Демографическое поведение крестьянства Тамбовской губернии в XIX — начале XX в.., новые методы исследования

Актуальность темы

В течение XX в. демографическая ситуация в аграрных регионах России изменялась как бы от одной крайности к другой, подобно резкому колебанию маятника. В начале столетия многие из этих регионов переживали аграрное перенаселение, в последние десятилетия века в них все больше стали проявляться черты депопуляции. В 1990;х отрицательный рост населения стал общегосударственной проблемой.

Многие современные политики, общественные деятели, публицисты, часть ученых склонны связывать демографические проблемы только с нынешними социально-экономическими трудностями. Безусловно, сегодняшняя ситуация в стране влияет на снижение рождаемости, сокращение числа браков и их устойчивость, рост смертности представителей средних возрастов и др. Но при этом явно не учитываются глубокие исторические корни современных процессов в народонаселении страны, которые связаны с особенностями демографического перехода, занявшего значительную часть XIX — XX вв.

Первая мировая война, революция 1917 г., гражданская война, хотя и повлекли огромные жертвы, не сломали модель традиционного демографического поведения российского крестьянства. Более того, получение в результате аграрной революции дополнительной земли, а в период НЭПа относительно большой свободы пользования ею и продуктами сельского хозяйства породили у крестьянства надежды на возможность продолжения экстенсивного хозяйствования и соответственно весьма расширенного воспроизводства населения.

Пришедшие к власти коммунисты, опиравшиеся во многом на общинные традиции крестьян, проведшие социализацию земли в соответствии с крестьянскими уравнительными устремлениями, волей-неволей способствовали высокой рождаемости в крестьянских семьях, надеявшихся, как и прежде, получить побольше земли от общины благодаря большому числу «душ».

Вместе с тем начавшаяся в 1920;е гг. «советская модернизация» и «раскрестьянивание» как ее составная часть стали разрушать традиции демографии аграрного социума. Колхозный крестьянин уже не нуждался в большом количестве детей в целях получения общинных наделов. Никакой хозяйственной потребности в большом потомстве не испытывали крестьяне, перебравшиеся в города на «стройки пятилеток» или деревенские спецпереселенцы, также трудившиеся во внеземледельческих сферах народного хозяйства. Проводившиеся очень быстрыми темпами и во многом в насильственных формах «социалистические преобразования», хотя и придали демографическому переходу катастрофический характер, не могли за одно поколение принципиально изменить весьма инерционную крестьянскую демографию. Поколение, родившееся в эти два десятилетия, в целом оказалось еще многочисленным.

Только Великая Отечественная война, «выбившая» огромное количество мужчин детородных возрастов, и последовавший вскоре массовый отток сельского населения в города окончательно сломили традиционную модель крестьянского демографического поведения. В 1960;е — 1970;е годы в репродуктивный возраст вступили очень маленькое военное поколение и сравнительно небольшое поколение послевоенных лет, а в 1980;е — 1990;е годы еще меньшее поколение их детей. Послевоенные поколения были уже ориентированы на малую рождаемость.

В конечном итоге рождаемость в СССР и современной России постепенно сокращалась, в 1980;е гг. ее стала перекрывать относительно высокая по меркам современного общества смертность, связанная главным образом с печальным, но естественным уходом из жизни многочисленного поколения 1920;х- 1930;х гг.

Таким образом, корни нынешних российских демографических проблем нужно в значительной мере искать и в исторической ретроспективе, особенно в проявившихся во второй половине XX в. противоречиях традиционной и современной моделей демографического поведения.

Специальное изучение процесса демографического перехода должно внести в общество спокойно научное (взамен политизированного или примитивно обывательского) толкование проблем народонаселения.

В частности, исторические исследования показали преходящий характер кризисных демографических ситуаций. Так, в Англии XIV в. и некоторых других районах Западной Европы в результате аграрного перенаселения, истощения ресурсов для экстенсивного сельского хозяйства, отягощенных «черной смертью», произошло катастрофическое сокращение населения. Процесс восстановления протекал примерно полтора столетия. В российских в середине XIX в. в связи с небольшим снижением рождаемости при сохранении высокой смертности наблюдался отрицательный рост граждан. Но стоило в пореформенные годы путем существенного улучшения здравоохранения и санитарно-бытовых условий заметно сократить смертность в городах, здесь начал происходить положительный естественный прирост, дополненный большим механическим миграционным приростом горожан.

Исследования по исторической демографии России важны и для выяснения механизмов, поддерживавших длительное функционирование традиционного крестьянского демографического поведения как элемента «общинной революции». Такое поведение сдерживало переход страны от аграрного к индустриальному обществу, порождало крупные революционные катаклизмы и «великие переломы» первых десятилетий XX в. В конечном итоге, все это привело к огромным жертвам крестьянского населения, к гибели крестьянства как самобытного слоя аграрного общества.

Особый интерес в современной науке и широких слоях общественности вызывает изучение демографических процессов на микроуровне, позволяющее увидеть многие явления «снизу», что зачастую недоступно взгляду «сверху», основанному на обобщенных цифрах. В общегуманитарном плане микродемографический анализ дает возможность выяснять житейские судьбы «маленьких» людей, про которых нередко забывает «большая» история.

Всестороннее и глубокое исследование массовых первичных источников, отразивших жизнь многих тысяч людей, невозможно без применения современных методов научного познания, особенно компьютерных технологий. Приобретение опыта использования ЭВМ вообще становится непременным атрибутом всякого начинающего исследователя. Этот опыт нужен не только для научной, но и педагогической деятельности.

Предмет исследования. Очень важным для начального этапа микроисторических исследований является выбор объектов изучения. Приходится стремиться к тому, чтобы неизбежная при этом выборка была максимально корректной. Мы стремились отобрать для исследования населенные пункты, расположенные в относительно разных природных условиях, имевшие различную социальную структуру населения и, вместе с тем, типичные как «закрытые» земледельческие поселения, население которых почти не имело несельскозяйственных занятий и промыслового отходничества. Отбор ограничивался тем обстоятельством, что для демографического изучения этих поселений требовалась хорошая сохранность метрических книг, ревизских сказок и других массовых документов первичного учета населения.

Исходя из этих соображений, мы отобрали для исследования приходы сел Малые Пупки (Козловский уезд, близко к центру территории губернии, в типичной для региона лесостепной зоне, был населен государственными крестьянами), Байловка (Моршанский уезд, лесной северо-восток губернии, помещичьи крестьяне), Калугино (Кирсановский уезд, степной юг губернии, смешанный по структуре населения — государственные и помещичьи крестьяне).

Географические рамки исследования определяются спецификой Тамбовской губернии как типичного земледельческого региона Центральной России. Важность историко-демографических исследований именно по материалам Тамбовской губернии существенна еще и потому, что в силу исторических обстоятельств она оказалась единственной в ЦЧР, где хорошо сохранились дореволюционные первичные материалы регистрации населения.

Хронологические рамки диссертации в основном укладываются в период 1810—1918 гг. Выбор периода объясняется тем, что в XIX — начале XX в. в Европе, в том числе и в России, происходил процесс перехода от аграрного общества к индустриальному, составной частью которого был так называемый демографический переход. Протяженный отрезок времени необходим в демографической истории для построения длинных временных рядов, на основании которых возможны широкие научные обобщения.

В историографии проблемы можно выделить две основных тенденции. Первая связана с подходом к демографии, в том числе и к исторической демографии, как к экономико-статистической дисциплине. Этот подход разделяется собственно демографами и значительной частью историков, рассматривающих демографию прошлого в комплексе с другими, главным образом социально-экономическими, процессами в истории. Специфической чертой этого направления является изучение демографических явлений на основе макроанализа (сведений, как правило, на уровне отдельных стран или других больших регионов).

Вторая традиция идет от французской школы «Анналов». Еще называют социально-демографической историей. Сторонники этого направления считают демографическое поведение основой человеческой повседневной жизни и другие исторические процессы социальной истории во многом объясняют исходя из демографических характеристик общества на конкретном этапе его развития. Последователи этой историко-демографической традиции изучают демографию прошлого преимущественно на микроуровне (отдельные приходы, семьи, личности, реже малые социально-профессиональные группы).

Конечно, жесткой границы между двумя направлениями не существует, и в работах ряда историков они очень полезно взаимно дополняют друг друга (сочетание взглядов на историю демографии «сверху» и «снизу»).

Первые работы, ставшие основами классической демографии, базировались на построении и анализе длинных временных рядов. Еще в 1662 г. англичанин Дж. Граунт опубликовал работу, в который описал закономерности, обнаруженные им при исследовании «бюллетеней смертности» Англии за 80 лет.1 Это исследование, основанное на глубоком взгляде в прошлое, можно считать и историко-демографическим. Так что некоторые авторы образно говорят об исторической демографии как о ровеснице и родной сестре классической демографии.

Развитая на страницах трактатов «политических арифметиков» XVIII в., собственно демография становилась все более экономической дисциплиной, описывающей состояние одного из важнейших ресурсов экономики государства — народонаселения.

Стремление определить историческую демографию в контексте всемирной истории вызвало в XVIII в., когда развернулось осознание народонаселения как категории общественного развития, дискуссию, захватившую многих западноевропейских историков, философов и представителей других наук. Она, по существу, завершилась только в XX в., когда усилиями многих учёных был установлен в основных чертах процесс динамики численности населения в ходе мирового исторического развития.

Развитие российской исторической демографии шло параллельно развитию европейской. В России, начиная с XVIII в., изучению проблем народонаселения уделялось заметное внимание. Среди русских ученых преобладало традиционное для той эпохи мнение, что большая численность населения и его быстрый рост являются признаками богатства и процветания страны. Так, М. В. Ломоносов именно в этом видел «величество, могущество и богатство всего государства, а не в обширности, тщетной без обитателей» и в письме И. И. Шувалову от 1 ноября 1761 г. предложил меры для «сохранения и.

1 См.: Граунт Дж. Естественные и политические наблюдения, сделанные на основе бюллетеней смертности, Лондон, 1662. размножения российского народа". 2 Одним из первых проявлений зарождения элементов отечественной исторической демографии можно считать публикацию статьи адъюнкта Петербургской Академии наук А.-Х. Лерберга 3, в которой он попытался восстановить «число жителей России в последних годах царствования Петра Великого». В последующие десятилетия, особенно во второй половине XIX — начале XX в., изучение истории народонаселения ознаменовалось выходом ряда крупных работ. Наряду с изучением демографического фактора в истории4 вышли исследования по истории учёта населения, динамики его численности5, анализу ревизий6.

Все эти историки были типичными выразителями первой из названных тенденций в исторической демографии, работавшими с обобщенными данными и делавшими акцент на количественном анализе общей численности населения, либо на источниковедении.

В 1920;1950;е гг. отечественная историческая демография развивалась неравномерно. Первоначально появился ряд значительных работ по историко-демографической проблематике. 7 Однако со второй половины 1930;х гг. изучение демографии в целом стало постепенно свёртываться и затем фактически приостановилось. Это было обусловлено в первую очередь тем, что.

2 Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. М, — Л., 1952. Т. 6. С. 64.

3 См.: Статистический журнал. 1808. Т. 2.

4 См.: Ковалевский М. М. Очерк происхождения и развития семьи и собственности. М., 1889- Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. 4.1. М, 1918.

5 См.: Чечулин Н. Д. Русское провинциальное общество во второй половине XVIII: Исторический очерк. СПб, 1889- Его же. К вопросу о численности посадского двора в XVII в.//Журнал МНП. 1891. 4.274. Борткевич В. Смертность и долговечность мужского православного населения Европейской России // Memoires de l’Academie Imperiale des Sciences de St.-Petersbourg. Vol. LXIII. Suppl. № 8, 1890- Его же. Смертность и долговечность женского православного населения Европейской России // Memoires de l’Academie Imperiale des Sciences de St.-Petersbourg. Vol.LXVI. Suppl. № 3. 1891- Бессер Л., Баллод К. Смертность, возрастной состав и долговечность православного населения обоего пола в России за 1851−1890 гг. // Memoires de l’Academie Imperiale des Sciences de St.-Petersbourg. Vm-me serie. Vol. I. № 5. 1897- Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II // Записки историко-филологического факультета Императорского СПб университета. СПб, 1903; А. И. Воейков. Людность селений Европейской России и Западной Сибири'/ Изв. РГО. 1909. Т. 14- М. П. Клочков М.В. Население России при Петре Великом по переписям того времени. 1911; Новосельский С. М. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг., 1916.

6 Ден В. Э. Население России по пятой ревизии. М., 1902.

7 См.: М. В. Птуха Статистическая наука на Западе. Библиографические заметки о книгах по статистике, вышедших за границей за десятилетие 1914;1923 гг. Харьков, 1925. Его же. Смертность 11 народностей Европейской России в конце XIX века. Харьков, 1927; Его же. Очерки по статистике населения. М., 1960; Волков Е. З. Динамика народонаселения СССР за восемьдесят лет. М., 1930; Куркин П. И Вопросы санитарной статистики. Избранные произведения. М., 1961. в этот период в данные о современном демографическом положении в Советском Союзе считались секретными, и не могли быть предметом широкого научного исследования.

