачении, разрушении существующей системы, нежели в созидании основ новой системы.

Как показывает исторический опыт, попытки реализации самых прекрасных идеалов и утопий так или иначе заканчивались в лучшем случае неудачей, а в худшем случае установлением самой свирепой деспотии. Можно сказать, что идеалы совершенного национального государства, совершенного бесклассового государства и интернационализма стимулировали не меньше войн, пертурбаций и бедствий, чем идеалы политического реализма.

На протяжении всей истории инициаторами войн и конфликтов были не только разного рода Ганнибалы, Александры Македонские, Наполеоны, Бисмарки и др., условно говоря, реалисты, но и идеалисты вроде братьев Гракхов, Марата, Робеспьера, Ленина, которые стали, но сути дела инициаторами кровавых гражданских войн, оказавшихся не менее жестокими и кровавыми, чем межгосударственные войны.

Как известно, Ж. II. Марат, М. Робеспьер и другие вожди Великой французкой революции руководствовались самыми что ни есть благими идеальными или идеалистическими соображениями, но закончили террором, жертвами которого в конечном счете стали и они сами. То же самое верно применительно к большинству революционеров.

Как уже отмечалось выше, особенно легко побеждали именно вооруженные пророки, которые проявили способность умело сочетать силу убеждения с силой оружия. Почти все победившие идеальные учения оказывались верны потому, что их носители оказывались всесильны, а не наоборот, как утверждал В. И. Ленин.

Или же Версальский договор, который должен был бы «положить конец всем войнам», был составлен скорее в традиционном духе победителей и побежденных, нежели в духе бескорыстного идеализма. Как отмечал Дж. М. Кейнс, на Парижской мирной конференции боролись между собой «Четырнадцать пунктов» Вильсона и «Карфагенский мир»^[1] Клемансо. Пользуясь правами победителей, Великобритания и Франция настояли на том, чтобы навязать Германии тяжелые условия, преследуя при этом цель максимального ее ослабления. Вся вина за развязывание войны возлагалась на Германию, и она обязывалась уплатить победителям огромные репарации. Некоторые территории, традиционно рассматривавшиеся как германские, отошли к Польше. На численность германской армии налагались жесткие ограничения. Поэтому неудивительно, что в Германии Версальский договор был воспринят как несправедливый и его ревизия стала главной политической целью правящих кругов этой страны в течение всего межвоенного периода, что в конечном счете привело к новой еще более жестокой и кровавой войне.

Марксистский подход к трактовке общественно-исторических процессов представляет собой яркий пример органического синтеза принципов обоих главных направлений в политике. С одной стороны, он постулировал цель строительства идеального коммунистического общества без классов и классового господства, без конфликтов и войн, общества социальной справедливости и равенства, всеобщей гармонии и единства интересов.

С другой стороны, краеугольным камнем в нем является теория классов и классовой борьбы, рассматриваемая в качестве движущего фактора общественно-исторического развития человечества во все периоды его истории.

Исходя из этого постулата, была выдвинута концепция вооруженной революции как единственного эффективного средства уничтожения существующей государственнополитической системы. Тем самым делался упор именно на господстве, гегемонии, силовом разрешении проблем, возникающих в классовом обществе и между государствами. В данном контексте парадокс состоит в том, что у ряда философских анархистов, таких, например, как Ф. Ницше, защита отсутствия власти органически совмещалась с апологией сильной личности, воли к власти, способности человека навязать свою волю другим людям.

В начале Нового времени восходящий национализм выступил в качестве обоснования идеала совершенного национального государства. Но как показал исторический опыт, под личиной национализма скрывались сонмы разрушительных демонов, которые толкали народы друг против друга на разрушительные и истребительные войны.

Более того, в противовес идеалистическому национализму более притягательным для многих народов оказался так называемый «интегративный национализм», проповедующий идеи превосходства одних народов над другими, их избранности и исключительности, их особой миссии руководить другими народами.

Обращает на себя внимание, что большинство идей, возникших в рамках политического идеализма, рано или поздно приобретали респектабельность, приземлялись, теряли в радикализме и идеализме и постепенно становились официальными идеологиями власть имущих, обогащая тем самым традицию политического реализма. Об этом свидетельствует в частности опыт большинства хилиастических сект и движений периода Реформации, претендовавших на возвращение к истокам, т. е. первоначальному христианству с его простотой обрядов и отношений с богом, и создание новой общины истинных христиан.

