Процесс становления и формирования национальных литератур исследовался и исследуется сегодня достаточно активно и плодотворно и относится это и к литературам Сибири, Севера, Дальнего Востока [1]. Выявлены их исторические корни и условия возникновения и становления, основные идейно-тематические аспекты, факторы формообразования и связанные с этим механизмы ускорения. Исследованы литературной наукой отдельные вопросы художественности, ее критерии, другие еще ждут своего рассмотрения. И к каким бы крайностям и вульгаризаторской категоричности мы не приходили сегодня в отношении к своему прошлому, нельзя отрицать реальности: национальная литература имела возможность развиваться и стремиться к достижению уровня литературы XX века. Именно в этой исторической эпохе было реализовано понятие «ускорение» в связи с такими сущностными терминами как «новописьменный», «младописьменный» и другими, когда у народов появилась на основе учебы, освоения народно-поэтического опыта, взаимосвязей, возможность обретения, стяжения концов и начал для создания своей собственной литературы. Соответственно формировалось и художественное мышление писателя, способное этот уровень обеспечить.
Вместе с тем современная научная ориентация делает актуальными и возможными направления исследований в их дальнейших расширяющих и углубляющих взаимосвязях, углубления логики известного и изученного в национальной картине мирами в определенш/выведения в ней специфического и универсального, что позволило бы и национальным литературам или отдельным явлениям, происходящим в них, воити в! литературном науке р интеграционные процессы. К тому же сами концепции современной истории и теории развития общества и искусства расширяются и обогащаются реалиями научного познания в теории эволюции и космизма, этногенеза, идей евразийства и пассионарного напряжения, все более конкретизирующимися понятиями в области типов поэтики и литературных направлений, открывшимися возможностями познания религии и религиеведения и многое другое. Проблемы типологии активно изучались и изучаются современной фольклористической наукой [2].
Исследователи общероссийского литературного процесса обосновывают эту проблему как одну из главных на современном этапе: перечтение, основанное на достижениях современной филологии с учетом широкого историко-культурного, этно-генетического и географического контекстов. При этом Н. Надъярных отмечает основную сложность такого подхода при изучении национального литературного процесса — отсутствие типологических исследований этнических компонентов культуры регионов, которые, находясь сегодня на рубеже веков, и в ситуации разрушения отдельных стереотипов, должны определить для себя основные параметры этой ситуации [3]. Продолжая разговор о необходимости изучения типологических аспектов, К. Султанов подчеркивает, что качественно иного осмысления требуют соотнесенность этнического, национального и универсального в движении литературы [4]. А для этого нужны материалы с мест и, очевидно, чем больше, тем лучше, т.к. именно конкретные исследования типологических процессов в региональных, зональных, национальных литературах могут составить тот материал, который в последующем может стать предметом интеграции и универсализации его. Исследуя типологические особенности развития отдельных литератур Средней Азии и Ближнего Востока, З. Османова считает, что сегодня уже сформировалась ситуация, когда изучение мирового литературного процесса нельзя отделить от региональных и национальных тенденций как взаимодействующих и взаимосвязанных, ибо динамикой обладает то, что несет в себе качество всеобщего, социально и исторически характерного [5].
Вопросы типологии художественных традиций национальных литератур вообще и регионов Сибири, Севера и Дальнего Востока, в частности, в их интегрирующих аспектах еще ждут своего этнологически-особенного обобщающего изучения. Пока же таких исследований нет, хотя специфика отдельных традиций изучается и рассматривается достаточно широко и основательно / см. 1 /. В данной работе предпринимается первая попытка такого, по возможности комплексного рассмотрения проблем типологии на определенном отрезке времени и пространства — в прозе Бурятии XX века. В этом состоит определенная актуальность и новизна работы. Автор считает, что изучение национальной поэтики и ее типологии в эволюционном движении на этногеографическом и историческом уровнях даст возможность подойти к определенному типологическому ряду, подготовить вхождение тюрко-монгольского художественного ареала в более общие системы. Кроме того, в нынешней методологической ситуации в литературе и литературоведении могут, на наш взгляд, убедительнее обнаружиться и исконные позитивные процессы, не поддавшиеся конъюнктурным тенденциям времени, сохранившиеся в своей изначальной значимости (к примеру, проблемы типологии буддийской модели мира). Говоря о проблемах комплексного подхода, автор имеет в виду свои попытки исследования типологических факторов в русле общей эволюции сознания — мифопоэтической, конфессиональной и философской, которая, правда, (последняя) находится в своей зачаточной стадии эстетического наполнения и оформления, но желание рассмотреть ее, вызывает.