Перелом начался примерно на рубеже 1950;х — 1960;х гг. Он был вызван восстановлением отечественной демографической науки. Немалую роль сыграло и развитие исторической демографии как отрасли исторической науки. Различные аспекты историко-демографической тематики нашли отражение в работах конца 1950;1980;х гг.8.

Для нашей работы наибольший интерес представляют исследования В. М. Кабузана по народонаселению России эпохи позднего феодализма, которые как бы дают широкий общероссийский демографический фон для локальных исследований.9.

Отметим также работы Б. Н. Миронова, в которых тщательно проанализированы особенности российских первичных демографических источников, возможности использования математических методов и ЭВМ в историко-демографических исследованиях, дан яркий и основательный образец применения этих методов к изучению демографии русского города середины XVIII — середины XIX вв. 10.

Началась разработка и зарубежной историко-демографической проблематики.11 Последнее обстоятельство имело особое значение. Советские.

8 См.: Рашин А. Г. Население России за 100 лет. М, 1956; Яцунский В. К. Изменения в размещении населения Европейской России в 1724—1916 гг. // История СССР. № 1. 1957.С. 192−223- Его же. Историческая демография в СССР // Историческая география России. М., 1970. С.63−68- В. М. Кабузан. Население России в XVIIIпервой половине XIX вв. (1718−1858). М., 1963; Водарский И. Я. Население России за 400 лет. М., 1973; Палли Х. Э. Метод восстановления истории семей и особенности его применения по эстонским материалам (XVII-XVIII вв.) //1 Всесоюзный семинар по исторической демографии. Таллинн, 1974; Его же. Методика использования метрик в историко-демографических исследованиях // История СССР. 1982. № 1- Шелестов Д. К. Историческая демография. М., 1987; Н. А. Горская. Демографическая история России эпохи феодализма. М., 1994.

9 См.: Кабузан В. М. Народонаселение России в XVIII — первой половине XIX векаЕго же. Изменения в размещении населения России в XVIIIпервой половине XIX века. М., 1971; Его же. Народы России в XVIII веке, численность и этнический состав. М., 1990.

10 См.: Миронов Б. Н. Традиционное демографическое поведение крестьян в XIXначале XX века // Брачность. рождаемость, смертность в России и в СССР. М., 1977. С.83−104- Его же. История в цифрах: математика в исторических исследованиях. Л., 1991; Его же. Русский город в 1740 — 1860-е годы. Л., 1990.

11 См.: Бессмертный Ю. Л. Современная западноевропейская историческая демография средневековья и начала нового времени // Современная зарубежная немарксистская историография М., 1989; Сванидзе А. А. Содружество ученых: некоторые аспекты истории Североевропейской общности // Цивилизации Северной Европы. СПб., 1992. Вып. 1: Средневековый город и культурное взаимодействие на Балтике и др. специалисты по средневековой и новой истории Западной Европы первыми знакомились с классическими зарубежными историко-демографическими сочинениями и в своих публикациях на русском языке доводили выводы и методы этих сочинений до широкой советской исторической общественности.

Не менее значительный вклад в развитие демографической истории внесли в последние десятилетия демографы Б. Ц. Урланис, А. Г. Вишневский, А .Я. Кваша, А. Г. Волков и другие.12 В целях объединения усилий историков и демографов с 1974 г. периодически проводились семинары и конференции по исторической демографии. В 1983 г. была создана академическая Комиссия по исторической демографии, преобразованная в Научный совет РАН по исторической демографии и исторической географии.

В 1950;е — 1980;е гг. опубликованы сотни работ по многим конкретные направлениям исторической демографии. Вместе с тем на ее изучении негативно сказались идеологизация, абсолютное подчинение доктрине марксистского обществознания, а также властный диктат вплоть до искажения и даже изъятия из сферы научного анализа целого ряда проблем исторического прошлого.

Развернувшееся с конца 1980;х гг. переосмысление отечественной истории не могло не захватить область исторической демографии. Больше того, при обращении к ранее запретным темам некоторые её проблемы оказались в фокусе широкого общественного внимания. Это относится прежде всего к выяснению численности потерь населения в ходе революций, последующих советских социально-экономических преобразований, массовых репрессий, в годы Великой Отечественной войны. Расчёты демографов вызвали немалые общественно-политические споры. Однако научное рассмотрение данных проблем, которые при всей своей важности и трагизме не являются.

12 См.: Урланис Б. Ц. Рождаемость и продолжительность жизни в СССР. М, 1963; Вишневский А. Г. Демографическая революция. М., 1976; Его же. Воспроизводство населения и общество, история, современность, взгляд в будущее. М., 1982. Волков А. Г. Семьяобъект демографиии.М., 1986; Кваша А. Я. Основы демографии. М., 1989. единственными в числе историко-демографических проблем, не может быть осуществлено вне реконструкции демографического развития России (в том числе и досоветского периода).

Наиболее ярким образцом такой реконструкции в российской историографии 1990;х гг., несомненно, стала фундаментальная книга Б. Н, Миронова по социальной истории имперской России. 13.

Рассмотрев обширный статистический материал в совокупности с первичными этнографическими данными об основных демографических процессах в России XVIII — начала XX в., автор пришел к выводу, что среди русского населения до 1860-х гг. существовала самая расточительная, неэффективная, экстенсивная модель воспроизводства населения. Но все-таки в последней трети XIX — начале XX в. брачность, рождаемость, смертность несколько снизились, а в результате этого увеличились средняя продолжительность жизни и естественный прирост населения. В целом Б. Н. Миронов считает, что в России шел переход от традиционного к рациональному типу воспроизводства населения. Однако, утверждает историк, хотя режим воспроизводства населения в России немного усовершенствовался, он все еще оставался невероятно тяжелым для российских граждан.14.

В целом фактический материал и выводы работы Б. Н. Миронова представляются очень весомыми и убедительными. Но даже начинающему исследователю видны некоторые спорные моменты в рассуждениях этого историка. Во-первых, он явно настроен на то, чтобы больше показать успехи модернизации России, чем ее противоречия и трудности, в том числе и в процессе демографического перехода. Во-вторых, трудно согласиться с одним из главных лейтмотивов книги о наибольшей зажатости самодержавием русского народа. Ведь хорошо известны откровенные русофикаторские действия многих российских императоров. В-третьих, в оценках основных.

13 См.: Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи. В 2-х тт. СПб., 1999.

14 См.: Миронов Б. Н. Социальная история России. Т. 1. С. 199. демографических процессов Б. Н. Миронов отдает заметное предпочтение общероссийским показателям, забывая, что особенности регионов страны были очень существенными. В частности, в книге недостаточно материала об особенностях демографического поведения традиционного земледельческого крестьянства Центрально-Черноземного региона. В-четвертых, соединение микроэтнографических наблюдений, взятых в качестве отдельных примеров, с крупными статистическими материалами не всегда выглядит убедительным.

Примером такого подхода можно назвать рассуждения Б. Н. Миронова о крепостных крестьянах как пионерах контроля над рождаемостью. Приведя известные цифры о сокращении численности помещичьих крестьян вкупе с наблюдениями этнографов о крестьянских познаниях в области контрацепции и настроениях обременительности большим числом детей, он делает однозначный вывод о сознательном ограничении этой категорией крестьян своей рождаемости. Сразу напрашивается вопрос о том, неужели государственные, удельные и другие группы крестьянства настолько отличались от помещичьих крестьян, что не додумались контролировать число детей в семьях. Ведь их обеспеченность землей в конкретных местностях могла быть меньшей, чем у владельческих крестьян, и соответственно они также должны были стремиться к сокращению рождения «лишних ртов». К тому же в приведенных самим Б. Н. Мироновым общих коэффициентах рождаемости особого «пионерства» не видно. В 1835—1850 гг. рождаемость крепостных крестьян Полтавской губернии в промилле увеличилась на 7 пунктов по сравнению с 1808—1817 гг. В Санкт-Петербургской губернии на отрезке 18 411 850 гг. она выросла на 6 пунктов по сравнению с 1808—1817 гг. У государственных крестьян Полтавской губернии в те же временные интервалы коэффициент рождаемости поднялся на 11о/оо, в Санкт-Петербургской — только на 4о/оо. 15 С другой стороны, если следовать логике Б. Н. Миронова, напрашивается вывод, что пионерами контроля рождаемости должны были.

15 См.: Миронов Б. Н. Указ.соч. Т.1. С. 188 190. стать дворовые люди, которые вообще не имели земли и находились в самом тяжелом положении. На наш взгляд, ответ на вопрос о контроле рождаемости можно давать только на основе анализа фертильности конкретных женщин, находившихся в браке, но прекращавших рождать детей по достижению их «нужного числа» задолго до конца фертильного периода.

Более выдержанными представляются рассуждения Б. Н. Миронова об эволюции модели российской семьи. Хотя в целом он утверждает, что Россия имперского периода шла в сторону современной малой семьи, но все-таки отмечает множество противоречий этого процесса, особенно в крестьянской среде. Недостаточной выглядит только подкрепленность наблюдений по семейной истории фактами регионального и первичного уровня. Порой обобщения делаются на материалах двух, а то и одной губернии, лишь потому, что по ней есть опубликованные материалы.16.

В целом, нам не хотелось бы предстать молодым задиристым критиком маститого ученого. Просто, в очень широких по замыслу трудах, основанных на громадной фактической базе, естественно сложно абсолютно избежать неточностей и учесть все возможные варианты процессов на микроуровне. Поэтому свою задачу, как и многих других исследователей, видим в подкреплении и в чем-то уточнении таких фундаментальных макроисторических трудов фактами «снизу».

Среди новейших изданий отметим и коллективную монографию специалистов Института Российской истории РАН о населении России в XX в. Для нас интересен анализ демографических процессов начала столетия в контексте предпосылок российских революций. 17.

Замечательной чертой исторической демографии периода ее рассвета является то, что целая россыпь научных школ и исследовательских центров образовались приблизительно в одно время — середине XX в., когда глобальные.

16 См.: Миронов Б. Н. Указ.соч. Т.1. С. 219−264.

17 Население России в XX веке. В 3-х T.I. М.2000. проблемы народонаселения необыкновенно обострились. В то же время научное сообщество стало испытывать повышенный интерес к междисциплинарному сотрудничеству. Именно в 1950;е — 1960;е гг. в историю начинается проникновение количественных методов. Историки и демографы начинают сотрудничать, и это сотрудничество приносит неожиданно богатые плоды.

В этом процессе выдающаяся роль принадлежит французской школе «Анналов». С конца 1950;х годов в ее рамках растет и крепнет интерес к использованию первичных массовых источников по исторической демографии. Этот процесс вылился к формированию к середине 1960;х концепций, определивших основное содержание современной исторической демографии.

Имея богатые традиции изучения экономической и социальной истории в послевоенный период, школа «Анналов» постепенно переходит к более широким темам: истории различных человеческих обществ, их экономическим основам, цивилизациям и т. д. Крупнейший французский историк Ф. Бродель формирует концепцию «совершенно новой истории"18, которую он называл «глобальной», или «тотальной», (то есть, всеобъемлющей) историей, «чьи пределы расширяются настолько, что охватят все науки о человеке, всю их совокупность и универсальность». Из этой формулы уже видно то важное место, которое в такой концепции занимают массовые источники. При этом сохранялась, если так можно сказать, высочайшая статистическая культура, давшая возможность развиться в рамках школы «Анналов» целой плеяде историков-клиометристов.

Вполне закономерным выглядит широко известное высказывание классика французской клиометрики Ле Руа Ладюри, сделанное им в 1973 г., о том, что «история, которая не является квантифицируемой, не может претендовать на то, чтобы считаться научной». 19.

18 См.: Бродель Ф. Свидетельство историка //Французский ежегодник. 1982. М., 1984. С. 174.

19 Цит. по: Бородкин Л. И. Квантитативная история в системе координат модернизма и постмодернизма.//Новая и новейшая история. 1998. № 5. С.3−15.

Неслучайно, что именно во Франции в конце 50-х годов XX в. демографом Луи Анри (L. Henry) был разработан метод восстановления истории семей. В это время в научный оборот вводиться такой, ранее не изучавшийся пласт массовых источников, как приходские регистры. Совместное изучение данных этих регистров демографом Л. Анри и историком П. Губертом обнаружило новый специфический комплекс проблем, лежащий на стыке демографии и истории, названный «исторической демографией».

Метод восстановления истории семей, названный в последствии «царской дорогой исторической демографии» 20. основан на анализе приходских регистров, хорошо сохранившихся в большинстве французских деревень. В развитии этого эффективного, но трудоемкого метода большую роль сыграло применение с середины 1970;х ЭВМ. Возможно, историческая демография одна из немногих областей исторической науки, развитие которой изначально сопряжено не только с исследованием и вводом в научный оборот новых массовых источников, но и созданием огромных массивов машиночитаемых данных — источника совершенно нового типа.

Таким образом, развитие исторической демографии неразрывно связано с эволюцией использования ЭВМ и количественных методов в исторической науке.