Однако в кальвинизме и протестантизме они закончили созданием собственных церквей с собственными авторитарными формами правления, жесткой иерархией, догматикой, литургией, которые в сущности свели к нулю саму идею священства всех верующих. Результатом Реформации стали, с одной стороны, религиозные войны, а с другой — религиозный скептицизм, ставший исходной основой безверия Нового и Новейшего времени.

Поэтому неудивительно, что весьма трудно, если не невозможно провести сколько-нибудь четко очерченные границы между политическим реализмом и политическим идеализмом. Это особенно верно, если учесть, что история общественно-политической мысли представляет собой постоянный процесс диалектической смены различных идей и концепций, призванных отражать и обосновывать насущные потребности каждой конкретной исторической эпохи.

Неудача или исчерпание одних идейных конструкций выводит на авансцену новые, более отвечающие духу времени конструкции, и этот процесс продолжается до бесконечности. С определенной долей упрощения можно сказать, что в результате разочарования в принципах политического реализма на его смену приходит политический идеализм с его яркими и мобилизующими лозунгами о справедливом и совершенном общественном устройстве. А когда эти последние, исчерпав свои мобилизационные и интеграционные возможности, выхолащиваются и подвергаются эрозии, приходит час политического реализма с его требованиями учета объективных фактов и реальностей.

С данной точки зрения интерес представляет концепция циклов американской истории А. М. Шлезингера-младшего. Он открыл своеобразную пульсацию или циклическую смену периодов либерализма и консерватизма, реформ и стабилизации в политической жизни США. По его мнению, в формировании и дальнейшем развитии американской общественно-политической системы и американского национального характера определяющую роль сыграли две конфликтующие друг с другом и взаимосвязанные тенденции.

Одну из этих тенденций, включающую рационализм и экспериментализм, он называл традицией, а вторую, включающую идею особой миссии и предопределения судьбы Америки (Manifest destiny), — контртрадицией.

Этот тезис подтверждается всем историческим опытом США, двойственностью и противоречивостью американского национального характера и сознания, нашедших свое наиболее адекватное выражение в феномене американизма, составляющего основу, субстрат американского национального сознания. Здесь мы находим в тесном переплетении и взаимопроникновении такие, казалось бы, взаимоисключающие друг друга элементы как экспериментализм, реализм, прагматизм, ориентация на посюсторонний мир, даже заземленность, приверженность истории и в то же время религиозный энтузиазм, морализм, мессианство, стремление «преодолеть» историю. Причем при всех претензиях на мессианизм и богоизбранность у американцев здравый смысл в конечном счете одерживал верх.

Еще Р. У. Эмерсон утверждал, что человечество всегда делилось на консервативную партию и партию «новшеств». Приверженцы первой исходят из того, что существующее положение вещей соответствует разумному порядку вещей в мире и поэтому выступают за сохранение статус-кво, против социальных и политических изменений. Что касается сторонников второй, то они призывают обеспечить реформирование общества в соответствии с изменениями общественно-исторических реальностей.

С этой точки зрения прав Шлезингер, который изображал исторический процесс как беспрерывную череду приливов и отливов то одной, то другой из этих партий. По его схеме, в США приверженность сторонников консерватизма существующему, привычному, традиционному уравновешивается «партией новшеств» или «партией социального прогресса», приверженцы которой верят в возможность совершенствования общества путем целенаправленного осуществления специально разработанных для этого мер.

Американцы, говорил он, реформаторы весной и летом, консерваторы — осенью и зимой, реформаторы — утром, консерваторы — вечером. В процессе взаимной борьбы либерализм и консерватизм циклически сменяют друг друга: либералы производят назревшие изменения в обществе, а консерваторы, придя к власти, закрепляют перемены, осуществленные в период нахождения у власти либералов. Тем самым эти две партии не исключают, а дополняют друг друга.

В целом, период преобладания общественного интереса характеризуется далеко идущими реформами, приверженностью большинства народа делу изменений, Но со временем энтузиазм, идеализм, реформизм, одержимость общественными целями ослабляются и исчерпываются. Вместо них в качестве главного средства достижения общего блага рассматривается реализация частного интереса. Определяющую роль приобретает невидимая рука рынка.

Наступает время приватизации, материализма, гедонизма, классового и индивидуального интереса. Это время консолидации, когда абсорбируются и легитимизируются новации предыдущего периода. Но опять же, насытившись этим, люди снова начинают искать смысл жизни вне собственных интересов, реализуя себя на службе своей стране.

