Проблема сакрализации власти в Древнем Риме в большей степени рассматривалась ранее в научной литературе в связи с императорским культом. Особый интерес вызывал период его формирования в I в. до н.э. Довольно большое количество источников по этой эпохе, относительно высокая степень их достоверности, колоритность исторических персонажей и грандиозность их деяний обращали на себя внимание многих исследователей. Учитывая особенности социально-политического и культурного развития Рима той эпохи и включение его в сферу эллинистического культурного пространства, отправной точкой в изучении возникновения императорского культа являлось определение степени влияния на него эллинистической традиции почитания правителей. Индивидуальный культ римских политических лидеров I в. до н.э., стремившихся к единовластию, представлялся религиозно-политическим явлением, чуждым традиционной республиканской идеологии и знаменующим ее упадок.
Однако такая оценка кажется не совсем точной. Прежде всего обращает на себя внимание присутствующее в науке убеждение об извечной склонности римского сознания к освящению, возведению в культ всего, что так или иначе связывалось с традицией как религиозной, так и гражданской и политической. Кроме того, при рассмотрении проблемы внешних культурных влияний на Рим, признается, что приходя в контакт с римским менталитетом, все новое перерабатывалось и усваивалось в той форме, которая отвечала римскому мировоззрению1.
Кроме того, в предыстории любого древнего общества (и римское вряд ли было исключением) можно отыскать древнейшую традицию относиться к людям выдающимся и наделенным властью не только с осо.
1 Утченко С. Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969. С. 69- С. И. Ковалев. История Рима. С Л б, 2003. С. 33. бым уважением, но и с известной долей религиозного трепета. Обладание людьми особой силой, бесстрашием, умением руководить или предсказывать будущее объяснялось первобытным сознанием близостью этих людей к миру могущественных и грозных сверхъестественных сил, от воли которых зависело хрупкое благополучие людей. В храбрости вождей и мудрости жрецов виделось некое доказательство заботы сверхъестественных сил о людях, которым эти силы отдавали долю своей энергии.
Поэтому, принимая во внимание масштаб социально-политических изменений в римском обществе I в. до н.э. и не отрицая наличия эллинистического влияния, значительно обогатившего римскую культуру, tee же представляется, что идея индивидуального культа политических лидеров вообще и использование его как средства для обоснования претензлй на политическое господство, в частности, была не нова для римской традиции. Определение степени традиционности указанного явления составляет центральную проблему данного диссертационного исследования.
Изучение этой проблемы требует обращения к ранним пластам римской истории в поисках ответа по меньшей мере на два вопроса. Ео-первых, имела ли традиционная римская религия какие-либо собственные элементы, которые могли бы стать основанием для религиозного почитания людей? И во-вторых, имелся ли в римской истории до I в. до н.э. опыт использования религиозного почитания отдельных персон в целях обоснования их политического господства в римском государстве?
Целью данной работы является исследование процесса развития римских форм религиозного почитания людей, начиная с царского периода до I в. до н.э., а также определение роли указанного почитания в обосновании политического лидерства и власти в римском обществе в указанный исторический период. Тем самым предполагается соединить в одну логическую цепочку известные нам свидетельства римской традиции о религиозном почитании людей и рассмотреть это явление в развитии как одно из направлений традиционной римской идеологии.
Указанную цель предполагается реализовать посредством решения следующих задач:
1. Определить взаимосвязь религиозной и политической сфер в римской идеологии.
2. Выявить круг римских традиционных верований, составлявших основу религиозного почитания отдельных личностей в Риме.
3. Выяснить характер почитания носителей верховной власти и выдающихся деятелей римской civitas в рассматриваемый в диссертации исторический период.
4. Выявить традиционные римские черты в индивидуальных культах военных лидеров I в. до н.э. в Риме.
В связи с последней задачей необходимо отметить, что рассмотрение в диссертации культов Юлия Цезаря и Марка Антония носит обобщающий характер. Ввиду большого количества исследований на эту Teiviy целью здесь является не всеобъемлющее рассмотрение этих культов, а определение степени их опоры на римскую религиозную традицию в условиях имевшего место эллинистического культурного и религиозного влияния на Рим в указанный период.
Диссертационное исследование построено на основе проблемьо-хронологического метода, учитывается принцип комплексного подхода в изучении рассматриваемого явления, а также использован метод изучения исторического явления в развитии.
Историографический обзор.
Как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе специальных работ по теме, заявленной в диссертации, к сожалению, нет. Тем не менее, отдельные проявления римской традиции религиозного обоснования власти, безусловно, попадали в поле внимания исследователей.
Говоря об отечественной историографии, необходимо отметить, что интерес к истории римской религии возник еще в первой половине XIX в. В частности, они занимали центральное место в работах русского историка Д. Л. Крюкова. Собрав и тщательно исследовав свидетельства древних авторов о религиозном быте римлян, он впервые в отечественной науке сделал вывод о различии религиозных представлений патрициев и плебеев, тем самым затронув сферу политической истории Рима в связи с рассмотрением вопросов религии2. В дальнейшем выводы Д. Л. Крюкова стали отправной точкой для теорий об этническом различии патрициев и плебеев, о роли этрусского влияния на религиозную и политическую сферы жизни древнего римского общества (по мнению Д. Л. Крюкова это влияние отразилось в плебейской форме культа) и др. При этом впервые вопросы религии и политической истории стали рассматриваться во взаимосвязи. Одновременно возможность изучения проблем становления римской религии и государственности была подтверждена выводами, сделанными другим русским ученым В. И. Модестовым. В ряде своих работ4 он выступил против скептического взгляда на достоверность ранней римской истории5, доказывая глубокую древность латинской письменности.
Связь религии и политики в Риме рассматривалась и в ряде общих работ И.В. Нетушила6. В частности, он обратил внимание исследователгй на роль сакральной организации патрицианских курий в утверждении им.
2 Этой проблеме в целом была посвящена его работа, изданная в Германии под псевдонимом D. Pelle-grino «Andeutungen liber den ursprilnglichen Religionsunterschied der rOmischen Patricier und Plebejer. Leipzig, 1842. (Второе издание на рус. яз. см. «Пропилеи» Кн. 4, СПб., 1854. С. 1−80).
3 Фролов Э. Д. Русская наука об античности. СПб, 1999.
4 Модестов В. И. Римская письменность в период царей. Казань, 1868. Сочинения Корнелия Тацита. Т. 1-й, СПб, 1886−1887.
5 Вопросам древнейшей римской истории было посвящено его исследование «Введение в римскую историю» в 2-х ч. СПб, 1902;1904.
6 Нетушил И. В. Государственное устройство Рима до Августа. В 3-х вып. Харьков, 1894−1902. Лекции по римской истории. Т. I-III. Харьков, 1907;1909, и др. перия (imperium) высшего правителя римской общины, считая патрицианскую религию основой для дальнейшего развития римской религии lo-обще. Вместе с этим до сих пор большую научную ценность представляют его статьи по частным вопросам истории римской религии.8.
В дореволюционный период было положено и начало изучению римского императорского культа, а также проблемы его возникновения. В частности, В.А. Мелихов9, рассматривая проблему появления римского императорского культа, пришел к заключению, что культ правителей в римском государстве возник сначала на Востоке. Началом этой традиции, по его мнению, были культы римских магистратов, основанные «льстивыми» эллинами по примеру почитания собственных властителей. Но при этом он указал на два принципиальных условия закрепления подобной традиции в Риме. Во-первых, по его мнению, культ императоров все же имел национальную почву в Риме, т. к. в нем можно обнаружить отголоски традиционных верований в гениев и манов, с которыми автор связывал культ умерших предков в Риме10. Именно на это он указывал, говори о возможности посмертного обожествления Цезаря в Риме. Во-вторых — зто политическая необходимость культа в условиях «единодержавия». Однако в том, что автор подчеркивал факт обожествления римских императоров, начиная с Цезаря, прослеживается его стремление представить императорский культ как связующее звено в переходе римского общества от политеизма к деизму11.