В 1964 г. в Кембриджском университете возникает исследовательская группа по изучению народонаселения и социальной структуры XVII — XIX вв., в которую вошли историки, социологи, демографы, географы, что отражало возросший интерес к междисциплинарным исследованиям, в частности к возможностям использования данных демографии и количественных методов для разработки сюжетов социальной истории. Члены группы находились под влиянием школы «Анналов» и использовали ее методики в области исторической демографии. Это объединение поставите задачу координации.

20 См.: Антонов Д. Н., Антонова И. А. Восстановление истории семей и компьютер //Компьютер и историческая демография, Барнаул, 2000. С. 107−136 усилий историков любителей и профессионалов по сбору и первичной систематизации данных местных источников, которые затем обобщались, проходя компьютерную обработку в Кембриджском университете. Членами группы был основан журнал «Local Population Studies». Основные установки этого центра были сформулированы в 1966 г. в работе П. Ласлетта «Мир, который мы потеряли» и в коллективном издании «Введение в английскую историческую демографию», вышедшем под редакцией Е. Ригли.

В 1970;1980;е гг. члены Кембриджской группы опубликовали ряд работ, в которых рассматривалась динамика народонаселения Великобритании в новое время в связи с экономическим развитием страны и социальными сдвигами. В 1970;е гг. возглавляемая Питером Ласлеттом (P. Laslett), Кембриджская группа стала лидером направления по изучению особенностей брачного поведения и семейной структуры в Европе. Подход этой группы, условно обозначают как «метод диагностических параметров» — выявление значимых статистических различий, сопоставление которых говорит нередко больше, чем многословные описания. При этом особую роль приобретает соблюдение одинаковых методик подсчета.

Огромную роль в становлении этого подхода сыграла конференция «Домохозяйство и семья в прошлом», проведенная в Кембридже в 1969 г. Ее материалы были опубликованы в 1972 г. отдельной книгой.21 На этой конференции П. Ласлетт предложил систему классификации семейных форм, впоследствии доработанную им совместно с антропологом Юджином Хэммелом (Е. Hammel).22.

Будучи наукой немолодой, но получившей мощный импульс развития только в середине XX в., историческая демография оказалась благодатным полем для применения новых методов и технологий, ранее не характерных для.

21 P. Laslett and R. Wall (eds). Household and Family in Past Time: Comparative Studies in the Size and Structure of the Domestic Group over the Last Three Centuries in England, France, Serbia, Japan, and Colonial North America, with Further Materials from Western Europe. Cambridge, 1972.

22 См.: Ласлетт П. Семья и домохозяйство: исторический подход // Брачность, рождаемость, семья за три века. Сб. статей. М, 1979. исторических исследований. Применение количественных методов, собственно говоря, не являлось нововведением, но в широком использовании вычислительной техники первенство принадлежит исторической демографии. Историко-демографическое исследование чаще всего становились плодом коллективных усилий, поэтому пополняется арсенал методик коллективной работы, что в общем-то не характерно для исторических исследований.

Вообще, исследования исторической демографии и развитие методологии (не в традиционном для советской историографии смысле общетеоретических основ исторических исследований, а в качестве характерного для современной мировой исторической науки сочетания теоретических, источниковедческих, инструментальных подходов к познанию истории) идут рука об руку. И обычно в крупных работах по исторической демографии немалый раздел посвящен методам сбора и анализа данных.23.

Пережив в 1950;1970;е гг. определенный «бум», изучение демографической истории ныне приобрело более систематический характер, заняло устойчивое положение не только в демографической, но и в исторической науке. Если первоначально оно было сосредоточено преимущественно в европейских странах и отчасти в США, то теперь распространилось во многих странах мира, в т. ч. и в развивающихся.

В 1979 г. советские историки получили широкую возможность познакомиться с основными новейшими грудами зарубежных исследователей социально-демографической истории, представленными в специальном переводном сборнике «Брачность, рождаемость, семья за три века"24.

В статьях Дж. Хайнала, Э. Коула, П. Лесслета показаны особенности всех основных аспектов демографии (рождаемость, брачность, смертность, история семьи) в странах Запада, Центральной и Юго-Восточной Европы с привлечением сравнительного материала по другим регионам Земли. К.

23 См.: Анри Л., Блюм А. Методика анализа в исторической демографии. М., 1997.

24 См.: Брачность, рождаемость, семья за три века. Сб. статей. М., 1979. сожалению, сборник имел заметную идеологическую направленность, выразившуюся в том, что западные ученые откровенно пропагандировали западноевропейскую модель демографического поведения как самую передовую и «единственно верную», а демографы из Центральной и Юго-Восточной Европы стремились не столько показать специфику историко-демографических процессов в своих странах, сколько доказать, что уже в XIX в. население этих стран по своему демографическому облику было передовым западноевропейским и отличалось от неразвитых народов Европы и других регионов планеты.

Вместе с тем статьи сборника дали возможность советским историческим демографам познакомиться с новейшими методами исследований, а также предоставили большой конкретный материал по разным странам для сравнительного изучения с соответствующими демографическими процессами в истории России.

Особо отметим присутствие в сборнике статей советских эстонских ученых. В то время советские историки, обращаясь к демографии прошлого, практически не привлекали развитого математического аппарата и демографической теории, что дало позднее повод некоторым зарубежным коллегам заявить, что вся советская школа исторической демографии занималась ни чем иным, как «политической арифметикой"25. Полученные историческими демографами данные были трудно сопоставимы из-за использования разных форм учета населения дореволюционной России и различий в методике разных авторов. До 1990;х гг. исследователи исторической демографии России использовали ограниченный крут источников. Большинство из них строило свои вычисления на публиковавшихся агрегированных данных статистики (для дореволюционной России главным образом на сведениях губернских отчетов, на несовершенство.

25 См.: Хокк С. Предисловие ко 2-му изданию: Анри Л., Блюм А., Методика анализа в исторической демографии. М., 1997. указывалось уже в XIX в.). В то время как к первичному материалу для этих отчетов — метрическим книгам — практически никто у нас в стране не обращался.

Особое место занимала работа группы исследователей Института истории АН Эстонской ССР. Именно эта единственная группа советских исследователей находилась на одном уровне с западноевропейскими исследователями по квалифицированному использованию математических методов и современной вычислительной техники.

Как и ученые многих зарубежных научных центров, эстонские историки стали во второй половине 1960;х гг. применять электронно-вычислительную технику и математические методы при анализе первичных массовых источников, содержащих историко-демографические данные (главным образом метрические книги, ревизские сказки).

В 1962 г. на очередной сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы историки Ю. Кахк и X. Лиги выступили впервые с сообщением о результатах применения электронно-вычислительных машин в исторических исследованиях, в частности методов корреляционного и регрессионного анализа. Через несколько лет их коллега А. Руусманн сообщил на созванном Московским государственным университетом Всесоюзном совещании о результатах применения факторного анализа. Х. Палли разработал специальную программу для использования возможностей ЭВМ в историко-демографическом методе «восстановления истории семей». 26 Результаты.

97 работы группы опубликованы в ряде советских и международных изданий. К сожалению, на работах данной группы лежал отпечаток бытовавших в то время историко-идеологических клише, особенно тезиса о прямом влиянии.

26 См.: Палли Х. Э. Методика использования метрик в историко-демографических исследованиях // История СССР. 1982. № 1- Его же. Система идентификация эстонских семей XVII—XVIII вв.//Проблемы исторической демографии СССР. Сб. статей. Таллин, 1977. Его же. О некоторых методических вопросах обработки источников по исторической демографии ЭССР на ЭВМ.// Математические методы в историко-экономических и историко-культурных исследованиях. М., 1977. С. 82−98.

27 См.: Какх Ю. О работе историко-математической группы института истории АН ЭССР.// Математические методы в историко-экономических и историко-культурных исследованиях. М., 1977. С. 362−372. кризиса феодально-крепостнических отношений в России первой половины.

XIX в. Но в плане использования источниковой базы и новых методик это был несомненный прорыв.

Возможности продолжить и развить традиции эстонских исследователей демографической истории Российской империи XVIII-начала XX вв. историки современной России и государств СНГ получили только в 1990;е гг. Главным образом дело было связано со снятием соответствующих идеологических ограничений, не допускавших широкого использования метрических книг как документов, связанных с церковью.

Очень существенную роль сыграло появление возможностей у исследователей напрямую сотрудничать с зарубежными коллегами и в непосредственном контакте осваивать их опыт историко-демографических изысканий.

Немало важное значение имели и организационно-технические моменты. Нельзя не учитывать того, что до 1990;х годов эстонские историки имели преимущество перед коллегами из остальных регионов СССР в том, что они могли пользоваться хорошо сохранившимися по их региону и находившимися в государственных архивах протестантскими метриками XVIII в. В православных территориях бывшей Российской империи метрические книги XVIII в. были очень невысокого качества. Метрики же православных приходов Х1Х-начала.

XX в. до «перестройки» в массе своей еще находились в районных архивах ЗАГС, частично в государственных райгорархивах, которые практически были недоступны для историков. И даже переведенные на хранение в областные государственные архивы метрические книги до 1990;х гг. не были нормально обработаны в научно-справочном отношении. Выявление их комплексов по отдельным приходам, необходимых для серьезных историко-демографических исследований, было очень сложным делом из-за некачественного состояния описей. Тамбовским историкам даже пришлось предпринимать административные усилия для ускорения доставки метрических книг из районов и городов в областной архив и улучшения их научно-справочной обработки.

В числе первых в России к микроисторическим исследованиям демографии российского крестьянства с использованием количественных методов и ЭВМ приступили сотрудники Центра по изучению проблем народонаселения МГУ Н. М. Калмыкова и И. А. Троицкая в рамках проекта Национального института демографических исследований (Париж) по исторической демографии. Одним из итогов этой работы стала диссертация И. А. Троицкой по методологическим проблемам изучения ревизских сказок XVIII—XIX вв.28 Автор диссертационного исследования пришла к выводу, что итоговые документы ревизий практически непригодны для демографических исследований. Этому могут служить только первоисточники, на основе которых, при применении современных методов анализа, можно с достаточной степенью точности оценить ряд основных демографических показателей. Наличие таких уникальных источников информации, как ревизии населения и дополняющие их материалов церковной регистрации, должно подвигнуть исследователей на более конкретную, более подробную разработку этих документов. В конечном итоге неважно, что качество источников и трудоемкость работы с ними позволяют каждому отдельному исследователю работать только на очень локальном уровне. Любое расширение рамок исследования, территориальных, сословных или временных, не будет изолированным, но дополнит сложную картину демографического развития России новым элементом. При этом положительную роль должны сыграть массовость материала и его относительная однородность на протяжении полутора столетий.

В 1993 г. «новые рубежи» открылись для историков Тамбова и Ярославля, когда они вместе с коллегами из Ярославля, Гронингена и Утрехта включились в российско-голландский проект «Интегральная история на локальном уровне»,.

28 См.: Троицкая И. А. Ревизии населения России как источник демографической информации (методологические проблемы). Дисс.. канд. ист. наук. М., 1995. предусматривающий компаративное изучение отдельных регионов Голландии и России в эпоху перехода от аграрного общества к индустриальному (XIXначало XX в.) на материалах нескольких сельских и городских населенных пунктов своих регионов. Реализация проекта началась с историко-демографических исследований. Первым осязаемым результатом стала публикация в 1998 г. совместного сборника статей.29.

Тамбовские историки представили в сборник статьи об особенностях тамбовского региона в XIX — начале XX в., определявших демографическое поведение местного населения, о специфике первичных источников учета населения (метрических книгах и ревизских сказках, отложившихся в Государственном архиве Тамбовской области), о первом опыте анализа демографического поведения когорт по рождению 1811, 1831, 1851 и 1871 гг. одного из приходов губернии — с. Малые Пупки Козловского уезда. По прошествие времени стала видна некоторая поверхностность первых наблюдений тамбовских историков: недостаточная глубина осмысления особенностей первичных демографических источников, малое использование возможностей ЭВМ в историко-демографическом анализе, наивность попыток широких обобщений на материалах одного прихода, необоснованность некоторых сравнений демографических процессов в Тамбовской губернии с голландскими регионами.

Первые публикации ярославских историков в российско-голландском сборнике были шире тамбовских по материалу. В них представлены результаты когортного анализа по трем приходам, а также наработке по структуре крестьянской семьи своего региона. Вместе с тем когортный анализ был проведен недостаточно качественно, поскольку все неизвестные по жизненной судьбе члены когорт были объявлены умершими в младенческом возрасте, что привело к чрезмерному завышению показателя младенческой смертности.

29 См. Where the Twain Meet: Dutch and Russian Regional Development in a Comparative Perspective. 1800−1917. GroningenAVaginingen, 1998.

Ярославские исследователи представили свои методы определения семейной структуры, которых, во-первых, базировались на изучении исповедных исследований (большинство историков изучает этот вопрос по ревизским сказкам), во-вторых, отличались от классической типологии семьи П. Ласслета, что затрудняет сопоставимость данных результатов структурного анализа с аналогичными исследованиями применительно к другим регионам России.

Практически одновременно с российско-голландским проектом тамбовские историки включились российско-американский проект по демографии крестьянства России XVIII — начала XX в.30.