Из всего изложенного можно сделать вывод, что любой общественный идеал никогда не реализуется в чистом виде. Он не может быть окончательно осуществлен, поскольку, как подчеркивал И. Кант, он наталкивается на ограниченность и несовершенство самой человеческой природы. Но это отнюдь не значит, что идеал представляет собой нечто недействительное, некий произвольный продукт нашего воображения. Значимость идеала состоит в том, чтобы ориентировать наше сознание и действия к определенной цели, таким образом, чтобы все линии направления сходились в одной точке {focus imaginarius). Эта точка, говорил Кант, «служит для того, чтобы сообщить им наибольшее единство»¹.

В то же время необходимо учесть, что реальная политика требует учета множества повседневно-практических и жизненных обстоятельств, блокирующих реализацию в чистом виде не только общественного идеала народа или государства, но и идеалов или конечных целей, заложенных в программах и платформах тех или иных политических сил или партий. Мы часто говорим, например, о том, что такой-то партии, придя к власти, не удалось реализовать все свои программные установки, предвыборные обещания. Это говорит не столько о несостоятельности той или иной программы, предлагаемой определенным идейно-политическим течением, сколько о невозможности втиснуть все многообразие социального бытия в прокрустово ложе каких бы то ни было схем и проектов.

При разработке того или иного общественного идеала необходимо исходить из постулата о свободе бесконечного развития, а не цели достижения закопченной гармонии всех аспектов жизни. Подобно тому, как видимый физический горизонт есть всего лишь иллюзия, за которой простирается бесконечность, мыслимый человеком моральный горизонт также является иллюзией, за которой лежит бесконечность действий и устремлений.

Понятие бесконечности есть фундамент общего миропонимания, оно должно быть краеугольным камнем также моральной философии. Как писал П. Н. Новгородцев, путь морального прогресса — это путь постепенных исканий.

Кант И. Сочинения. Т. 3. С. 553.

и стремлений, не останавливаясь на достигнутом и преодолевая препятствия Здесь речь может идти не о достижении конечных целей и окончательных решений, а о непрекращающемся стремлении к осуществлению вечного идеала. Этот идеал, собственно говоря, и может существовать как идея, утопия, отдаленная цель, которую невозможно в полной мере достигнуть, но к которой люди всегда будут стремиться. Но на пути реализации этих стремлений они идут к более совершенному обществу, с более гуманными, свободными, демократическими отношениями.

Вечная антиномия между идеалом и реальностью постоянно самовоспроизводится, поскольку не может быть реальности статичной, неизменной, раз и навсегда утвердившейся. Всякая идеальная конструкция в общем и целом создается путем экстраполяции количественных переменных и параметров наличного состояния на будущее, которое имеет собственную систему детерминаций, приоритетов и предпочтений.

В данном контексте легче понять принципиальную невозможность разрешения антиномии между свободой и равенством. Обе эти категории представляют собой желательные для большинства людей, но практически недостижимые, идеалы. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы предполагало бы ущемление равенства и, наоборот, полная реализация идеала равенства — ущемление свободы.

Поэтому одинаково несостоятельны как учения, проповедующие разрушение до основания существующего мира и создание на его руинах идеального, совершенного мироустройства, так и учения, считающие существующий мир наилучшим из всех возможных и на этом основании отвергающие любые изменения, которые способны как-то затронуть существующее положение вещей.

Каждое поколение самодостаточно и самоценно и ни в коем случае не может служить просто неким средством или опорой, призванной поддержать свод еще неснроектированпого и непостроенного здания, предназначенного для грядущих поколений. Все предшествующие поколения носили в себе и свою цель и свое оправдание.

Иначе потеряли бы смысл и значение как исчезнувшие древние цивилизации, так и деяния наших предков. Нет и не может быть такого состояния общественного бытия или такой организации социальной жизни, где общественный идеал нашел бы полную и завершенную реализацию, такого состояния, для которого любое прошлое или любое настоящее могло бы служит средством.

Контрольные вопросы и задания

• 1. Что вы понимаете под идеализмом?
• 2. Каковы факторы возникновения и истоки политического идеализма?
• 3. Какое место идеализм занимает в теории и практике мира политического?
• 4. Назовите наиболее значимых представителей политического идеализма и их вклад в разработку его идей и принципов.
• 5. В чем состоят сущность и основные положения вильсонианства?
• 6. Каковы особенности политического идеализма после Второй мировой войны?
• 7. Каково соотношение между реальным и идеальным в мире политического?
• 8. В чем состоит сущность конфликта и взаимодействия между реализмом и идеализмом?

• [1] «Карфагенский мир» — сдача побежденного государства на милостьпобедителя без каких-либо условий.