Однако в дальнейшем, в отечественных исследованиях по древней истории вообще, и истории Рима в частности, длительное время уделялось.
7 Нетушил И. В. Лекции по римской истории. Т. I. Харьков, 1907;1909. С. 62−63.
8 Ряд статей был опубликован в периодическом издании «Филологическое обозрение». СПб., 18 911 902.: «Arma Ancilia» (Т. VIII, 1895), «О культе Весты» (Т. XI, 1896), «Dea Dia, богиня материнского права» (Т. XVI, 1899) и др.
9 Мелихов В. А. Культ римских императоров и его значение в борьбе язычества с христианством. Харьков, 1912.
10 Указ. соч. С. 13.
11 Указ. соч. С. 24−25. внимание в основном вопросам экономического и политического характера. Но как раз последний круг проблем и заставлял исследователей в той или иной степени касаться темы обоснования политической власти и лидерства в древнем римском обществе. В связи с этим было продолжено изучение вопроса о возникновении императорского культа I в. до н.э.
Вслед за В. А. Мелиховым идея об эллинистических корнях римского императорского культа была поддержана рядом исследователей. Так Р. Ю. Виппер, говоря об истоках культа Августа, также был склонен рассматривать императорский культ как основанный на эллинистических культурных заимствованиях. В этом смысле он называл римских императоров «наследниками» эллинистических царей12.
В советской историографии вопрос о происхождении императорского культа был затронут Н.А. Машкиным13. Изучение сущности власти Октавиана Августа стало поводом для обращения исследователя к более раннему историческому периоду. Он довольно подробно рассмотрел принципы обоснования власти римских диктаторов Суллы и Цезаря, видя в них предшественников Октавиана в утверждении в Риме монархической власти14. Н. А. Машкин отмечал, что важным аспектом политической деятельности как Суллы, так и Цезаря являлось стремление найти религиозное обоснование собственной власти главным образом под воздействием эллинистических философских теорий и обычаев15. Однако в отношенли Цезаря он все же указал на присущее тому желание опереться на римскую традицию в своей религиозной политике. В связи с этим Н. А. Машклн выделил имевшую место пропаганду «божественной» родословной Юлиев, жреческого достоинства самого Цезаря, а также его ассоциации с обо.
12 Виппер Р. Ю. Очерки истории Римской империи. Ростов н/Дону, 1995. С. 168. (Первое издание: М., 1908.).
13 Машкин Н. А. Принципат Августа. М.-Л., 1949.
14 Указ. соч. С. 17.
15 Указ. соч. С. 17,68,70. жествленным Ромулом16. Тем не менее сам факт обожествления Цезаря, а Н. А. Машкин склоняется именно к такой интерпретации культа Цезаря, трактуется как результат распространения в Риме восточных верований, чему «способствовало разрушение римской национальной религии, наступившее в связи превращением Рима в мировой центр"17.
Однако Н. А. Машкин все же обращает внимание (и в этом есть некая противоречивость его выводов) на то, что римский полис был связан со старинной национальной религией и это было одним из объяснений того, что Август, являвшийся политическим последователем Цезаря, ни в.
1 ft.
Риме, ни в Италии не почитался официально как божество. Тем самым подчеркивалось, что обожествление как форма почитания носителей власти не являлась традиционной для римской идеологии.
Особенный интерес для темы диссертации представляют выводы общетеоретического характера, сделанные в ряде исследований Е. М Шта-ерман. Она впервые в отечественной науке посмотрела на проблему зарождения индивидуального культа политических лидеров в Риме в рамках исследования истории римской религии в целом19. В связи с социально-политическим аспектом своего исследования Е. М. Штаерман еще раз указала на значительную роль эллинистического влияния в подготовке идеологической базы для складывающейся в Риме системы единовластия через внедрение эллинистических религиозных представлений в римскою традицию. Последняя, по мнению исследовательницы, разрушалась20 и была уже не способна поддерживать прежние моральные ценности римского общества. На этом фоне, по ее мнению, и начал формироваться индивидуальный императорский культ как символ крушения традиционной римской идеологии и политической системы. Императорский культ при.
16 Указ. соч. С. 72.
17 Указ. соч. С. 130.
18 Указ. соч. 564−565.
19 Штаерман Е. М. Социальные основы религии древнего Рима. М., 1987.
20 Указ. соч., С. 119. этом рассматривался как заимствованное и чуждое римской традицли явление, связанное с обожествлением объекта культа.
В дальнейшем эта точка зрения была поддержана и Я.Ю. Межеркц-ким, который отмечал «совершенную чуждость» римской традиции обыл | чая обожествления людей и культа правителей. Признание обожествления как факта в рассмотренных выше взглядах на сущность императорского культа в Риме начиная с I в. до н.э., являлось главным основанием для утверждения в отечественной науке мнения об эллинистической природе этого явления.
Однако одновременно отмечалась неоднозначность термина «обожествление» в связи с собственно эллинистической традицией почитания правителей. Мы не ставим перед собой задачи осветить огромную историографию по исследованиям культа правителей на эллинистическом Востоке. Но довольно важным для темы диссертации является мнение, высказанное И.С. Свенцицкой22 и поддержанное рядом исследователей, в т. ч. зарубежных, о том, что при характеристике эллинистических культов правителей необходимо учитывать разницу в понятиях «божественности» и «богоравности». Именно последнее определяется ею как в большей степени соответствующее характеру почитания эллинистических правителей. Как отмечает автор, почитание «богоравности» эллинистических царгй основывалось на признании их роли «спасителей» и «благодетелей».
В современных исследованиях довольно отчетливо наблюдается тенденция к отказу от отождествления культа римских императоров и культа эллинистических царей. И основанием здесь является предположение, что первые римские императоры в большей степени почитались как харизматические военные лидеры эпохи Поздней республики, а не «спа.
21.Межерицкий Я. Ю. Республиканская монархия: метаморфозы идеологии и политики императора Августа. М., Калуга, 1994. С. 212.
2 Свенцицкая И. С. Восприятие царя и царской власти в эллинистических полисах./ Государство, политика и идеология в античном мире. Л., 1990. С. 29. сители" и «благодетели». Как выразился А. Б. Егоров, эллинистический культ безусловно контактировал с римским религиозным пластом, но последний доминировал. Сходство же двух традиций носило больше типологический, чем заимствующий характер24. А. Б. Егоров обратил внимание на значительную роль армии в выдвижении своих вождей на роль государственных лидеров25.
Такая позиция согласуется и с выводами, сделанными А.В. Игкал/ тенко в отношении более раннего периода римской истории. По ее мнению уже в период оформления республиканского аппарата армия активно влияла на процесс становления самого государства. М. Г. Абрамзон, посвятивший ряд своих исследований проблеме императорского культа в первых веках н.э., также выявляет его военные корни. По мнению исследователя, в основу этого культа легла традиция поклонения легионеров своему полководцу как носителю священного права ауспиций и авгурпй, зародившаяся гораздо раньше I в. до н.э. Хотя при этом автор не отрицает наличия эллинистических элементов в культе римских правителей эпохи Империи. Таким образом, признавая определенную роль эллинистического влияния на складывание культа римских императоров (особенно уже во времена Империи), в современной литературе был поставлен вопрос и о римских корнях этого религиозно-политического явления. Однако попытки исследовать их предпринято не было.
Проблема зарождения римского императорского культа в отечественной историографии затронула и вопрос о взаимоотношении римской и эллинистической культур вообще. Он не имеет прямого отношения к те^е диссертации, но исследование ряда фактов, особенно эпохи II — I вв. до.
23 Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Л., 1985.
24 Указ. соч. С. 102.
25 Указ.соч. С. 47.
25 Игнатенко А. В. Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре. Свердловск, 1988.