Проведенный в ходе реализации этого проекта сплошной статистический безымянный анализ демографических показателей (рождаемость, брачность, смертность) приходов сел Байловка и Малые Пупки позволил существенно расширить и уточнить ранее полученные результаты когортного анализа населения тех же сел.

Историографическая важность указанного российско-американского проекта была не только в конкретных исследовательских результатах, но и в тесном сотрудничестве российских историков с крупным американским специалистом по исторической демографии С. Хоком. Как раз в этих годы вышла на русском языке его книга о тамбовском селе Петровском.31 На основе анализа подворных списков, сохранившихся в вотчинном архиве владельцев с. Петровское князей Гагариных, американский исследователь пришел к выводу, что демографическое поведение крестьян села в первой половине XIX в. подчинялось биологическим детерминантам, воздействующим на народонаселение, и соответствовало тем демографическим параметрам, которые были характерны для крестьянского общества доиндустриального периода. По мнению С. Хока, жизнь в Петровском протекала в рамках.

30 См.: S. Hoch, S. Kashchenko, Y. Mizis. Project in Russian population history, 1700−1917: Preliminary resalts//Data modelling modelling history. M., 1996. Pp. 89−91.

31 См.: Хок С. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии. Пер. с англ. М., 1993. стабильной и очень высокой плодовитости, ранних и обязательных для всех браков и больших, тесно связанных в родственном отношении и структурно сложных дворов, объединявших три поколения. Все это сильно отличало Петровское от многих стран Центральной и Западной Европы, где поздний брак и низкая плодовитость создали меньшие по размеру, более простые по структуре крестьянские дворы, ставшие там если не нормой, то, во всяком случае, весьма распространенным явлением. Крестьянский двор в с. петровское в типологическом плане занимал некое среднее положение между характерной для большинства стран Западной Европы стержневой семьей и очень большими по размерам сербской задругой или балтийской Gesind, насчитывавших от 10 до 30 человек.32.

На новых материалах, особенно сведений по приходу тамбовского села Борщевка, С. Хок подготовил две статьи с анализом крестьянской смертности. Анализируя соотношение условий питания, особенно голода, болезней и структуры смертности российского крестьянства в 1830-е — 1910;е гг., американский исследователь отметил длительное сохранение высокой частоты младенческой и детской смертности от желудочно-кишечных и инфекционных болезней, особенно в конце лета, во время уборочной страды. Он пришел к выводу о малой зависимости высокого уровня смертности от доступности пищи и структуры питания, частоты неурожаев. Большее влияние на смертность, по его мнению, оказывали санитарно-эпидемические условия жизни крестьянства, особенно массовые эпидемии.33.

Историографическая заслуга С. Хока также состоит в том, что он подготовил издание на русском языке классического учебника Л. Анри и А. Блюма по методам исторической демографии. Конечно, некоторые методики известных французских демографов уже устарели для эпохи компьютерных технологий, а отдельные приемы, выработанные при анализе специфических.

32 Там же. С. 86.

33 Хок С. Голод, болезни и структура смертности в приходе Борщевка, Россия, 1830−1912 Н Социальнодемографическая история России XIX—XX вв. Материалы науч. конференции. Тамбов, 1999. С. З-ЗО французских источников, не всегда применимы к российским демографическим данным. И все-таки существенно то, что любой начинающий российский исследователь в области исторической демографии получил возможность изучить классический социально-демографический труд.

Некоторый опыт тамбовских историков в изучение социально-демографических процессов с использованием ЭВМ был представлен в публикациях на международной конференции ассоциации «История и компьютер» в Москве (1996 г.) и Бюллетене российской АИК31.

Сравнительно долгое и непрерывное участие в совместных проектах, быстрое знакомство с новейшими работами зарубежных коллег позволили российским историческим демографам постоянно развивать и углублять свои исследования. Новым в историографической ситуации самых последних лет стало объединение усилий всех научных коллективов России, занимающихся социально-демографическими сюжетами истории XIX-начала XX в.

В 1998 г. в Тамбове прошла первая международная конференция, в задачу которой входило подведение итогов научных исследований и обмен опытом формирования и обработки электронных баз данных по проблемам социально-демографических истории России XIX—XX вв. между научными центрами Тамбова, Санкт-Петербурга, Москвы, Петрозаводска, Аойва-сити (США), Саппоро (Япония) и ряда других городов. На конференции было привлечено внимание ученых к новым методам исследований в исторической демографии. Вскоре вышел сборник статей по ее итогам.35. Помимо рассмотренной выше статьи С. Хока в сборнике статей были представлены другие публикации, близкие к тематике нашего исследования. Прежде всего это несколько статей тамбовских историков. Вопросу соотношения и.

34 См.: S. Hoch, S. Kashchenko, Y. Mizis. Project in Russian population history, 1700−1917; V. Kanishchev, S.Protasov. A. Project of intergral history on local level, preliminary results of data collection and computer analysis // Data modelling, modelling history. Moscow, 1996. Pp. 89−91- Каншцев В В., Колчаков Р. Б. Социальная история и компьютер (Опыт совершенствования методологии исторического познания) // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». № 22. М., 1998.

Социально — демографическая история России XIX—XX вв. Материалы науч. конференции. Тамбов, 1999. взаимодополняемости различных методов анализа демографического поведения крестьянства был посвящена совместная статья В. В. Каншцева, Ю. А. Мизиса и Р. Б. Кончакова. Авторы на примерах конкретных приходов показали возможности применения различных исследовательских методик, прежде всего когортного анализа и сплошного общеприходского анализа статистического материала36.

B.JI. Дьячков описал первые наблюдения цикличности приро дно-демографических процессов в традиционном обществе на материалах Тамбовской губернии и других аграрных регионов России и зарубежных стран. Автор впервые предположил существование 28-летних природно-демографических циклов, в ходе которых в закрытых обществах повторяются одинаковые по рисунку колебания общей рождаемости, смерности, естественного прироста, сходные соотношения рождаемости, смерности, естественного прироста в разных половых и возрастных группах. Эти положения B.JI. Дьячков уточнил и конкретизировал в своих последующих работах37.

Орлова В.Д., Иванилова Е. П. на конкретном материале Тамбовской консистории показали реальное действие норм брачного права среди крестьян Тамбовской губернии, обратили особое внимание на девиантное поведение крестьян при «обхождении» норм брачного права и нередкое конформистское отношение священников к такому поведению38.

На конференции в Тамбове и в публикациях ее материалов в круг исследователей социально-демографической истории России вошла группа.

36 См.: Канищев В. В., Кончаков Р. Б., Мизис Ю. А. Соотношение когортного и сплошного анализа демографического поведения российского крестьянства XIX — начала XX в. // Социально-демографическая история России XIX—XX вв. С. 60−70.

37 Дьячков В. Л. Труд, хлеб, любовь и космос или о факторах формирования крестьянской семьи во второй половине XIX — начале XX в. // Социально-демографическая история России XIX—XX вв. С.72−82- Его же. Деревня, город, государство и российские революции // Взаимодействие государства и общества в контексте модернизации России. Конец XIX — начало XX в. Сб. науч. ст. Тамбов, 2000. С. 93−114- Его же. О женской доле, мужской роли и нашем месте под солнцем, или о том, что бывает за неправильное и несознательное демографическое поведение // Ежегодник социальной истории. 2000. М., 2000. С.219−229.

38 См.: Орлова В. Д., Иванилова Е. П. Влияние норм брачного права на демографическое поведение крестьян Тамбовской губернии в XIX в.: источники и возможные методы их обработки // Социально-демографическая история России XIX—XX вв. С. 90−99. исследователей из Санкт-Петербургского и Петрозаводского университетов во главе с заведующим кафедрой источниковедения СПбГУ С. Г. Кащенко, работающая на материалах ряда приходов Олонецкой губернии. В статье С. Г. Кащенко в тамбовском сборнике высказывалось несогласие с некоторыми положениями и выводами статьи С. Хока, основанной главным образом на метрических книгах, предлагалось учитывать всю совокупность данных по российской истории при рассмотрении демографических проблем39. Э. В. Летенков в своей статье использовал сведения периодические изданий Олонецкой губернии для отображения различных демографических процессов40. Большинство публикаций последних лет молодых исследователей из Санкт-Петербурга и Петрозаводска также нацелено на источниковедческий анализ различных комплексов демографических источников. Так, М. А. Маркова проанализировала степень учета перинатальной, неонатальной, и постнеонатальной смертности в метриках Олонецкой губернии, выделив хронологические грани, начиная с которых происходит более тщательная фиксация младенческой смертности и последующее снижении ее уровня41. Во второй половине 1990;х гг. свое место в изучении социально-демографической истории России XVIII-начала XX в. заняли тульские историки И.А. и Д. Н. Антоновы, уделяющие большое внимание методике работы с первичными демографическими источниками. Основываясь на опыте зарубежных центров, занимающихся исторической демографией, они создали базу данных прихода с. Кочаки Крапивенского уезда Тульской губернии, включающуя в себя сведения метрических книг. При ее анализе исследователи описали возможные проблемы и варианты их решения на этапе связывания.

39 См.: Кащенко С. Г. К вопросу о смертности в Тамбовской губернии в XIX — начале XX в. (Некоторые соображения по поводу доклада профессора Стивена Л. Хока) Там же С. 30−43.

40 См.: Материалы периодической печати в историко-демографических исследованиях Российского Севера // Там же. С.83−89.

41 /ч t г ж к v" у" / /Т Т см.:маркова ivi.a. vj точности учета младенческой шертнииш в метрических книгах Карелик./УНовые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании, М., 2000. С. 160−162. данных из разных разделов метрических книг, применения метода.

— 42 восстановления истории семей.

В самом конце 1990;х годов в разработку демографических сюжетов включились историки Барнаула, которые реализовали широкий проект по выявлению и общему статистическому анализу метрических книг сельских и городских приходов Томской губернии XVIII-начала XX в., ныне находящихся на территории Алтайского края. Первые результаты этого проекта, по мнению самих его разработчиков, носят еще предварительный характер, нуждаются в существенном дополнении микроисследованиями. Но главное состоит в том, что они создали серьезную базу для будущего изучения крупного и своеобразного аграрного региона Азиатской России43. Существенно и то обстоятельство, что алтайские историки взяли на себя труд по изданию сборника об использовании компьютера в исторической демографии, пригласив в него историков Санкт-Петербурга, Тулы, ряда стран СНГ. Для нашей темы наибольший интерес представляют наработки белорусского историка B.JI. Носевича, в котором предложены оригинальные подходы к преодолению недостатков первичных демографических источников, показаны различия демографических показателей в католических и православных приходах Белоруссии, высказаны интересные предположения о зависимости демографического поведения разных конфессиональных групп от социальных и культурных факторов44.

Научно-интеграционные процессы в изучение исторической демографии с использованием современных информационных технологий весьма ярко проявились на последней конференции Российской ассоциация «История и.

42 См.: Антонов Д. Н., Антонова И. А. Восстановление истории семей и компьютер/ЛСомпьютер и историческая демография, Барнаул, 2000. С. 107−136- Антонов Д. Н. Реконструкция крестьянских родов: практический опыт на материалах сельца Ясная Поляна Крапивенского уезда Тульской губернии // Вспомогательные исторические дисциплины: высшая школа, исследовательская деятельность, общественные организации. Сб. тез. М., 1994. С. 25−26.

43 См. Владимиров В. Н., Плодунова В. В., Сюшна И. Г. Метрические книги как источник по истории народонаселения Алтайского края // Компьютер и историческая демография. С. 137−164. • HnrpBwu R ТТ flpxmrnaihimppvHp ппмчятргга fwnnnvrnrrtrn тргткангтм ил птпппй пщпшшр WTTT —.

W.".. .WWVU.. J-.-.J" - ———— UV.HM.V.'. ————* ~. ———————- —- «.VfV. — - ' - - первой половине XIX века Компьютер и историческая демография. Барнаул, 2000. С. 173−198. компьютер» (Боровое, Московская обл., 2000 г.). В программе конференции была предусмотрена специальная секция, в работе которой приняло участие большинство ведущих специалистов по социально-демографической истории дореволюционной России из Барнаула, Минска, Санкт-Петербурга, Тамбова, ряда других городов. Основное внимание выступавших были уделено вопросам методологии, особенно компьютерной технологии в историко-демографических исследованиях.

В докладе В. Н. Владимирова и И. Г. Силиной был рассмотрен вопрос об организации сплошного систематического поиска и описания материалов текущего церковного учета населения в алтайских архивах. В сообщении И. Г. Силиной рассмотрена динамика переселений в пореформенный период, проведено сравнение ряда показателей естественного и механического движения населения.

В докладах и сообщениях тамбовской группы исследователей (В.В. Канищева, Ю. А. Мизиса, О. М. Зайцевой, Р. Б. Кончакова, Э. А. Морозовой, Н.В. Стрекаловой) особое внимание было уделили описанию структур баз данных, включивших в себя формализованную информацию из обширного массива демографических источников (метрических книг, ревизских сказок, исповедных ведомостей). Был сделан принципиально важный вывод о том, что, несмотря на традиционно бытующее мнение о наличии крупных пробелов в отечественных источниках по исторической демографии, комплексный подход, включающий сопоставление многочисленных документов, позволяет в значительной степени заполнить имеющиеся лакуны.

Проблемам, связанным с методикой исследований, были посвящены доклад и сообщения исследователей кафедры источниковедения истории России Санкт-Петербургского государственного университета. В докладе С. Г. Кащенко был проанализирован опыт, накопленный исследовательскими группами Петербурга, Петрозаводска, Тамбова, Ярославля, которые участвовали в ряде историко-демографических проектов вместе с учеными университетов Гронингена (Нидерланды) и Айова-Сити (США). Стержнем выступления был призыв к более точному использованию статистического аппарата и соблюдению осторожности при проведении обобщений. Было обращено внимание на то, что в большинстве случаев при практическом проведении когортного анализа историки, анализируя ситуацию в отдельных приходах, имеют дело «малыми» выборками, требующими привлечения специального статистического аппарата. В сообщении П. А. Менуховой были приведены конкретные данные о величине доверительных интервалов, полученных при изучении среднего возраста вступления в брак, показателей рождаемости и смертности. Сравнивая интервалы, автор пришла к выводу о том, что делать какие-то заключения на основании 1−2 приходов еще рано. Для получения достоверных выводов объем информации должен быть многократно увеличен. С. С. Смирнова рассмотрела временные и географические аспекты распространения эпидемий холеры и оспы в десятках сельских приходов. Интересно наблюдение автора о том, что при случайном отборе приходов среди них могут попадаться и такие, в которых эпидемии практически не наблюдались, или их распространение характеризуется крайней неравномерностью. Это делает необходимым острожное отношение к каким-либо обобщениям, полученным на основании анализа информации из ограниченного числа приходов.

Особое место на конференции занял доклад B.JI. Носевича (Минск). На протяжении ряда лет автор тщательно исследовал отдельный микрорегион на территории Борисовского уезда Минской губернии, по которому сохранилась коллекция метрик за 1762−1850 гг., а также серия инвентарей и ревизских сказок. Это позволило реконструировать поименный состав населения, рассчитать показатели смертности и рождаемости. Фактически прослежена история более 200 хозяйств, восстановлены жизненные циклы около 1500 взрослых мужчин и членов их семей.

Работа секции, посвященной исторической демографии, показала, что университетские группы, занимающиеся исторической демографией практически синхронно работают над проблемами вовлечения в научный оборот и последующего анализа значительных по объему массивов документов церковного, ревизского и административно-полицейского учета населения.

Интерес представляют также работы Н. Б. Арсентьева по демографии населенных пунктов пензенского региона, исследованию потенциала демографической информации, заключенной в ревизских сказках.45 Он предлагает находить некий коэффициент погрешности информации ревизских сказок, сравнивая их сведения с данными параллельных источников (окладных книг) и использовать данную величину для коррекции расчетов демографической динамики по материалам ревизий. Исследователь подчеркивая богатый потенциал этого источника, считает что «имея полную информацию по губернии о национальном составе сел и деревень при переходе от одной ревизии к другой, можно проследить процессы развития края, численность и этнический состав жителей избранного для исследования региона России». Н. Б. Арсентьев приходит к выводу, что «ревизские сказки обладают богатыми потенциальными возможностями для применения алгоритмов машинной обработки». Эффект от базы данных по ревизским сказкам будет максимальным, если при ее создании исследователям удастся найти «определенный набор правил компьютерной формализации источника и определить перечень рабочих гипотез, создавших алгоритм его машинной обработки».

В заключение историографического обзора хотелось отметить, что микродемографические исследования российских историков получают все.

45 Н. Б. Арсентьев, А. И. Егунова Ревизские сказки: новые возможности исторического исследования//Круг идей: традиции и тенденции исторической информатики. Труды IV конференции Ассоциации «история и компьютер». М., 1997.С. 146−160~ большее международное признание. Так, в 2001 г. несколько их сообщений было включено в программу конференции в Хельсинки'6.

И все-таки следует признать, что первые наработки российских исследователей социально-демографической истории на микроуровне пока носят относительно фрагментарный характер, представлены в основном краткими тезисами выступлений на конференциях и небольшим числом статей по отдельным аспектам демографического поведения малых групп населения, чаще всего на уровне одного прихода. Поэтому представляются необходимыми работы, направленные на комплексное изучение многих аспектов исторической демографии на уровне нескольких приходов с широким применением современных методов исследования.

Целью данной диссертации является изучение разных сторон и выявление особенностей демографического поведения традиционного земледельческого крестьянства на основе микроанализа первичных демографических источников с использованием количественных методов исследования и компьютерных технологий.

Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие задачи:

— выявление информационного потенциала источников, степени их полноты и достоверности;

— отбор и создание технологического инструментария для обработки источников с учетом специфики первичных демографических данных;

— формирование и редактирование демографических баз данных (далее БД) как структурно-ориентированного, так и источнико-ориентированного характера;

— определение особенностей основных элементов демографического поведения традиционного крестьянства (рождаемость, брачность, смертность) на отдельных временных «срезах» и длинных временных рядах;

46 CM.:Avdeev A., Blum A., Troitskaia I. Seasonal factor in demography of Russian peasantry in the XLXth century// European Population Conference 2001. Abstract. Helsinki, 2001. P.274- Diatchkov V., Demographic cycles as a basic factor of Russian system transition// Ibid P.275.

— разработка материала на разных уровнях (приход, семья, личность);

— определение специфики структуры, истории и оптимального размера крестьянских семей;

— комплексный анализ демографического поведения и семейной истории путем взаимопроверки и взаимодополнения данных метрических книг и ревизских сказок;

— сопоставление оценок и наблюдений крестьянской демографии трех приходов с другими приходами Тамбовской губернии, других регионов России и зарубежных стран;

— решение на этой основе задач соединения результатов микро-, мезои макродемографического анализа.

Источники. Одним из главных источников изучения нашей темы стали метрические книги. Они уже становились объектом источниковедческого анализа в российской историографии. Однако разное качество метрических книг, репрезентативность информации в них по различным губерниям требуют специального анализа на региональном уровне47.

Автором использовались документы из фонда «Коллекция метрических книг» государственного архива Тамбовской области за период с середины XVIII в. по 1918 г. 48 Метрические книги велись церковнослужителями в двух экземплярах. Первый отправлялся в духовную консисторию, а второй оставался в приходской церкви. Книги состояли из трех разделов: крещения, бракосочетания, смертность. До 1840-х гг. графы чертились от руки, позже.

47 См.: Яновский А. Е. Метрические книги // Энциклопедический словарь «Брокгауз и Эфрон». Т.ХЕХ. Кн. 37. С.204- Новиков Л. П. Метрики (общие акты состояний) у православных (по ведомствам епархиальному и военно-духовному), инославных, старообрядцев, сектантов, евреев, караимов и магометан. Акты гражданского состояния в царстве польском. Подробнее см. статью: Антонов Д. Н., Антонова И. А. Метрические книги: время собирать камни // Отечественные архивы. 1996. № 4. С. 15−28- № 5. С.29−42- Кабузан В. М. Народонаселение России в XVIII — первой половине XIX вПалли Х. Э. Источники по исторической демографии Эстонии (XVIIIXIX в) — Брук Л И. Методика использования метрик в историко-демографических исследованиях // История СССР. 1982. № 1- Антонов Д. Н., Антонова И. А. Указ. соч.- Хок С. Голод. Болезни и структура смертности в приходе Борщевка, Россия, 1800−1912// Социально-демографическая история России XIX—XX вв. С. З-ЗО.- Каншцев В. В., Кончаков Р. Б., Мизис Ю. А. Соотношение когортного и сплошного анализа демографического поведения российского крестьянства XIX — начала XX в. (по материалам прихода с. Малые Пупки Тамбовской губернии)//Там же. С.60−71.

48 См.: Государственный архив Тамбовской области (далее ГАТО). Ф. 1049. использовались типографские бланки. Книги оформлялись одним церковнослужителем или несколькими по очереди (обычно не более трех человек). Каждая запись завершалась подписью лица, совершившего требу. С 1880-х гг. ведение метрических книг было возложено на псаломщика.

Степень полноты и точности информации, включенной в метрические книги, зависела как от объективных, так и от субъективных факторов. Сведения об именах, фамилиях, возрасте записывались со слов регистрируемых, так как крестьянам никаких документов и выписок на руки не давали. Многочисленные разночтения в транскрипции написания имен, фамилий, возрасте не сверялись с предшествующими данными. Например, часто бросается в глаза, что запись об имени и возрасте молодоженов при венчании явно не сверялись с записью о крещении. Поэтому в последующие годы могла происходить трансформация имени, фамилии, неправильные указания возраста.

В значительной мере точность информации в метрических книгах зависела от добросовестности и грамотности священнослужителей, некоторых особенностей сельского быта. Серьезного контроля правильности ведения метрических книг до 1870-х гг. не было. Поэтому недобросовестный священник мог не вписывать всех рожденных младенцев, особенно если их количество в один день регистрации было выше обычного. Как правило, каждая регистрация рождения или брака завершалась подношениями. Многочисленные неточности, погрешности, изменение аккуратности почерка в записях попадали на периоды массовых регистраций.

Характер и количество грамматических ошибок зависели от грамотности писавшего, которая была явно невысока, а полнота и точность сведений — от его добросовестности. Нерадивые священники сокращали запись до максимально лаконичной.

Каждый из трех разделов метрических книг имеет свои особенности. В газлеле о кпетттениях записывались месяц и день рождения и крещения, имя х г л — - - - ¦ - 1″ ч Г—1 г Г 7 новорожденного, сословный статус, имя, отчество и фамилия родителей, их вероисповедание, сословный статус, имя, отчество и фамилия восприемников (крестных), участвовавших в таинстве крещения.

До 1840-х гг. в сведениях о родителях записывался только отец. Данные о матери были только у незаконнорожденных. Идентификация последних крайне затруднительна, так как у них не указывалось отчество, не всегда записывалась фамилия матери. Иногда фамилия незаконнорожденного образовывалась от имени деда. Например, в с. Малые Пупки незаконнорожденная дочь Анны Сергеевны Капичниковой записана Феодосией Сергеевой49. Фамилия незаконнорожденных могла даваться и по имени крестного отца. Поэтому нелегко установить родственников этого человека, если отсутствуют какие-то промежуточные данные. В с. Малые Пупки родившаяся в 1831 г. незаконнорожденная дочь Христиньи Капичниковой Агафья получила фамилию Сергеева по имени одного из восприемников50.

В данных о крещении до середины 80-х годов XIX в. тщательно отмечался факт незаконного происхождения ребенка. Даже у женщин, состоящих в браке, ребенок мог быть записан «прижитым блудно». Вероятно, имели место случаи отказа супруга признать отцовство или очевидное для всех его длительное отсутствие. В случае рождения ребенка, свадьба матери которого состоялась менее чем за 9 месяцев до его рождения, вносилась запись, что он незаконнорожденный, поскольку его мать «венчалась, будучи беременною девицею». Так что венец не покрывал грех. При этом ребенку впоследствии чаще давалась фамилия мужа матери, но отчества у него не было. Сведения о незаконном происхождении ребенка вносились в две или одну из двух граф — о его имени и сведения о родителях. Под именем писалось и подчеркивалось слово «незаконный».

49 См.: ГАТО. Ф. 1049. Оп.З. Д. 1637. Л.1.

50 См.: ГАТО. Д5677. Л.609.

Встречаются единичные случаи, когда незаконнорожденный записывался на имя отца. Вероятно, в таком случае мужчина не скрывал отцовства и брал ребенка на воспитание. Но в этом случае не указывалась мать. При беглом анализе видно, что матери незаконнорожденных детей особенно часто являлись временно проживающими в этом селе. Очевидно, что они старались таким способом скрыть факт незаконного рождения ребенка.

При рождении детей у солдаток особо оговаривались сроки отпуска мужа или ее поездки к мужу в армию, чтобы доказать законность появления ребенка на свет и его отнесения к сословию солдатских детей.

В случае крещения подкидыша записывалось, к чьему двору и при каких обстоятельствах был подкинут младенец. В качестве примера можно привести запись из метрики с. М. Пупки: «Подкинутый ко двору государственного крестьянина Космы Капичникова в полночь 10 июля младенец мужеска пола"51. Возраст подкидыша никого не интересовал. Датой рождения записывалось то же число, что и дата крещения. Фамилия подкидышу давалась по фамилии хозяина двора или по фамилии крестного отца. При этом в последующих записях, например, о смерти ребенка, также записывался двор, к которому он был подкинут.

Сравнение состава нескольких семей, в которых оказывался подкинутый младенец, показывает, что матери обычно выбирали их с таким расчетом, что у одной из женщин двора есть или только что умер грудной ребенок. Вероятно, расчет был на женскую жалость и физическую возможность выкормить чужого малыша.

Таким образом, помимо чисто демографических аспектов, метрические книги дают некоторые сведения о состоянии традиционной крестьянской нравственности.

Интервал между записанными в метриках датами рождения и крестинами был очень мал — один-два дня. Учитывая житейскую нереальность крещения.