27 Абрамзон М. Г. Римская армия и ее лидер по данным нумизматики. Челябинск, 1994; М. Г. Абрамзон. Римский императорский культ в памятниках нумизматики. Магнитогорск, 1993. н.э., косвенно затрагивает его. В связи с этой проблематикой необходимо отметить работы C.JI. Утченко. В ряде своих исследований28 он дал глубокий анализ всесторонних связей римской civitas, сыгравших важною роль в развитии римского общества и отразившихся в складывании социально-политических теорий и этических воззрений римского общества. Также он рассмотрел процесс взаимодействия внешних культурных влияний с самобытной системой традиционных римских ценностей, определив доминирующее положение последних в адаптации иноземных элементов.
Эта концепция прослеживается и в его исследовании культа Цезаря, который характеризуется им как слияние эллинистических и римских религиозных элементов. Как наиболее важный, здесь выделяется политический аспект влияния эллинистической традиции.
Следующий круг вопросов, отчасти затронутых в отечественных исследованиях и имеющих прямое отношение к данной диссертации, касается проблемы сакрализации власти в Риме периода Республики. В ряде исследований последних лет было обращено внимание на проблему сакрального статуса патрициев, сыгравшего определенную роль в утверждении политического господства этого сословия в Риме в первые века республики. Так, О. В. Сидорович было обращено внимание на исключительное право патрициев на ауспиции, признававшееся за ними еще в царскую эпоху. Право ауспиций, имеющее прямое отношение к отправлению государственного культа, видимо, и стало основной причиной перехода власти в руки патрициев после изгнания царей30.
В. В. Дементьева, изучая функции патрицианского сената, пришла к заключению о решающей роли ряда наследственных религиозных прав.
28 Утченко С. Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969. Две шкалы римской системы ценностей. // ВДИ, 1972, № 4. Цицерон и его время. М., 1972, 1998. Политические учения Древнего Рима. М., 1977 и др.
29 Утченко С. Л. Юлий Цезарь. М., 1976. С. 321.
30 Сидорович О. В. Дивинация: религия и политика в архаическом Риме./ Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 85.
31 Дементьева В. В. Римское республиканское междуцарствие как политический институт. М., 1998. патрициев в утверждении их господствующего политического положения в общине еще с эпохи царей. Прежде всего речь идет о праве патрициев на ауспиции, что подразумевало общение с богами от лица всей общины. Это право как средство и олицетворение верховной политической власти, по убеждению В. В. Дементьевой, лежало в основе auctoritas патрицианского сената (patres), его права на interregnum и определяло статус патрициата как сословия власти, конкурирующего с царями. Право патрициев на ауспиции определило и их исключительное право на обладание импе-рием в первые века Республики. По ее мнению, патрицианская сакральная община, возглавляемая patres, признавалась исходным сувереном и носителем высшей власти на протяжении всей Республики33. Однако, В. В. Дементьева не затрагивает вопроса об источнике исключительного права патрициев на ауспиции, т.к. он выходит за рамки темы ее исследования.
В связи с вопросом об особом сакральном статусе патрициев в римской общине важной для данной диссертации видится проблема религиозного противостояния патрициев и плебеев. В отечественной науке присутствует довольно устойчивая точка зрения о религиозных отличиях этих двух категорий римских граждан. Объединение патрицианского сословия вокруг культа Юпитера — верховного покровителя римской civitas и государственной власти как бы подчеркивало привилегированное положение патрициев в римской общине и освящало власть патрицианских консулов.
В связи с этим Н.И. Миницкий34 высказал предположение, что показателем постепенного приобщения плебеев к патрицианскому культу являлась сакрализация власти плебейских трибунов, которая как — бы включалась в сферу общегосударственной власти, находящуюся под покровительством Юпитера. Священность такой власти основывалась, по.
32 Указ соч. С.62−63.
33 Указ. соч. С. 66.
34 Миницкий Н. И. Особенности формирования религиозной идеологии Римского полиса./ Вопросы истории. Минск, 1981. Вып. 8. С. 104. его мнению, на lex sacrata. Однако, Ф.А. Михайловский35 определил священность трибунской власти как совершенно особую, т. к., по его мнению, акцент здесь должен быть сделан не на священность власти, а на священную неприкосновенность личности самого трибуна36.
В рамках исследования проблемы взаимосвязи религии и политихи в Древнем Риме необходимо выделить вопрос о сакральном статусе носителя империя как посредника в общении богов и людей, который был затронут в работах Л. Л. Кофанова и В. Н. Токмакова. Однако, специальных исследований в этой области в отечественной историографии нот. Более глубоко изучена роль жречества в общественной и политической жизни Рима. В частности, эту проблему рассматривал A.M. Сморчков39.
Ряд вопросов об истоках сакрального почитания носителей власти в Риме рассматривается в общих работах по истории римской религии. В первую очередь к ним можно отнести исследования А. И. Немировсксго по проблемам религии раннего Рима40. В частности, он подробно раскрывает религиозную сущность представлений о доблестях, составлявших основу римской республиканской идеологии. Их сакральность определялась связью с обычаями предков, которые считались священны. Для нашей диссертации важен вывод А. И. Немировского о политическом значении культа доблестей. Исследователь видит в этом культе характерною черту патрицианской идеологии и основной принцип консолидации пит.
35 Михайловский Ф. А. Основание народного трибуната и lex sacrata. / Античная гражданская общкна. М., 1986. Власть Октавиана-Августа. М., 2000.
36 Михайловский Ф. А. Основание народного трибуната и lex sacrata. / Античная гражданская общкна. M., 1986. С. 55−56.
37 Кофанов Л. Л. Сакральное право: от человеческих жертвоприношений к правовым санкциям./ Религия и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 22.
38 Токмаков В. Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации ранне-римской республики./ Религия и община в Древнем Риме. M., 1994; Военная организация Рима Ранней республики (VI-IV вв. до н.э.). M., 1998.
39 Сморчков A.M. Роль и значение римской коллегии жрецов священнодействий в эпоху Республики./ Античность и Средневековье Европы. Пермь, 1994. Коллегия понтификов./ Жреческие коллегии в Бан-нем Риме. M., 2001.
40 Немировский А. И. Идеология и культура раннего Рима. Воронеж, 1964. рициев в политической борьбе с плебеями в начале Республики.41 Зто возвращает нас к проблеме религиозного обоснования политического господства патрициев в Риме.
Вместе с этим А. И. Немировский затрагивает и проблему более древних верований, которые могли бы иметь отношение к складыванию римской традиции религиозного почитания людей. Это вопрос о наличии в римской религии верований в «мана», под которой в современной науке условно подразумевается вера древнейших народов в обладание отдельными людьми или целыми родами божественной энергией42- а также ьо-прос о «нуменах» в римской религии. В римских «numina» А. И. Немировский видит отражение древнейших верований в духов-покровителей родов и священных мест, в одухотворенные силы природы и т. п., которые в дальнейшем получили облик различных низших божеств вроде пенатов, ларов и др., либо стали эпитетами отдельных божеств.43 Исследователь подчеркивает, что изначально в «нуменах» выражались представления о проявлении сверхъестественных сил в объектах материального мира, од.
44 нако он не склонен связывать понятия «нумен» и «мана», что могло Оы означать наличие в древнейшем Риме веры в воплощение божественной энергии «нуменов» и в людях.
Тем не менее А. И. Немировский все же признает, что в эпоху царей в Риме, возможно, присутствовала вера в пребывание в правителе божественной силы (прежде всего Юпитера — покровителя верховной власти) 45 Но это положение не рассматривается как доказательство наличия в архаическом Риме культа древних царей. Однако такая постановка пробле.
41 Указ. соч. С. 154.
42 Указ. соч. С. 21−22.
43 Указ. соч. С. 52−54,.
44 Указ. соч. С. 20.
45 Указ. соч. С. 100. мы имеет место в работе А. В. Коптева, где исследуется наличие в ццэ-ском Риме веры в воплощение в правителе главного бога общины.46.