51 См.: ГАТО. Оп. 3. Д. 1713. Л.26. таких малых детей, можно предполагать, что священники могли произвольно записывать дату рождения, не имевшую для них значения, просто отнимая от даты крещения несколько дней.

Имя новорожденному давалось по святцам независимо от того, есть ли в семье другой живой ребенок с таким же именем, и является ли имя общеупотребительным. Набор имен у тамбовских крестьян уже в первой половине XIX в. был весьма широк. Затем шло его постепенное сокращение, так как родители стали всячески избегать неблагозвучных имен.

В правописании имен детей в метриках встречается немало ошибок. Иногда вместо церковнославянской формы записывалась общеупотребительная русская. Например, Осип вместо Иосиф, Иван вместо Иоанна и т. п. Писавшиеся со слов имена родителей чаще всего вносились в общеупотребительной и даже разговорной форме. Например, Прасковья, Ульяна, Санька.

При рождении близнецов под их именами делалась пометка: близнецы. Есть единичные случаи, когда дата рождения близнецов отнесена к разным числам с интервалом больше двух суток при общей дате крещения, а также случаи крещения близнецов одного пола одним именем. Например, в одной из метрических книг с. М. Пупки зафиксировано: «Близнецы Кириллы». 52.

Очень частыми были ошибки в нумерации в метриках числа новорожденных. Изредка встречаются ошибки с именами и даже полом ребенка. Эти ошибки исправлялись спустя много лет с заверительной записью. Например, священником с. М. Пупки через 20 лет было записано, что Сергей на самом деле Яков. 53 А другой случай в этом приходе вообще имел комический характер. Запись о крещении девицы Феодосии исправлена через 20 лет на запись о крещении младенца мужского пола Митрофана. 54 Исправление сделано по распоряжению отца благочинного. Внесение.

52 См.: ГАТО. Оп. 3. Оп. 3. Д. 1713. Л.2.

53 Г., • То., гг о.

W1V1.. XCUVl S1YV. Л,/,.

54 См.: Там же. Д. 3357. Л.9. исправлений именно через 20 лет и только у мужчин связано с призывом в армию.

В разделе о бракосочетавшихся записывались месяц и день венчания, звание имя, отчество, фамилия, вероисповедание жениха и невесты, в какой по счету брак они вступают, кто совершал таинство, кто являлся поручителем. Возраст новобрачных стал указываться только с 1840-х гг. В случае вступления в брак не местного жителя указывалось, где он жил перед браком. Источник позволяет анализировать брачный возраст, традиционное для прихода время заключения большинства первых браков, группу соседних сел, уроженцы которых часто вступали в браки между собой.

В разделе об умерших записывался месяц, день смерти и погребения, возраст умершего, причина смерти, кто исповедывал и приобщал, кто совершал погребение, место погребения. Очевидно, что хоронили на третий день после смерти. В случае скоропостижной смерти или смерти от несчастного случая (пожар, прорыв плотины мельницы, замерз, утонул и т. д.) разрешение на погребение по христианскому обряду на освещенной земле давал пристав. В изученных нами метрических книгах фактов отказа в погребении по христианскому обряду не встречалось.

До 1860-х гг. сравнительно редко регистрировалась смерть младенцев моложе полугода. Только с 1890-х гг. встречается счет возраста малышей с точностью до полумесяца. Есть факты регистрации смерти очень маленьких детей, сведений о крещении которых в книге нет. Обычно это не первенцы. Можно лишь предполагать, что слабых новорожденных крестили дома, не делая запись в книге. С 1870-х гг. в причинах смерти стала встречаться запись о смерти новорожденных «от недозрелости во чреве». При высокой младенческой смертности очевидно, что на первом году жизни особенно часто умирали близнецы (оба или один) и подкидыши.

Очень редко в разделе о смерти встречаются записи о мертворожденных младенцах. Например, в метрических книгах с, Байловка за 1810−1917 гг. зарегистрировали только 5 случаев рождения мертворожденных. Это связано с отношением к смерти младенцев и всегда очень скромной церемонией их похорон. Если Р. Зидер утверждает, что в Западной Европе в XIX в. мертворожденных крестьянских детей отпевали в церкви и хоронили с колокольным звоном55, то в России этого не делали даже в начале XX в.

Графа о причинах смерти дает материал для анализа заболеваемости населения. При записи причин смерти от болезни священник записывал названия известных ему болезней, прежде всего эпидемических (сибирская язва, холера, оспа, скарлатина, корь) или симптомов, сопутствующих болезни (колики, горячка, удушье, головная боль, водянка). Иногда ленивые или недостаточно грамотные священники писали на всей странице общую фразу «по воле божьей».

Так что полнота сведений о причинах смертности за разные годы неодинакова. Особо оговаривались смерть от несчастных случаев, смерть женщин от родов (неразрешение от бремени, истечение крови). Анализ семейного положения людей, возраста и причин смерти могут дать сведения о характере эпидемических заболеваний, их сезонности, уровне санитарной культуры.

Одной из причин смерти часто называется старость (формулировка — от престарелости). Причем, нижняя граница возраста, в котором смерть считается естественной, невысока — 46−48 лет.

В записях о смерти содержатся данные о семейном положении человека. Указывается, чей ребенок, родной он или нет, чья жена, вдова. По этим записям может быть выявлено безбрачие женщин. В тех случаях, когда умирала незамужняя женщина, в метрике она записывалась девицей, даже, если ей 80 лет.

55 См.: Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII — XX вв.) / Пер. с.

РОССПЙС^А I.

Fbcrz* ¦ л'-.hHJU I — чвя&изт^Ш i.

Очевидно, что часть мужчин умирала вне своего села. Данных об их смерти мы не находим, а в записях о смерти их жен те значатся вдовами.

Указание в метрических документах на постоянное место жительства умершего позволяет делать выводы о миграционных процессах.

Дополнительные к метрикам сведения о социально-демографическом поведении населения можно найти в делах фондов духовных консисторий и духовных правлений. Церковное начальство вполне осознавало далеко не идеальный порядок в ведении и хранении метрических книг приходскими священниками. Отсюда возникали и позже вносимые в них с ведома епархиального начальства исправления, и внимание епископа к документации при инспекционных поездках по епархии. Например, в 1849 г. в замечаниях епископа перечисляются такие распространенные случаи: внесение записи о крещении или венчании задним числом, неправильно записанные имена, выдранные для хозяйственных надобностей листы из метрических и обыскных книг (виновницами этого обычно называют матушек, спешивших что-то завернуть, завязать варенье и т. п.). Книги частенько хранились не в церкви, а дома у священника или дьякона.56.

Легкомысленное отношение священников к регистрации рождений, браков и смертей заметно и по делам о проступках и преступлениях духовенства, книгам регистрации штрафов священнослужителей, книгам регистрации судимостей священнослужителей. Чаще всего штрафовали за несоблюдение требований к делопроизводству при венчании57. В качестве нарушений упоминаются беспорядочное писание брачных обысков и даже потери обыскных книг58. Достаточно массовым было повенчание чужеприходных браков без внесения в метрики. За этот проступок наказывали не только священников, но и дьяконов, псаломщиков и пономарей. 59 За ведение документации отвечал дьякон или.

56 См.: ГАТО. Ф.181. Оп.1. Д. 1195.

57 См.: Там же. Ф.888. Оп.1. Д. 28. Л.2-Юп.2. Д17. Л. 1−24.

58 См.: Там же. Оп.1. Д. 28. Л.66.

59 См.: Там же. Ф.181. Оп.1. Д. 1937.Л.150- Ф.888. Оп.1. Д. 28. Л.22. псаломщик. Поэтому трудно понять, наказаны они только за отсутствие записи или за то, что посмели и совершить чин венчания. Так что определенную потерю информации о заключенных браках можно относить на счет безалаберности в записях о венчании. Сведения о нарушениях в записях о крещении незаконнорожденных иногда встречаются в делах о посылке грешниц на церковное покаяние.60.

Штрафов за невнесение записей о смерти или какое-то искажение в них пока не обнаружено. Вполне возможно, что это связано с полицейским надзором, осуществлявшимся в соответствии с гражданским законодательством. Во всех случаях смерти от несчастных случаев есть пометки «свидетельствован земскою полициею» или распоряжение вышестоящего церковного начальства о христианском погребении.

Демографическую статистику можно проверять по сводным «Ведомостям о родившихся, браком сочетавшихся и умерших за год». Ежегодно священники заполняли их для сводного отчета о состоянии епархии. В них содержатся сведения о количестве заключенных браков, родившихся мальчиках и девочках, умерших мужского и женского пола с указанием возраста и причин смерти. Эти ведомости могли быть включены в отчеты отцов благочинных или суммированы в них. По итоговым таблицам ведомостей можно восполнить количественные показатели демографического поведения прихожан за год, если утрачена метрическая книга.

Массовым демографическим источником являются обыскные книги. Они также могут называться «Книга для записи браком сочетавшихся». Книга выдавалась в церковь на несколько лет. В нее вносились своеобразные заявления молодых, в которых указывалось, каким браком каждый из них собирается венчаться и что между ними нет плотского и крестного родства. В брачном обыске духовенство должно было указать сословие, место жительства, возраст жениха и невесты, каким браком они венчаются, наличие.

60 См.: Там же. Ф.181. Оп.1. Д. 151. родительского благословения, разрешения от начальства или владельцев крепостных, дату первого оглашения об обручении. Если жених или невеста были не из этого прихода, то полагалось приложить записку от духовного отца о возрасте, исповеди и причастии. Брачный обыск подписывали и члены клира, и поезжане (свидетели). В просмотренных нами обыскных книгах никаких справок не подшито, часть сведений брачного обыска нередко пропущена. 61 К ведению этих книг относились халатнее, чем к метрическим. Они не считались основным документом о браке, И все же по ним можно уточнять или восполнять утраченные метрические записи. В обыскную книгу включались те же сведения, что и в метрику при регистрации бракосочетания.

Для изучения брачного поведения интересны дела о разрешениях на повторный брак.62 Они перекликаются с делами о разводах63. Обычно просьба о повторном браке была связана с безвестным отсутствием первого супруга. Для разрешения проводилось выяснение всех обстоятельств. Требовалось сначала оформить развод, а уж потом заключить новый брак. Вследствие того, что у крестьян не было на руках документов, то нередко возникала путаница в фамилиях64. В первой половине XIX в. ввиду незавершенности процесса образования фамилий у низших сословий превращение отчеств или прозвищ в официальные фамилии было обычным делом. Чехарда имен у одного человека тоже не воспринималась, как что-то исключительное.

Интересную информацию о демографическом поведении населения можно почерпнуть в ведомостях о церквях, которые велись на протяжении всего XIX в. Они назывались «Наряд с ведомостями о состоянии церквей, об обслуживающем персонале и о прихожанах», «Рапорты, ведомости и сведения благочинных о церквях и духовенстве», «Ведомость о состоянии церквей», «Сведения о церквях, поведении и судимости прихожан», «Краткие отчеты священников о деятельности церквей». Иногда они совмещены с клировыми.

61 См.: ГАТО. Ф.889. Оп.1. Д. 1,4- Ф.181. Оп.1. Д. 524,688.

62 См.: Там же. Ф.181. Оп.1. Д.1815- Ф.888. Оп.1. Д27. Оп.2. Д. 31.

63 См.: Там же. Ф.2. Оп.96. Д. 98. Ф.181. Оп.1. Д. 1011.

64 См.: Там же. Ф.888. Оп.2. Д. 31. ведомостями. Ведомость о церкви заполнялась священником и состояла из четырех разделов. Демографические сведения встречаются в разделах о прихожанах и священнослужителях. Кроме заполненных таблиц по каждому разделу писался еще и небольшой текстовый отчет. Сообщая о нравственности, нередко упоминали о живших невенчанными парах, подкидышах и другая демографическая информация. Статистическая часть раздела о прихожанах позволяет установить количество дворовых людей и крепостных крестьян у каждого помещика, отставных солдат, лиц неправославного вероисповедания в приходе. В многоштатных церквях указывалось, какие деревни или части села являются приходом определенного священника. «Ведомости» велись на протяжении всего XIX в.

Немало интересного демографического материала можно найти и в отчетах отцов благочинных. Отчеты подавались до 1890-х годов нерегулярно, ас 1891 г. — ежегодно. Для отчета существовал стандартный бланк-вопросник. Из этого документа видно, что для того, чтобы не допустить фактов некрещения младенцев по экономическим соображениям, плата за крещение была минимальной: в начале XX в. до 50 копеек. Для сравнения укажем, что плата за венчание составляла минимум 10 руб. Массовым явлением (негативным с точки зрения отцов церкви) было приурочивание свадеб к престольному празднику. Анализируя отношение паствы к несчастьям, в том числе смерти родных, благочинные в один голос отмечают убежденность в том, что «на все есть воля Божия, ни ропота, ни раздражения никогда не видно и не бывает». 65 В отчетах распространены сетования на неудовлетворительное состояние сельских кладбищ из-за «равнодушного отношения прихожан к местам погребения своих присных"66.