В отношении положений, рассмотренных выше, в отечественной науке есть и иная точка зрения, имеющая не менее важное значение для исследования в области римской традиции религиозного почитания людей. Это выводы, сделанные Г. С. Кнабе касательно культа доблестей и римских представлений о «мана» и «нуменах». Г. С. Кнабе рассматривает культ доблестей как основу идеологии республиканского Рима. Но он придает этому культу не религиозное, а гражданское значение, определяя его особую роль в укреплении идеи гражданского равенства.
Вера в «мана» 47, по его мнению, получила свое выражение в древних патрицианских обрядах (в т.ч. в сохранении посмертных масок умерших в патрицианских семьях и обрядах «проклятия памяти» («damnaiio memoriae»). Этот вывод используется в диссертации при рассмотрении сакральных основ властного положения патрициев в Раннем Риме. Относительно же «нуменов» Г. С. Кнабе делает предположение о том, что под ними в римской религии понимались не просто отдельные проявления божественной энергии, но своего рода выражение воли божеств. Здесь он исходит из представления римлян о единстве человеческого и божественного пространства, в котором боги являются защитниками и управителями римской общины в соответствии с «законами» pax deorum.
В зарубежной литературе проблематика, связанная с древнейшими истоками традиции почитания людей как носителей сверхъестественной энергии, оказалась в центре внимания уже на рубеже XIX — XX вв. Так, о «мана» впервые было упомянуто в работах Р. Кадринтона, Р. Маретта, JI. л о.
Леви-Брюля. Проблема же «нуменов» была поднята еще Г. Виссовоы в.
46Коптев А. В. Об «этрусской династии» архаического Рима. / Античность и средневековье Евролы. ф Пермь, 1994. С. 69.
47 Кнабе Г. С. Рим Тита Ливия. / Тит Ливий. История Рима. Т. III. М&bdquo- 2002. С. 683.
48 Codrinton R. The Melanesians. Oxford, 1891- Marett R.R. The threshold of Religion, 1914; Levy — Bruhl L. La mentalite primitive. P., 1922. его капитальном труде, посвященном римской религии, начиная с ее истоков49. Автор сделал ряд предположений о путях формирования этого явления в ранней римской религии. Позже, Г. Вагенворд и А. Греньг50 обозначили определенную связь римской веры в нуменов и «мана». По мнению Г. Вагенворта (применительно к римской истории), так называемой «мана» обладали места и лица, к которым применялся термин «sacer», а также магистраты, полководцы, жрецы. К «мана» он возводил и понятие «imperium», и возникновение культа Гения. К. Латте высказал мнение о том, что вера в «numina» являлась основой римской религии, характеризуя ее как «полидемонизм"51, что стало причиной отсутствия римской мифологии. В дальнейшем П Бойансе52 считал, что под «numina» следует понимать проявление божественной воли.
В области изучения традиции религиозного почитания людей в Риме нужно отметить исследования Д. Фрэзера53. Он определил связь культа древних латинских царей с культом Юпитера, что может предполагать наличие веры в носительство ими энергии этого божества. Это учитьша-ется в диссертации при рассмотрении возможности почитания римских царей как «нуменов» верховного божества общины.
В зарубежной историографии также подняты вопросы о религиозных традициях патрициев в связи с их политическим авторитетом в Риме как в эпоху царей, так и в период республики. Э. Гьерстад и Ж. К. Ришар54 отмечают выраженное политическое противостояние патрицианской организации римским царям, особенно «этрусской династии», объясняя это рядом религиозных преимуществ патрициев, имевших отношение к.
49 Wissowa G. Religion und Kultus der Ябшег. Mtinchen, 1912.
50 Wagenvoort H. Roman Dynamism. Oxford, 1947; Grenier A. Les religions etrusque et romaine. P., 1948.
51 Latter K. R6mische Religionsgeschichte. Mtinchen, 1960.
52 Boyance P. Etudes sur la religion romaine. P., 1972.
53 Фрэзер Д. Золотая ветвь. М., 1986.
54 Gierstad Е. Innenpolitische und militarische Organisation in frUromischer Zeit. ANRW: Geschichte und Kul-tur Roms in Spiegel der neuren Forschung. B.N.Y., 1972, S. 169−171. Richard J-Cl. Les origines de la plebe romaine. Rome, 1978. P. 331. управлению государством: в частности, их право на ауспиции и интеррег-нум. Ж. К. Ришар отмечает наличие попыток царей «этрусской династии» разрушить религиозную патрицианскую организацию с целью избавления от политической конкуренции со стороны патрициев55.
В связи с рассмотрением проблемы сакральной основы политического преобладания патрициев, особенно в первые века республики, необходимо обратить внимание на указания П. де Франчиши, Ж. Эргона56 на сакральное значение auctoritas патрицианского сената, определявшей его властные полномочия в римской общине.
Сакральность основ власти сената в связи с патрицианским пропс.
СП хождением последнего отмечает и Р. Пальмер. Он обращает внимание на то, что именно патрицианская община в лице курий являлась признанной хранительницей сакральных основ государственной власти. Р. Пальмгр также поднимает вопрос о сакрализации военной власти в древнем Риме, основанной на священности военного империя, в чем он видит религиозное наследие древней патрицианской общины и власти древних царей. Как важный аспект он выделяет здесь веру в посредничество полководца между войском и богами. По его мнению, эта вера проявлялась в обрядах со священной воинской клятвы и люстраций республиканской эпохи. Сходное мнение о роли полководца, как исполнителя божественной воли, в силу проистечения на него божественной энергии, руководящей его действиями, высказывается Н. Розенстейном59.
Однако в связи с темой сакрального почитания носителей власти и политических, военных лидеров периода республики, указанные авторы.
55 Richard J-Cl. La population romaine a l’epoque archaique: sa composition, son evolution, ses structures. In.: Roma arcaica ele recenti scoperte archeologiche. Firenze, 1979. P. 63.
56 De Francisci P. La communita sociale e politica romana primitiva. / Relazioni del X Congresso internazion-ale di scienze soriche. Firenze, 1955, Vol. 2. P. 61−166. Huergon J. The rise of Rome to 264 B.C. L., Batsfurd, 1973. P. 114.
57 Palmer R. The archaic community of the Romans. L., Cambridge, 1970. P. 198.
58 Ibid., P. 198.
59 Rosenstein N. Imperatores victi: Military defeat and aristocratic competition in the middle and late Republic. Berkely, 1990. P. 27. не рассматривали вопрос о роли в нем культа доблестей. Тем не менее, еще Фюстель де Куланж60 отмечал, что у римлян присутствовала вере, в то, что общественный долг (а обладание доблестями являлось главным условием его исполнения) им помогают исполнять некие, проникающие в человека и руководящие им божественные силы. На такую сущность доблестей в римском понимании обращал внимание и Дж. Либещуц61. Одновременно на то, что в республиканский период культ доблестей стал основой идеологии нового сословия власти — нобилитета, косвенно указал 62.
К. Холькескамп. Он считает, что главным ее стержнем являлось постоянное стремление представителей знати к должностям (honores) с целью проявить себя на службе родине и римскому народу.
В отношении определения роли эллинистического влияния в возникновении культов римских полководцев-императоров I в. до н.э. и религиозной основы этих культов в зарубежной историографии имеются различные точки зрения. Так А. Вордман и Ч. Прайс 63 выделяют политический аспект эллинистического влияния в связи с указанной проблемой. Вместе с этим, Ч. Прайс сделал вывод о том, что учреждение культов эллинистических правителей в греческих полисах являлось попыткой местного населения объяснить правомерность новой власти (не имеющей никакой гражданско-правовой базы) через ее религиозное обоснование64. Тот же принцип Ч. Прайс обнаруживает и в появлении эллинистических культов римских магистратов, а затем и императоров.
Этот вывод важен для предположения, сделанного в настоящей диссертации, о том, что римские полководцы-императоры могли взять на «вооружение» такую идею для обоснования собственной единоличной.
60 Фюстель де Куланж Н. Д. Гражданская община древнего мира. Спб., 1906. С. 100.