Для выяснения причин неполной регистрации в метриках рождений и смертей крещенных младенцев и детей пришлось обратиться к.

65 См.: ГАТО. Ф. 181. On. 1. Д. 2080. Л. 14.

66 См.: Там же. Л.20. этнографической литературе.67 По ее данным, отказ от регистрации неблагополучных рождений в понимании крестьян был вполне оправдан. На свет появился не человек, это как бы нерождение.

Умерших до крещения и мертворожденных отец хоронил поблизости от дома, в саду, на огороде, гумне, но так, чтобы никто не знал, когда и как это произошло. Нет прямых указаний на то, что также хоронили и часть крещенных младенцев. Но, зная отношение русского общества к детским смертям, можно допускать факты их похорон без отпевания и соответствующих записей в метрических книгах. В конце XIX — начале XX в. издавалось много книг по этикету, в которых, в частности, обстоятельно описывалось поведение в случае смерти родственников и знакомых. При этом почти не говорилось о поведении в случае смерти маленьких детей.

Умерший крещеный ребенок по крестьянским представлениям, становился ангелочком. Ведь причина его смерти была очевидной. Хоронили его на кладбище, но так как отпевание невинной душе не нужно, то в метрике факт смерти и погребения могли и не записать.

И, наконец, еще одна категория мертвых младенцев, отсутствующая в сельских метрических книгах, но регулярно встречающаяся в полицейских сводках — непохороненные убитые новорожденные: задушенные, брошенные в колодцы, болота, реки, овраги, навозные кучи нежеланные дети. Далеко не всех их находили. Если они крещенные, то по крестьянским суевериям, превращались в белых голубков.

Таким образом, крестьянская ментальность включала все обстоятельства смерти и погребения, в то время как официальная церковная статистика фиксировала пусть большую, но все же часть. Так что определенный процент.

67 См. Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб.: Литера, 1996. 480 е.- Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собр. М.Забылиным. Репринтное воспроизведение издания 1880 г. Симферополь: Таврида, 1992. 609 е.- Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М.: Терра, 1996. 272 с. См.: Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб.: Азбука, 1998. 672 е.- НовичковаТ. Доля и душа, горе и беда //Родина. 1996. № 1. С. 116. потери смертей", особенно детских, при демографических исследованиях неизбежен.

Важным источником, позволившим корректировать недостатки метрических книг, являются медицинские отчеты, ставшие регулярными с середины 1890-х гг. Эти источники вполне надежны, т.к. создавались врачами-профессионалами, охватили за 20 лет десятки тысяч людей (в огромном большинстве крестьян) и представляли собой естественную выборку. Специальный анализ отчетности по родильному и гинекологическому отделениям Тамбовской губернской земской больницы, статистика родовспоможений в фельдшерских пунктах Тамбова и нескольких уездов позволил представить реальное количество и сезонность беременностей, деторождений и скорректировать динамику младенческой смертности, предлагаемую метрическими книгами.

Выяснилось, что мертворожденные, младенцы, умершие до крещения, так называемые мнимоумершие в метрических книгах не регистрировались, зато отмечались в родильных отделениях или при приеме родов медиком на дому. По отчетам родильного отделения губернской земской больницы мертворожденные и выкидыши в поздние сроки беременности составляли в 1895 — 1913 гг. 20−35 процентов от числа детей, родившихся живыми. Ни за одной из женщин, изученных нами как членов демографических когорт, судя по метрикам, не числилось более 12 родов, в то время как отчеты родильных отделений неизменно фиксировали женщин, рожавших, по их собственным подсчетам, по 13 — 18 раз. Поэтому метриками нельзя пользоваться без приложения к ним поправочных коэффициентов. Так число зарегистрированных рождений и перинатальных смертей требует увеличения как минимум на треть, а полученное число, увеличенное еще на треть, даст представление о реальном количестве зачатий и беременностей, которое превысит, таким образом, число зарегистрированных рождений примерно в 1,8 раза. Интервалы между рождениями детей должны быть сокращены примерно в 1,4 раза. Младенческую же (до 1 года) смертность следует считать примерно на 10% большей зарегистрированной в метриках68.

Другим видом источников для изучения демографии являются ревизские сказки. В первой половине ХГХ в. они имели устоявшиеся традиционные формы. Ревизские документы заполнялись на типографских бланках стандартного типа со слов главы семейства в присутствии старосты и поручителей. Сведения собирали по каждому двору, сравнивая результаты предшествующей ревизии с нынешней. Левая страница книги заполнялась по мужскому полу, правая по женскому полу. Вносилась информация: имя, отчество, фамилия, возраст по предшествующей ревизии и на время новой ревизии. Первым, как правило, записывался старший член семьи по мужской линии, затем все последующие члены семьи с указанием степени родства. Если на момент новой ревизии член семьи умер, то в среднюю графу вносились данные о времени смерти. Выбытие из села или временное отсутствие также фиксировались, с указанием места выезда.

Сведения о женщинах в ревизских сказках носили вспомогательный характер. Женская часть семьи фиксировалась только на момент ревизии. Здесь зачастую отсутствовали данные о смерти, замужестве, выезде за пределы села.

Ревизские переписи, как демографический источник, содержат немало недостатков. Большинство сведений записывалось в них со слов членов семьи и грешит естественными ошибками и неточностями. Это касается возраста живущих, года смерти конкретных людей, времени переезда жителей села. Отсутствуют сведения о младенческой смертности в промежутках между ревизиями. Практически невозможно проследить судьбу женщин на протяжении длительного периода.

И все-таки, по мнению И. А. Троицкой, при применении современных методов демографического анализа на основе ревизских сказок можно с.

68 См. Дьячков В. Л. Труд, хлеб, любовь и космос или о факторах формирования крестьянской семьи во второй половине XIX — начале XX в. С. 72−82 достаточной степенью точности оценить следующие демографические показатели: возрастную структуру населенияповозрастные показатели смертности взрослого мужского населенияповозрастные показатели миграции населенияразмер и состав семьиповозрастные коэффициенты брачности, иногда брачные миграции для женщин69.

Структуру крестьянской семьи ревизские документы позволяют изучать с начала XIX в. До этого они обычно содержали сведения только о мужских душах. С 7-й ревизии (1816г.)в сказки регулярно стали записывать и женскую часть семьи.

Существенный недостаток ревизских сказок как источника заключается в том, что в качестве семьи фиксировалось отдельное крестьянское домохозяйство (двор), которое могло быть формальной большой семьей, а фактически делиться на несколько самостоятельных мелких семей. В дореформенной России власти и помещики препятствовали семейным разделам. Но насколько соблюдался этот запрет в реальной жизни, мы пока не знаем. Поэтому вынуждены принимать равенство двора и семьи, делая оговорки там, где это возможно.

В ревизских сказках часто упоминаются в качестве членов самостоятельных домохозяйств несколько детей или даже один ребенок. Фактически это обычно были дети-сироты, которые являлись формальными остатками распавшихся в период между ревизиями семей и вряд ли реально могли жить самостоятельно. По логике вещей они должны были находиться на чьем-то попечении.

В изучении структуры русской крестьянской семьи второй половины XIXначала XX в. существуют серьезные проблемы с источниковой базой. Как известно, с завершением ревизий в конце 1850-х годов российское правительство почти 40 лет не проводило всеобщих переписей населения. Да и перепись 1897 г. оказалась не подходящей для наших задач, т.к. первичные.

69 См.: Троицкая И. А. Указ. соч. материалы обследования, содержавшие сведения о конкретных семьях, по инструкции Центрального Статистического Комитета, подлежали уничтожению. Поэтому пришлось заниматься поисками других источников второй половины XIX — начала XX в. с первичными данными о крестьянских семьях.

В какой-то мере оказались пригодными материалы подворных переписей 1880-х годов, проводившихся Тамбовским губернским земством, а также подворные бланки сельскохозяйственной переписи 1917 г. Приходится привлекать пусть и ограниченные, но все-таки массовые прошения солдаток о пособиях, семейные списки отрубников и хуторян. Естественно, что для наиболее корректного и эффективного использования этих во многом разноплановых, относящихся к принципиально отличающимся отрезкам российской истории документов, необходимо решить немало проблем источниковедческого характера. Так, в подворных переписях 1880-х годов часто содержатся персональные данные только о главе домохозяйства, а также сведения о числе «ревизских душ» и «едоков». В списках отрубников и хуторян дано общее число членов каждой семьи с разделением по полам, а внутри последних с указанием количества женщин и мужчин-работников. Однако в этом источнике нет информации о родственных отношениях внутри семей.

Все рассмотренные источники требуют дополнения персонифицированными сведениями. Такие сведения можно получить, имея полную базу данных по метрическим книгам конкретного села. Исходя из этого, мы начали реконструкцию персонального состава семей Малых и Пупок 1880 г., взяв за основу структуру каждой «ячейки общества», отразившуюся в последних ревизских сказках двух сел, и сравнивая ее с изменениями в семьях, зарегистрированных метрическими книгами 1859 -1880 гг.

Интегральное изучение демографической истории отдельных приходов (с учетом материалов не только приходских метрических книг, но и источников медицинских учреждений, вышестоящих церковных органов и др.) показало во многом конформистское взаимодействие государства и общества в повседневной жизни.

Представители всех слоев общества, в том числе «образованных», весьма спокойно относились к младенческой смертности и не всегда стремились проделать официальную процедуру крещения родившегося слабеньким ребенка или отпевания умершего крещеного младенца. Обычными в повседневной жизни были факты «обхода» населением брачного законодательства.

Священники как представители власти в приходе не проявляли особого рвения к точной регистрации рождений и смертей младенцев. Они часто становились «соучастниками» нарушений брачного законодательства. В таком поведении священнослужителей скорее виден корыстный интерес, чем усердие государственных служащих. Ведь за отпевание младенца требы не полагались, а, напротив, «левые» венчания служили источником дополнительных доходов.

Церковные и государственные учреждения не проявляли особой активности в борьбе с указанными нарушениями учета «актов гражданского состояния», поскольку такие нарушения относились больше к нравственным проступкам и были безопасными для государства с прагматично-политической точки зрения.

Сложный характер имела заинтересованность властей, помещиков и крестьян при составлении ревизских сказок. Государство при проведении ревизий прежде всего стремилось учесть наличные мужские податные души. Учет женщин, хотя и требовался официально, не бы столь обязателен. Точность в фиксации фамилий, имен, отчеств крестьян требовалась настолько, насколько она позволяла проверить наличие конкретной ревизской души, зафиксированной предыдущей ревизией. Четкое указание возраста крестьян для чиновников не имело существенного значения. Возможно и допускать конформизм чиновников при укрытие помещиками отдельных «душ», поскольку между конкретными людьми из этих родственных социальных групп вполне могли быть «неформальные» отношения.

Власти были весьма заинтересованы в более или менее точной регистрации фактов выбытия или прибытия крестьян между ревизиями. Это было нужно для контроля числа рекрутов из конкретных населенных пунктов, организации переселений государственных крестьян, регистрации в административных целях случаев побегов крестьян, ссылок за преступления.

Помещики формально несли ответственность за точность ревизских данных. Иногда они могли допускать сокрытие от ревизии какой-то части крестьян-мужчин, поскольку отвечали за уплату ими подушной подати. Применительно к управляющим помещичьими имениями из крестьянской среды допустимо предположение о возможности конформизма в отношениях с крестьянами-родственниками или соседями.

Помещиков и управляющих, особенно из крестьян, мало интересовали точные фамилии, имена, отчества, возраста переписываемых крестьян. Часто помещики и практически всегда управляющие лично знали глав крестьянских семей, а точные сведения об остальных членах двора им были не так важны.

Помещиков и управляющих, безусловно, интересовали различные изменения в положении ревизских душ между переписями. В большей мере, чем властям, им нужны были точные годы этих событий. Особенно это касается дат рекрутских наборов, за которые помещики несли ответственность.

Крестьяне также отчасти имели позитивный интерес к точности ревизских данных. Особенно это интересовало их в связи с проведением общинных переделов земли в годы ревизий и соблюдением очередности при призыве рекрутов. При этом четкие указания фамилий, имен, отчеств, возраста членов своих семей их мало интересовали, во-первых, это было хорошо известно, как говорится, по жизни, во-вторых, точность этих показателей, особенно возраста крестьянам почти не требовалась с практической точки зрения.

Методология. Сразу оговоримся, методологию мы понимаем не в традиционном для советской историографии смысле общетеоретических основ исторических исследований, а в качестве характерного для современной мировой науки сочетания теоретических, источниковедческих, инструментальных подходов к познанию истории.

В первую очередь автор руководствовался основными принципами исторического познания. Применение принципа историзма в данной работе выразилось в стремлении избежать характерной для российского общественного сознания идеализации традиционного крестьянства. Реализация этого принципа в работе усиливалась применением «беспристрастных» количественных методов и ЭВМ.

Соблюдение принципа историзма требовало от автора необходимости избежать, с одной стороны, «цивилизованного» осуждения примитивного, во многом биологического демографического поведения дореволюционного российского крестьянства, с другой, — распространенной сейчас среди многих представителей общественности и консервативных политиков «настальгии» по патриархальной крестьянской плодовитости и большой семье, к которым в принципе невозможен возврат в современных условиях.

Основным теоретическим подходом к изучению намеченной темы стал цивилизационный подход, уделяющий, в частности, особое внимание традиционное обществу и таким его атрибутам, как расширенное воспроизводство населения, тесная связь общества с природой, устойчивость таких социальных институтов, как община и большая семья.

В работе учтены важнейшие положения теории модернизации, в особенности касающиеся проблемы демографического перехода. Применительно к российской истории очень важен тезис этой теории о сложностях и противоречиях догоняющей модернизации, которая в сфере демографии нередко приводит к катастрофическому сокращению «избыточного» по меркам индустриального общества населения.

Важной опорой исследования стали идеи французской школы «Анналов» и других направлений социальной истории, прежде всего положения, связанные с обоснованием важности изучения конкретного, «живого», «простого» человека и малых социальных групп.

Марксистский подход в меньшей мере подходит для объяснения сравнительно инертных демографических процессов, которые далеко не сразу изменяют свою суть со сменой общественно-экономических формаций. Так, трудно обнаружить влияние, несомненно, развивавшегося в пореформенной России капиталистического уклада непосредственно на демографическое поведение крестьян. Однако из марксистской теории приемлем тезис о возможности особого некапиталистического пути развития в странах, сохранивших остатки первобытно-общинной формации. Возможно, это даст какое-то объяснение протекавшим здесь специфическим демографическим процессам по сравнению с демографическими процессами в буржуазных обществах Запада. Марксистские наработки в изучении феодальной формации могут быть полезны в объяснении частно-феодального и государственно-феодального контроля над крестьянской семьей, вплоть до вмешательства непосредственно в семейно-брачные отношения и другие демографические процессы.

Одним из генеральных направлений развития мировой исторической науки в 1960;1970;е гг. стало изучение социальной истории на основе весьма конкретного микроисторического материала. В отличие от традиционного для историков макроисторического подхода, направленного на изучение выдающихся событий и личностей государственного, континентального, мирового масштабов, микроисторический подход нацелен на изучение «обычной» повседневной жизни в прошлом населения мелких территориальных единиц, представителей малых социальных, профессиональных, религиозных, тендерных и других групп, отдельных семей и конкретных индивидов.

В Советском Союзе идеологические требования ограничивали возможности таких исследований. Марксистский классовый подход к истории требовал изучения больших социальных общностей и не особо предусматривал исследования малых социально-профессиональных и иных групп, отдельных «рядовых» семей и личностей. Коммунистическая политика в отношении церкви и религии не только ограничивала изучение церковной истории, но и отвлекала внимание историков даже от «идеологически безвредных» источников церковного происхождения, в частности, очень многочисленных и важных для понимания истории повседневности метрических книг.

В диссертации применялись как традиционные методы исторического исследования (описательный, сравнительно-исторический, типологический, системно-структурный), так и новейшие методы, прежде всего связанные с компьютерными технологиями.

После первых рабочих встреч с голландскими коллегами, предоставившими методику создания электронных баз данных по исторической демографии и пакет прикладных программ REFLEX фирмы Borland, началось знакомство группы историков Тамбова с возможностями внедрения ЭВМ в научные исследования, в котором автор диссертации участвовал изначально как лаборант лаборатории социальной истории ТГУ.

Уже на первом этапе формирования демографической базы данных и использования компьютерной техники для ее обработки возникла необходимость совершенствования созданной по голландскому образцу структуры файла COHORT в связи со специфическими российскими источниковедческими и содержательными особенностями метрических книг, а также возможностями самого пакета прикладных программ REFLEX.

Еще на стадии сбора материала стала ясной надобность включения в структуру файла некоторых дополнительных сведений. Так, учитывая, что русские священники соблюдали строгое соответствие записываемых в метрики имен святцам в основном только при крещении ребенка, а при браке или смерти человека нередко указывали его повседневное, имя, мы решили ввести поля и для церковных имен и отчеств, и для их повседневных аналогов.

Применительно к тем селам, где проживали крестьяне нескольких помещиков, стало важным введение поля «владелец» .

В ходе реализации проекта по интегральной истории в связи с постоянным привлечением дополнительных групп источников и созданием новых баз данных выявилась необходимость совершенствования и программного обеспечения исследовательского процесса с использованием ЭВМ. В частности, мы столкнулись с трудностью создания в REFLEXe гибких таблиц, способных при необходимости объединять сведения нескольких таблиц, расположенных в разных файлах. В еще большей мере необходимость совершенствования программного обеспечения проявилась при сопоставлении когортного анализа с другими методиками изучения исторической демографии на первичном материале.

В связи с этим было начато освоение гибкой СУБД MS Access, которая дает возможности создания реляционных баз данных, состоящих из нескольких таблиц, связанных с помощью отношения одна запись ко многим, одна к одной, многие ко многим. Это позволило существенно облегчить работу операторов (компактное расположение формы на экране монитора), использовать различные элементы оформления форм ввода данных, основанные на выборе значения из предлагаемого списка, легко редактировать базу, взаимодействовать с такими программами, как MS Excel (статобработка данных) и MS Word (формирование сводных отчетов по базам).

Важным направлением совершенствования методологии исследования постепенно становился переход от структурно-ориентированных баз данных, созданных на основании целенаправленно отобранных из источника, казалось бы, достаточных для анализа отдельных показателей, к формированию источнико-ориентированных баз, включающих всю информацию источника.

Использование в диссертации разнообразных современных теоретических подходов и методик исследования позволило обеспечить новизну многих оценок и выводов исследования, а также их практическую значимость для.

56 дальнейших исследований по исторической демографии, для преподавания отечественной истории в высшей и средней школе, для разработки региональных социально-демографических программ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Решение поставленных в диссертационном исследовании задач привело к следующим наблюдениям, оценкам и выводам:

1. Выявление информационного потенциала первичных демографических источников является необходимым и важным начальным этапом историко-демографических исследований. Метрические книги и ревизские сказки со всеми их недочетами нельзя считать некачественными документами для серьезного научного анализа. Они закономерно оказались таковыми, какими и могли стать в силу особенностей истории России соответствующего периода. Конкретные представители духовенства, чиновничества, помещиков, которые проводили метрический или ревизский учет, сами крестьяне в неполной мере были заинтересованы в точности этих документов, достаточно четко фиксировали или сообщали только ту информацию, которая имела практическое значение и не противоречила их повседневным житейским интересам.

2. В такой ситуации историк обязан мобилизовать разнообразные исследовательские средства для максимально полного извлечения информации из своеобразных источников, ее проверки и корректировки. Небывалые возможности для решения этих задач дают современные количественные методы исследования и компьютерные технологии. Наш опыт показал наибольшую «удобность» для обработки первичных демографических сведений среди современных программных средств СУБД MS ACCESS. Эта программа позволяет одновременно в удобной форме накапливать и обрабатывать и текстовой, и цифровой материал, легко взаимодействовать для сложных расчетов и графических построений с программами MS EXCEL, СТАТИСТИКА и т. п. При этом электронные средства послужили нам не только инструментальным «подспорьем», но и позволили ставить и решать содержательные исторические вопросы, которые возникали в ходе формирования и обработки баз данных и не были очевидны при постановке исследовательских задач до взаимодействия с ЭВМ.

3. В ходе работы над диссертацией апробированы методы формирования как структурно-ориентированных, так и источнико-ориентированных БД. Первые из них непосредственно происходили из намеченных уже задач исследования, имели меньшую трудоемкость, но проявили непригодность для решения неожиданно возникающих в ходе формирования и обработки баз данных содержательных и технологических проблем. Источнико-ориентированные БД являются максимально полными и пригодными для решения любых задач по изучению включенных в них сведений, но очень трудоемки на стадии сбора архивной информации и ввода ее в ЭВМ. К тому же на этой стадии накапливается много неточностей, требующих большого редактирования БД. Наша работа показала, что этап редактирования имеет необычайную важность, т.к. позволяет не только исправить ошибки архивных выписок или операции их ввода в компьютер, но и выяснять конкретные исторические вопросы (степень добросовестности и проявления конформизма отдельных священников, чиновников, помещиков при составлении учетных документов, механизм формирования фамилий у помещичьих крестьян, отношение крестьян к своему официальному и повседневному именованию, к определению своего точного возраста и ряд других).

4. При всех недостатках источников для выявления точных количественных показателей на изученном материале можно утверждать о сохранении крестьянами трех типичных тамбовских приходов характерных для традиционного общества высоких и сверхвысоких показателей рождаемости, брачности и смертности. Только первая мировая война, связанная с очень широкой мобилизацией из резерва мужчин репродуктивных возрастов, привела к существенному спаду брачности и рождаемости в 1915;1916 гг. Однако стихийная демобилизация 1917 г. способствовала новому подъему числа свадеб, а в 1918 г. и числа рождений до довоенного уровня. Это обстоятельство говорит о том, что война не сломала традиционную модель демографического поведения крестьянства, а лишь на время ее деформировала.

Изучение длинных временных рядов рождаемости, брачности и смертности позволило выявить ритмы крестьянской демографии, явно связанные с природными циклами. Наличие материалов за 100 с лишним лет дало возможность В. Л. Дьячкову при нашем участии «пронаблюдать» несколько примерно 28-летних демографических циклов, сопряженных с урожаями земледельческих культур. В ходе этих циклов периодически повторялись устойчивые соотношения показателей рождаемости, брачности, смертности, естественного прироста по возрастным группа и полам.

Наиболее существенным оказалось соотношение динамики рождаемости и смертности, которое со второй половины XIX в. очевидно регулировалось не только природными (хотя они и оставались доминирующими), но и социальными факторами. В аграрных регионах пореформенной России в отличие от классической западноевропейской модели демографического перехода происходило не только снижение смертности, но и увеличение рождаемости (в Европе она постепенно снижалась). Это привело в центральных сельскохозяйственных регионах с исчерпанным земельным фондом и недостатком рабочих мест в городах для приема сельских мигрантов к аграрному перенаселению.

Главной, так сказать, внутрикрестьянской причиной этого, видимо, явилось сохранение общинных переделов земли, которые стимулировали крестьянскую рождаемость ради получения дополнительных земельных наделов и новых рабочих рук в экстенсивном с.х.производстве.

Важным природно-демографическим фактором всплеска крестьянской рождаемости во второй половине XIX в. стало очередное циклическое увеличение доли женщин в естественном приросте в конце 1850-х — начале 1880-х гг. и соответственно естественной базы плодовитости населения. Совпадение социально-демографических факторов подъема рождаемости привело к резкому отрыву рождаемости от смертности, который не мог уже быть ликвидирован самой природой и стал причиной многих социальных катаклизмов российской истории первых десятилетий XX в., наиболее катастрофически отразившихся на крестьянском населении перенаселенных аграрных регионов.

Таким образом, и на микроисторическом уровне мы получаем еще одно подтверждение чрезмерной роли общины на этапе перехода российского общества от аграрного к индустриальному, в частности, в деформации такого важного модернизационного процесса, как демографический переход.

5. Вероятно, не менее важной была и роль традиционной крестьянской семьи. Проведенный ее структурный анализ на материалах трех сел Тамбовской губернии показал, что в первой половине XIX в. большая расширенная семья-домохозяйство оставалась здесь почти незыблемой, а в государственной деревне даже укрепляла свои позиции и превышала оптимальный, по мнению некоторых исследователей, размер в 9−10 чел. С другой стороны, величина семей помещичьих крестьян в первой половине XIX в. немного сократилась и не дотягивала до оптимума. Средний же губернский показатель оказался близким к оптимальному. Надеемся, что наше микроисторическое исследование еще раз продемонстрировало необходимость осторожного использования средних цифр, отражавших абстрактные процессы, не существовавшие в реальной жизни.

К сожалению, сведения о структуре крестьянских семей отдельных сел во второй половине XIX-начале XX в. очень скудны. Но и они подтверждают хорошо известный процесс роста семейных разделов в 1860-е-1870-е гг. и их сокращения в последующие десятилетия. Судя, по всему, крестьянское сообщество само притормозило этот процесс и средний размер двора-семьи.

216 крестьянина Тамбовской губернии в конце XIX — начале XX в. редко был ниже 6 чел., что, видимо, являлось минимально допустимым для нормального ведения экстенсивного сельского хозяйства.

6. К аналогичным выводам приводит и использование метода восстановления истории семьи (ВИС), наиболее существенным результатом применения которого стало выявление оптимального сочетания едоков и работников на разных этапах существования крестьянского домохозяйства. Полученные данные при всех неизбежных колебаниях в расчетах с использованием малых цифр говорят о существовании в изученных селах, оптимального, по мнению А. В. Чаянова, соотношения едоков и работников для Черноземного региона в 1.7−1.9.

7. В целом микроисторический анализ демографического поведения традиционного крестьянства на уровне отдельных приходов Тамбовской губернии при сопоставлении с другими приходами губернии, России, зарубежных стран подтверждает все более укрепляющийся в современной отечественной историографии тезис о нарастании в позднеимперской России «общинной революции», которая, в частности, деформировала переход к современному демографическому поведению и современной семье в крестьянском социуме.