61 Liebeschuetz J.H.W.G. Continuity and change in Roman religion. Oxf., 1979. P.52.
62 Holkeskamp K. Conquest, Competition and Consensus: Roman Expansion in Italy and the Rise of the NoLili-tas// Historia, 42, 1993. P. 12−39.
63 Wardman A. Religion and statecraft among the Romans. London, 1982. P. 50−51. Prise Ch. Rituals and power. The Roman imperial cult in Asia Minor. Cambridge, 1998.
Prise Ch. Rituals and power. The Roman imperial cult in Asia Minor. Cambridge, 1998. P. 27−29. власти в Риме, также не имеющей объективной правовой поддержки. Однако, это еще не дает право утверждать, что римские императоры были готовы отказаться от римских традиций религиозного человекопочитанкя.
В зарубежной историографии имеется обширная литература, посвященная римским — полководцам императорам I в. до н.э. В этом ряду особе место занимает исследование С. Вейнстока65, как посвященное изучению собственно культа Юлия Цезаря, в основе которого были сосредоточены многие составляющие культового почитания предшественников Цезаря и который, одновременно являлся исходной формой для дальнейшего развития императорского культа в Риме. С. Вейнсток, а также Ф. Инар, Р. Этьен, Дж. Либешуц66 обращают внимание на использование римскими полководцами-императорами (сначала Суллой, а затем Цезарем) в своих культах элементов религиозной римской традиции no4Hva-ния государственного лидера. Речь идет об ассоциации римских императоров I в. до н.э. с древними римскими царями (прежде всего с обожествленным Ромулом). Но при этом значение эллинистического влияния на складывание указанных культов определяется ими как решающее, хотя они и указывают на различия в характере культов одних и тех же императоров в Риме и на эллинистическом Востоке.
Однако Э. Биккерман67 обратил внимание на то, что в эллинистической традиции культа присутствовала идея «богочеловека», т. е. идея приравнивания правителя к богам за его деятельность «спасителя» и «благодетеля». Для римлян же, как он отмечает, отождествление человека с богом выглядело кощунством. Поэтому он считает неправильным говорить о восточном происхождении культа римских императоров. Его поддержи.
65 Weinstock S. Divus Julius. Oxf., 1971.
66 Инар Ф. Сулла. Ростов на/ Д., 1997; Этьен Р. Цезарь. М., 2003; Liebeschuetz J.H.W.G. Continuity and change in Roman religion. Oxf., 1979.P. 68.
67 Bickermann E. Die rOmische Kaiserapotheose. / ROmischer Kaiserkult. Darmstadt, 1978. S. l 12.
АО вает и М. Чарлсворт, утверждая, что в Риме выдавать себя за бога считалось нечестивым, но можно было отождествлять себя с его орудием.
Сакральную природу культа Цезаря рассматривала X. Геше. При его анализе она выделяет как различные такие понятия как «обожествление» и «обоготворение». Последнее она признает как в большей степени соответствующее характеру культа Цезаря, т. е., по ее мнению, он официально был признан богом. Однако она признала некоторую противоречивость собственных выводов69, т.к. ее определению «обоготворения» соответствует только посмертный апофеоз Цезаря, что нельзя сказать о его прижизненном религиозном почитании.
В связи с вышеприведенными неоднозначными оценками императорского культа I в. до н.э. обращает на себя внимание вывод, сделанный М. Берд и М. Кровфордом. На основе проведенного ими анализа общих особенностей традиционной римской религии, прежде всего ее государственного характера, они пришли к заключению, что ее базовые характер и.
70 стики были сохранены в I в. до н. э и были отражены в императорском культе того времени.71.
Таким образом, несмотря на значительное количество работ по истории римской религии, особенно в зарубежной историографии, римская традиция религиозного обоснования власти не рассматривалась ранее в науке в полной мере, о чем говорит отсутствие специальных крупных исследований в этой области. Также не ставилась ранее задача проследить историческое развитие этого явления с архаических времен до образования Империи. Но тот факт, что отдельные вопросы по указанной теме ьсе же попадали в поле зрение исследователей, говорит о правомерности гю.
68 Charlesworth М.Р. Einige Beobachtungen zum Herrscherkult, besonders in Rom. / ROmischer Kaiserkult. Darmstadt, 1978. S. 163−180.
69 Gesche H. Die Vergottung Caesars. F.A.S. KallmQnz Opf., 1968. S. 38−39, 48,92.
70 Beard M., Crawford M. Rome in the late Republic. Problems and interpretations. L., 1985. P.36−37.
71 Ibid. P.65. становки такой задачи и о необходимости дальнейшего изучения, поставленной в данной диссертации проблемы.
Характеристика источников.
Характеризуя источники по теме данной диссертации, хотелось бы вначале дать их общую характеристику. Прежде всего это недостаточность данных по царскому периоду римской истории, а, следовательно, и материалов для анализа древнейшей религиозной традиции. Вместе с этим та информация, которая имеется в нашем распоряжении, в некоторых случаях недостоверна, так как указанный период являлся историей для самих древних авторов, чьи труды дошли до нас. Уже для них было много непонятного в древних религиозных обрядах. Они затруднялись в объяснении их происхождения и часто прибегали к их интерпретациям с Ф> точки зрения своего времени, что еще более искажало их истинный смысл. Обычаи и традиции царского периода ко времени написания основных для нас источников обрастали легендами и преданиями, в которых друг на друга наслаивались добавления разных эпох, что приводило к допущению множества анахронизмов.
Период республики освещен древними писателями гораздо более полно и достоверно. Хотя и здесь возникают затруднения. В большинстве источников содержится сильный эллинистический акцент в интерпретации римской истории. Прежде всего это касается авторов, которые имели греческое происхождение. Но и римские писатели, жившие преимущественно уже в начале нашей эры, когда Рим фактически был включен в эллинистическое культурное пространство, имели склонность «примерять» элементы греческой культуры к римской традиции, пытаться установить [Ч единство истоков римской и греческой культур и истории. Но если фактический исторический материал пострадал от этого в меньшей степени, то в отношении религиозной традиции такое положение дел, на мой взгляд, ^ выглядит катастрофично, так как порой невозможно установить культурную принадлежность тех или иных религиозных представлений. В этом плане наибольшую ценность все же представляют труды римских авторов. Сочинения же греческих историков требуют большей осторожности и избирательности при извлечении из них сведений о римской религиозной традиции, т.к. ее объяснение здесь дается сквозь призму похожих или аналогичных явлений греческой культуры, что ведет к искажению описываемых явлений.
Одним из основных источников, использованных в данной работе, является труд Тита Ливия (59 г. до н.э. — 17 г. н.э.) «История Рима от основания Города». Он охватывает значительный период римской истории с эпохи царей до II в. до н.э. Как положительное здесь можно отметить то, что Ливий был носителем римской культуры и многих традиционных 'Ф римских идеологических установок, которые сохранялись и в его время.
Он проявляет типично римское серьезное отношение к роли религии в государственной практике. Хотя иногда он позволяет себе критические замечания по поводу римского суеверия и предрассудков, в чем видшся влияние «греческой образованности» Ливия.
Так или иначе, Ливий, пожалуй, единственный историк, у которого содержится богатый материал, подтверждающий, что исторически римское политическое мышление отличалось высокой степенью религиозности и суеверия. Ни в одном из исторических повествований не встретить такого количества упоминаний о религиозных мероприятиях, «божественных» знамениях и т. п. В своей работе Ливий опирался на труды более ранних авторов, что в определенной степени повышает степень достоверности его изложения. Однако он не склонен к историческому анализу их сведений, действует как компилятор.
Древний царский период римской истории Ливий описывает на основе легендарных преданий. Это приводит к допущению анахронизмов, что усложняет понимание принципов развития религиозно-политического мировоззрения римлян и их взглядов на религиозное обоснование верховной власти. Более основательно изложен у Ливия республиканский период. Именно эта часть его труда составляет главный источник для восстановления картины сакрализации власти высших магистратов республиканской эпохи. Особенно выражен момент начала сакрализации личного образа выдающихся людей в политических целях в конце III — II вв. до н.э. Наиболее отчетливо эта тенденция показана на примере политического облика Сципиона Африканского Старшего.
Характерная черта творчества Ливия — его отношение к истории как к учителю человеческих душ72. Следуя за мыслью, характерной для римского патриотизма, что «. и впрямь не было никогда государства более великого, более благочестивого, более богатого добрыми примерами.», Ливий ставит перед собой задачу обратить внимание на «добрые примеры» «старых добрых нравов». В этом есть положительный момент — особое внимание Ливия к традиции. Но с другой стороны, склонность Ливия идеализировать прошлое74 искажала историческую действительность.
Книги Ливия по эпохе гражданских войн не сохранились, но тем не менее его суждения об этом периоде можно обнаружить. В частности, прослеживается его приверженность к идее порчи нравов, ощутимо его негативное отношение к «черни», стремление подчеркнуть свое уважение и приверженность традиции на контрастирующем фоне демонстрации.
72 Сам он так определяет цель своего труда: «В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамление величестьгн-ного целогоздесь и для себя, и для государства ты найдешь, чему подражать, здесь же — что избегать.» (Введение, 10).
73 Ibid.
74 Это было характерно для римских историков рубежа эр, что связано с их оценкой современного им периода как времени порчи нравов, по сравнению со «старыми добрыми временами» (См. Sail., Cat., IXX). собственной «греческой образованности». (Например, начало изложения римской истории с мифа о троянце Энее — как основателе римского государства.) В целом же труд Ливия — наиболее полный источник, освещающий римскую историю с царского периода до II в. до н.э.
Период гражданских войн, т. е. время складывания индивидуального императорского культа, отражен в трудах Цицерона, Гая Саллюстия Криспа и Гая Юлия Цезаря — как современников происходящих событий, а также у Веллея Патеркула, более позднего римского автора.
По истории религиозного обоснования политической власти в Риме наиболее интересны работы Цицерона (трактаты, речи, письма). Цицерон не был историком. Он был политиком, юристом и философом. Но в этом состоит особое значение его работ, где религиозная традиция Рима рассматривается с точки зрения ее практического государственного значения. Как активный политик, Цицерон пытался теоретически осмыслить сложные процессы закладки новой государственной системы, основанной на единовластии, а также политическую сущность индивидуального культа правителя.
Но само слово «теоретически» означает, что Цицерон широко привлекал для этого не только свой практический политический опыт (он в большей степени отражен в его публичных речах), но и весь имеющийся у него багаж философских знаний греческого происхождения. Поэтому его теория построена на сложном сплетении греческих и традиционных римских взглядов. Это проявляется и в отношении обоснования правомерности религиозного почитания государственного лидера. В итоге греческие по происхождению идеи бессмертия души и облика идеального правителя у него сочетаются с традиционно римским определением сакральности государства и возможности религиозного почитания людей только в связи с их особыми заслугами перед отечеством. Но чем больше его размышления переходят в плоскость практической политики, тем сильнее у него па* чинает звучать мотив римской религиозной традиции75.
Цицерон пропагандирует веру в божественное покровительство римской civitas, в абсолютную необходимость отправления государственного культа, освященного обычаями предков и видит в этом практическую государственную пользу. Он рассматривает в своих трудах множество элементов древней религиозной римской традиции. У Цицерона можно найти упоминания о божественных «нуменах» в связи с их ролью в поддержании благополучия римской общины, о сакральном значении «Libertas», о священном праве высших магистратов на ауспиции, в чем он видит обоснование их права на власть, о древности веры в сакральную сущность империя, о сущности и назначении жреческих коллегий, о сакральном характере доблестей, об обожествлении предков и т. д.
Все эти представления активно используются им в обоснованли • правомерности индивидуального религиозного почитания государственного лидера, исходя из его заслуг в восстановлении pax deorum. Характерным для Цицерона является то, что он, как знаток политико-религиозных традиций, не расценивает индивидуальный культ как признак разложения римской религии и не связывает его с идеей о порче нравов, которая в его понятиях наиболее опасна в связи с нежеланием исполнять государственные обязанности, в т. ч. и религиозные.
Идея падения нравов как характеристика римского общества периода гражданских войн в Риме наиболее ярко излагается в двух произведениях Гая Саллюстия Криспа «Югуртинская война» и «Заговор Каталины». Однако поглощающая Саллюстия идея приводит к стремлению осветить все происходящее именно с этой точки зрения. Он дает серьезный фактический материал, объясняющий мотивы действий Суллы, Мария,.
75 Эти и ниже указанные идеи Цицерона подробно рассматриваются во второй главе диссертации со ссылками на его работы.
Цицерона. Это позволяет определить социально-политические предпосылки зарождения не только единоличной власти (складывание политических группировок вокруг видных деятелей, роль клиентских отношении в поддержании авторитета отдельных лиц в государстве, безудержное стремление римских нобилей к власти и почестям), но и индивидуального культа ее носителей. Однако информации о собственно личном культе императоров I в. до н.э. или его элементах Саллюстий не сообщает.
Записки о Галльской, Гражданской, Александрийской и Африканской войнах" Цезаря также не дают информации по этому вопросу. Однако прослеживается приверженность Цезаря вере в Фортуну, что в определенной степени указывает на значительную роль этих представлений в складывании культа самого Цезаря.
История" Веллея Патеркула в основном содержит выводы и мнения уже знакомые нам по произведениям вышеуказанных авторов, как в связи с древнейшей историей Рима (она освещена в меньшей степени), так и касательно периода заката Республики. Традиционно выглядит здесь объяснение причин порчи нравов в связи с исчезновением объективной внешней угрозы извне (прежде всего со стороны Карфагена), что привело к расслабленности общества, в котором на смену доблестям приходят страсть к роскоши, почестям и власти. Последнее отчетливо выражено в связи с характеристикой персоны Помпея Великого (II, XXXI — XXXIII). Но в отличие от Саллюстия у Патеркула звучит и религиозный мотив в объяснении политических амбиций некоторых государственных деятелей (так, говоря о Юлии Цезаре, он упоминает о знатности его патрицианского рода, происходящего якобы от Венеры (II, XLI)).
Интерес представляет также содержащаяся у Патеркула оценка политической деятельности Октавиана и Антония в период их противостояния. Здесь Октавиан рассматривается как спаситель мира, Антоний же противопоставляется ему как разрушитель мира. Учитывая религиозное содержание римских представлений о pax deorum, такая оценка важна для определения приемлемости форм личных культов этих двух императоров для римского восприятия. На фоне пропаганды приверженности традиционной римской идеологии со стороны Октавиана эллинистические мотивы культа Антония расценивались в Риме, как чуждые и олицетворяющие враждебные римскому обществу силы.
Некоторые факты о религиозном почитании людей в древнем Риме упоминаются у Плиния Старшего (I в. до н.э.). В его работе «Естественная история» есть, к примеру, свидетельство о религиозном почитании римских царей, с культом которых было связано хранение их статуй в Капитолийском храме (XXXIII, 9) или об этрусском происхождении царских и консульских регалий (XXXIII, 11, 111−112). Однако, сведения Плиния довольно отрывочны и не содержат исчерпывающих объяснений.
Отдельно хотелось бы представить труды греческих авторов по истории Рима. Прежде всего это «История» Полибия (И в. до н.э.). Полибьй, будучи современником Сципиона Эмилиана и убежденным сторонником универсальности римского государственного устройства, посвятил римской истории немалую часть своего труда. В целом же Полибий пытался дать изложение греческой и римской истории в их взаимосвязи, находа в этом определенную историческую закономерность. Полибий большое значение уделяет событийной стороне истории двух народов. Он стремится показать объективные причины могущества Рима, находя их не только в универсальности политической системы, но и в особенностях римского характера, специфики римской военной организации, талантливости римских правителей и полководцев.
При этом он в меньшей степени проявляет внимание к исторли культуры и религиитолько в отдельных случаях он обращается к этой теме. Религиозность Полибий определяет как черту римского национального характера. «Так, в трудные минуты римляне с величайшей ревкостью прибегают к умилостивлению богов и людей, и в подобные времена нет ничего такого, чего бы ради этого они не сделали, что почитали бы неприличным для себя или недостойным» (III, 1126 8−9). Религиозный мотив прослеживается и в его описании военной и политической деятельности Сципиона Африканского Старшего: в частности, упоминается о пропаганде им своей близости к богам, под чьим руководством он якобы совершал все свои действия (X). Но в основном Полибий не затрагивает темы религиозного почитания людей76.
При этом Полибий характеризует знатных римлян, как «честолюбивых и жаждущих занять первенствующее положение» людей (XXIX, 13). Он подмечает первые признаки «падения нравов», отражавшихся, по его мнению, в растущей любви к роскоши (XXXI, 24). Одновременно он дает описание начала «филэллинства» в среде римской знати, оценивая это явление как негативное (XXXIX, 12).
Для греческих историков рубежа эр и I в. н.э. Дионисия Галликцэ-насского, Плутарха, Диодора Сицилийского характерно частое использование греческой терминологии в описании римских религиозных традиций без поправок на римскую специфику (некоторые исключения из этого есть у Плутарха). Поэтому их труды требуют к себе осторожного отношения. Так у Дионисия («Римские древности») такое отношение к римской традиции объясняется стремлением доказать родство римлян и греков. Диодор («Историческая библиотека») в своем труде прежде всего уделял внимание греческой истории, поэтому по римской истории у него сведений не так много, тем более, что большая часть его труда не сохранилась.
76 На то, что это происходило осознанно (а не по причине отсутствия фактов), могут указывать его собственные слова, в которых отражено скептическое отношение к этой теме. «.Те люди, которые по природной ли ограниченности, или по невежеству, или, наконец, по легкомыслию, не в состоянии постигнуть в каком-либо событии всех случайностей, причин и отношений, почитают богов и судьбу виновниками того, что достигнуто проницательностью, расчетом и предусмотрительностью» (X, 5, 8). Видимо, не желая обвинить римлян, которых он искренне уважал, в «ограниченности, невежества и легкомыслии», он избегал описания подробностей их религиозного поведения, дабы не противоречить собственным убеждениям.
Однако, как отмечал С. И. Ковалев, Диодор пользовался надежными источниками, что повышает степень достоверности его изложения77.
Значительный материал содержится в «сравнительных биографиях» Плутарха. Хотя он был прежде всего моралист и написанные им «биографии» предполагались как исторические примеры воспитательного характера, но это не помешало Плутарху собрать в своем произведении множество ценных исторических фактов. В его «биографиях» можно найти интересные сведения о религиозном почитании политических и военных лидеров в Риме, начиная с легендарного Ромула. Особенно интересны сие-дения о культах Суллы, Цезаря, Антония. Почести, воздаваемые им, Плутарх характеризует как «божественные». В большей степени это относится к посмертным апофеозам Суллы и Цезаря. Плутарх также дает описание прижизненного культа Антония, в котором особо отмечается его эллинистическая (и религиозная, и политическая) направленность.
Важным источником в изучении римской традиции религиозного человекопочитания является сочинение Аппиана Александрийского «Римская история"(II в. н. э.). В частности, Аппиан обращает внимание на политическую выгоду пропаганды «богоизбранности» военных и политических лидеров. С этой точки зрения он объясняет поведение Сципона Африканского Старшего. Особенное внимание Аппиан уделяет периоду гражданских войн. Поэтому его работа содержит значительный материал о прижизненных и посмертных культах Цезаря и Суллы. Аппиан подчеркивает их политическое значение. Определяя единовластие диктаторов, как новое явление в римской истории, с этой же точки зрения он оценивает и их посмертный личный культ. Их посмертные почести он определяет как «сверхчеловеческие», но соотносит их с почитанием римских царей (XIII, 105−106- XIV, 148). У Аппина есть много сведений, которых нет у других авторов. Поэтому его работа заслуживает особого внимания.
77 Ковалев С. И. История Рима. СПб., 2003. С. 48.
Сведения о некоторых аспектах религиозного почитания людей в Риме и сопутствующих этому религиозных представлениях содержатся и у ряда авторов II — III вв. н.э., а также у более поздних писателей. Так, идея руководства Римом со стороны божественного провидения, убеждение в особой судьбе, предначертанной Риму свыше и во вмешательстве богов в дела людей, содержится в труде Луция Аннея Флора «Две книги римских войн». Хотя, в целом, эта работа не содержит каких-либо особенно интересных фактов, которые не были бы известны по другим источникам. Период гражданских войн освещен Дионом Кассием («Римская история»). Сведения о прижизненном и посмертном культе Цезаря содержатся у Светония Транквилла в его сочинении «Жизнь двенадцати цезарей». Здесь уже известные по другим источникам данные дополняются некоторыми интересными деталями, расширяющими представление об эпохе, хотя Светония больше интересовала не достоверность исторических фактов, а их привлекательность для читателя. Некоторые аспекты политической деятельности Антония на Востоке освещены в «Географии» Страбона. Отдельные сведения о характерных особенностях римской религии, имеющих отношение к теме нашего исследования, содержатся в сочинениях Теренция Варрона, Авла Геллия, Феста, Сервия и Арнобця. Работа Арнобия «Семь книг против язычников» заслуживает особого внимания, т.к. затрагивает проблему «нуменов» в римской религии.
В целом, несмотря на определенные трудности при интерпретации источников, о чем говорилось выше, все же общая картина развития представлений о религиозном почитании людей в Риме может быть восстановлена, хотя детальное ее изучение, видимо, невозможно. Некоторые сведения по проблеме представлены нумизматическим материалом (в данной работе он использован со ссылкой на труды других исследователей). Также в диссертации использованы данные древней эпиграфики.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Религиозное почитание людей в древнем Риме имело прочные древние традиции. Оно базировалось на древнейших верованиях, в которых соединялись как религиозные, так и социально-политические, праьо-вые основы римской государственности и представления о государственной власти. Эти древние верования являлись неотъемлемой частью римского менталитета.
Под менталитетом обычно понимают специфику мышления, имеющую ценностную этническую окраску. Для римлян же главной религиозной, этической и гражданской ценностью являлась община — civitas. В римском понимании община олицетворяла собой единое мировое пространство, в котором совместно обитают люди и боги. Эти верования были отражены в представлениях о «templum" — месте прямого общения людей и богов, «pax deorum» — символе божественной природы мирового устройства и взаимосвязи людей и богов, «res publica» — символе единства людей и богов в деле поддержания благополучия римской civitas как неотъемлемой части мирового пространства. Тем самым определялась сакральная сущность общины, понятия «государственной пользы», а также государственной власти как сферы практического воплощения «государственной пользы». Последняя стала главным критерием оценки любого общественного явления. Религия же была поставлена на службу государству как высшей ценности и приобрела общественный, государственный характер.
Определить природу и характер сакрального почитания носителей верховной власти в древнем римском обществе возможно при рассмотрении некоторых особенностей римской религии. В первую очередь это довольно архаичные по происхождению представления о «нуменах» — ьо-площениях божественной энергии и воли в объектах материального мира, в том числе и людях. Эта вера являлась отголоском тех времен, когда бытовали представления о богах как неких аморфных субстанциях, не имеющих собственного материального воплощения, но проявляющихся в различных природных явлениях. Одним из направлений веры в «нуменов» можно считать римское объяснение их действий с точки зрения «государственной пользы». В них виделось выражение божественной воли с целью заботы о благополучии римской civitas посредством вселения божественной энергии в людей ради руководства их действиями.
Исходя из анализа особенностей римских культов древних римских царей, можно прийти к заключению, что они почитались в качестве «нуменов» Юпитера — божественного покровителя верховной власти. Эги культы не предполагали прямого обожествления персоны правителя, а учреждались с целью увековечения памяти о воплощении в нем божественной силы, руководившей его действиями на благо римского народа. Поэтому объектом культа здесь следует считать не человека, а божестио, проявившееся в нем. Такой подход позволяет объяснить сочетание имели легендарного персонажа с именем божества в названиях таких культов, а также их индивидуальный характер. При этом воплощение божественного «нумена» в человеке, по римским представлениям, было возможно только в связи с его деятельностью на благо государства.
Рассмотренные в диссертации свидетельства традиции дают определенное основание считать, что в Риме изначально имелась устойчиьая традиция видеть в представителях верховной власти проводников божественной энергии и воли и почитать их как божественных «нуменов». Вместе с этим государственный характер веры в «нуменов» может рассматриваться как римский вариант представлений о «мана». Термин «мана» применим в данном случае условно, как принятое в науке определение веры в обладание отдельными людьми или целыми родами энергии сверхъестественного происхождения.
По сведениям исторической традиции обладание «мана» в Риме определялось как наследственное качество патрицианских родов и обусловило их политическое преобладание в римской общине в связи с их особой «близостью» к богам. На это указывают: сосредоточение в руках патрициев культа Юпитера (носителями чьей энергии они могли считаться), исключительное право патрициев на ауспиции, интеррегнум и обладание патрицианским сенатом особой auctoritas. Все перечисленное имело прямое отношение к сфере государственной власти и праву представлять общину в диалоге с богами. Обусловленное всем вышеперечисленным авторитетное положение патрициев в общине в силу их «богоизбранности» длительное время являлось источником сдерживания властных амбиций римских царей. Изгнание же последних в к. VI в. до н.э. привело к окончательному сосредоточению политической власти в руках патрициата.
Вера в сакральное преимущество патрициев перед остальными категориями римского населения выразилась в исключительном праве представителей патрицианских родов на обладанием империем в начале Республики. Империй — символ высшей государственной и военной консульской власти имел глубокое сакральное содержание. Рассмотрение ряда традиционных обрядов, связанных с консульской властью, показывает, что обладание империем подразумевало проистечение божественной энергии на его носителя с целью руководства его действиями. Т.о. высший магистрат получал статус божественного «нумена», что и определяло его власть как высшую в государстве. Наследственная «богоизбранность» патрициев делала их наиболее «подходящими» кандидатами на право обладать империем. Таким образом, как в царский период, так и с установлением республики, религиозное обоснование можно считать наиболее важным элементом политического самоутверждения в Риме. Сакрализация государственной власти и религиозное почитание ее носителя были неразделимы в римском сознании.
В развитии этих верований закономерной видится зависимость форм почитания носителей власти и политических лидеров от социально-политических изменений в Римском обществе. Необходимо констатировать, что с приходом к власти патрициев, в кругу которых утверждалось сакральное и политическое равенство, возможность религиозного челоие-копочитания в форме индивидуального культа исключалась. Такая форма почитания выражала явное превосходство одного над остальными, что в новых условиях было недопустимо.
Политические же реалии VIV вв. до н.э. (периода активной борьбы плебеев за свои политические права) изменяют и характер воззрений на «богоизбранность». Последняя начинает пониматься как личное, но непа-следственное качество. Есть основание предполагать, что опорой нового по форме, но старого по своему религиозному содержанию принципа почитания выдающихся особ становится культ доблестей. Видимо, изначально обладание доблестями признавалось только за патрициями как одно из проявлений их наследственной «мана». Но в дальнейшем, в силу своей гражданской и государственной значимости, это качество стало признаваться за всеми римскими гражданами, что было использовало плебеями для провозглашения религиозного, а значит, и политического равенства всех граждан (и патрициев, и плебеев) римской civitas. В результате к III в. до н.э. складывается новое сословие власти — нобилитет, включивший в себя определенное количество наиболее знатных как патрицианских, так и плебейских родов.
На основе подробного рассмотрения политической деятельности отдельных представителей римского нобилитета и общей картины социально-политической обстановки в римском обществе рубежа III — II в. до н.э. можно заключить следующее. В обществе, где «богоизбранность» традиционно считалась поводом к претензиям на власть и уже давно определялась как личное качество, поддерживать длительное политическое равновесие в среде честолюбивых и могущественных аристократов было невозможно. Для тех, в ком «доблесть блеснула» с большей силой, всегда имелся повод заявить о своем первенствующем положении. Этот мотив активно использовался в борьбе за высшие магистратуры, а фактически, за политическое первенство.
Растущую со II в. до н.э. популярность культа Felicitas в Риме можно рассматривать как религиозное выражение этого процесса. В понятли Felicitas заключалось религиозное обоснование личного военного счастья отдельных полководцев, проистекающего от особого внимания к ним со стороны богов. Можно сделать вывод, что религиозное почитание выдающихся людей в Риме вновь начинает приобретать черты индивидуального культа, имеющего отчетливо выраженное государственное значение и основанного на общенародном признании заслуг отдельных граждан.
В диссертации отмечается, что особенно востребованным указанный культ был в начале I в. до н.э., когда политическое соперничество наиболее могущественных политических и военных деятелей постепенно перерастало в борьбу за единовластие. Именно в это время со стороны отдельных полководцев — императоров делаются первые попытки создания собственного индивидуального культа. Он становится одним из средств утверждения личного сакрального и политического превосходства.
Учитывая растущее влияние эллинистической культуры на Рим того времени и возможность влияния эллинистической традицией почитания правителей на складывание культа римских императоров, собственно, в Риме, в диссертации рассматриваются два варианта римских культов власти. Опора на римскую традицию наблюдается в религиозной политике тех римских лидеров, которые стремились утвердить свою власть именно в Риме. Те же деятели, политическая судьба которых в большей степени зависела от самоутверждения на эллинистических территориях, активно заимствовали эллинистические элементы в организации собственных культов. Т.о. выбор римской или эллинистической традиции религиозного почитания зависел исключительно от политической целесообразности.
При этом, римское почитание политического лидера было связано с признанием руководства его действиями со стороны божественных сил, т. е. в связи с его «богоизбранностью». В отличие от восточной, эллинистической традиции, прямое обожествление объекта культа или признание его «богоравности» в римских культах указанного периода определенно не наблюдается. Кроме того, в Риме обладание божественной энергии рассматривалось в русле веры в заботу богов о римской civitas. В сия-зи с чем можно утверждать, что почитание «богоизбранности» той или иной персоны могло иметь место исключительно в связи с ее деятельностью на благо римского государства и было применимо только к гражданам римской civitas.
Здесь необходимо учитывать, что такая модель индивидуального почитания политического лидера была характерна для начального этапа формирования римского императорского культа I в. до н.э. Но это, как раз, и дает основание утверждать, что рассматриваемое религиозно-политическое явление можно характеризовать скорее как традиционное, а не как полностью заимствованное извне. Религиозное почитание людей в Риме, несмотря на определенные трансформации его форм в зависимости от меняющейся социально-политической ситуации в обществе, всегда являлось основным средством утверждения политического господства в Риме, будь-то целых сословий, или отдельных личностей. При этом оно всегда имело индивидуальные черты: в виде ли индивидуального почитания обладателя империя, или в виде почитания доблестей, которые рассматривались как личное качество каждого конкретного человека в рамках его личного контакта с божественным миром.
В дальнейшем императорский культ в Риме включал в себя ьсе большее количество заимствований из аналогичных явлений других культур. Это происходило по мере превращения подвластных Риму территорий в равноправные составляющие огромной римской империи, а бывших ее граждан и неграждан — в однородную по своему правовому положению массу подданных римского императора. Но и в более поздние периоды истории римское представление о «богоизбранности» (а не «богоравко-сти») правителя, перейдя в христианское учение о правителе как «помазаннике Божием», надолго закрепится за европейскими монархами — наследниками власти римских императоров.