Как известно, изучение проблем типологии литературного развития связано с именами М. Бахгина, Д. Лихаяева, С. Аверинцева, М. Храпченко, Н. Рифтина, Ю. Манна, Е. Мелетинского, Е. Новик, Ю. Неклюдова, В. Брагинского и др. 6]. При этом в области теоретического осмысления типологии больше «повезло» литературам прошлого, особенно древнего мира и средневековья. Типология литературы более позднего периода разрабатывалась в работах Д. Лихачева, Н. Конрада, А. Веселовского, В. Жирмунского, И. Неупокоевой, Н. Надъярных, В. Топорова и др. Результаты исследований ученых по этому вопросу можно было бы свести к следующим выводам — движение к типу, типологическому означает юиск точки опоры для взгляда сверху, чтобы рассматривая литературу } контексте создавшей ее культуры, анализируя конкретные детали, ложно было бы определить место данного явления в системе единства) бщего и специфического, когда частное должно быть понятно за счет «бщего, а общее можно объяснить за счет частного. Один из «сновоположников отечественной компаративистики Н. Конрад считал, [то сопоставляя в системе явления, возникшие в разное время, мы юлучаем о явленви гораздо более полное и историческое и стетическое представление [7]. Задача эта одна из сложных и пределить подступы к ней непросто. Тем более, что сложна сама огика эволюции — исследуя типизирующие начала, и выявляя место гнического и национального, необходимо видеть их в динамике слагаемых художественной системы, в свою очередь являющейся частью общей теории эволюции. Определяющим и регулирующим началом являются сами стадии становления и развития сознания / в их основе — мифическая, религиозная, философская/. В этой связи основное внимание в работе уделено изучению прозы Бурятии и ее типологических аспектов в следующих их проявлениях: мифопоэтических и культурных традициях, освоении художественным сознанием религиозных мотивов и воззрений и проблем формирования собственной художнической философии. Фактором, способствующим типологическому исследованию, может стать и традиционное понимание и изображение времени /мифологического, религиозного буддистского и исторического/, которое исчислялось на востоке по кругу, по циклу, в отличие от однонаправленного и прямого в западном сознании. Такая цикличность и замкнутость времени как бы предполагает повторяемость происходящего в нем.
Проблема типологии художественных традиций прозы Бурятии не может рассматриваться без учета идеи евразийства, хотя данная работа не предполагает ее рассмотрения, проблемы евразийства станут, очевидно, темой не одного научного исследования в будущем: Бурятия этнически и географически оказалась в центре соединения Запад-Восток, что не могло не сказаться на особенностях менталитета сознания. Если этногенез во многих своих параметрах явление природное, формирующееся особенностями географии, климата и ландшафта в целом, то специфическое в нем складывалось, с одной стороны, под влиянием степной стихии и мира кочевника, с другой стороны — традицией оседлости и земледелия.
Николаем Рерихом, большую часть своей жизни посвятившим изучению Центральной и Южной Азии, искавшему там, в Гималаях,.
Индии, Тибете, Монголии и Бурятии истоки и разгадки многих проблем мировой гармонии, еще в начале XX века было отмечено, что человечество движется вспышками энергии [8]. Первой такой «вспышкой», очевидно, и следует считать энергию мифопоэтичесшго в становлении художественного сознания и притяжения к ней писателей. До определенного времени и в определенных соотношениях, как известно, мифопоэтическая традиция была и остается формой художественного мышления, средством ценностных ориентации И, более того, по мере удаления в дебри и дали технократических достижений XX века не всегда и не во всем идущих на пользу самому человеку, писатели, в поисках возможной гармонии, все больше испытывают потребность приблизиться к истокам, к корневой системе жизни как к ее стержню, опоре, способу проверки на истинность и т. д. Традиции в их историческом, культурологическом, эстетическом аспектах и понимании — основа национального самосознания, человек никогда не сможет быть свободным от этнической логики миропонимания и, несмотря, а, наверное, и вопреки, закономерностям процесса урбанизации, необходимость познания истоков будет заставлять человека все больше оглядываться назад, в прошлое в поисках аналогий, которые могут помочь прояснить и подтвердить настоящее. Исследуя поэтику древнерусской литературы, Д. Лихачев справедливо отмечает, что сравнение обогащает исследование новыми эмпирическими фактами, подтверждая закономерность художественного явления в широких рамках «всеобщей» литературы.
Работа состоит из введения, двух глав и заключения. Первая глава определяет и раскрывает сущность типологического в связи с национальной моделью мира. В качестве слагаемых, могущих составить собой типологизирующий ряд, автор рассматривает этнографические реалии быта и их содержательность в ситуациях художественного творчества, а также связанные с ними традиции народно-поэтического творчества. Художественное мышление синтезирует в себе самый широкий круг представлений человека — от мифологического, религиозного до общекультурных и философских. Поэтому составные материальной культуры, в данном случае этнографические реалии быта достаточно активно участвуют в создании поэтики прозы Бурятии, формируя и моделируя специфическое образное видение мира. Использование в работе термина «мифопоэтика» автор связывает с широким смысловым контекстом: от возможности мифического отражения действительности первобытным сознанием до философской формы проявления мировоззрения человека, его попытки обобщать и объяснять, выражать свое отношение к искусству и действительности. Как известно, современное понимание мифопоэтики связано со многими теориями: соотношения реального и вымысла, семиотики, дискурсивных проявлений и интертекстуальных связей. В связи с содержанием и задачами первой главы и работы в целом нельзя было не выйти за художественные границы литературы Бурятии в ареал тюрко-монгольского мира. Литературы этого ареала эстетически близки многими параметрами — это стихия единого исторического и географического пространства, обусловившая их генетическое и этническое родство, отсюда же сравнительно одинаковые по времени и особенностям пути становления литератур (так, первый бурятский роман появился в 1949 г., монгольский — в 1951 г.) и др. «Общность культуры монголоязычных этнических групп поддерживалась не только в силу их генетического родства, одинакового способа ведения хозяйства, но и благодаря постоянным контактам между ними. До присоединения бурятских племен к России не существовало современной границы между Бурятией и Монголией, поэтому как буряты, так и монголы могли свободно перемещаться в пределах от Байкала до пустынь Гоби» [9]. Ученые этнографы, религиеведы для сравнительно-исторического изучения привлекают материалы не только бурят и монголов, но и историко-культурные сведения, касающиеся воззрения якутов, тюрков Саяно-Алтая, учитывая их исторические связи между собой [ см. 9]. Исторические сходства, как известно, проявляются в самых разных аспектах литературного процесса — методе, жанре и т. д., в работе берутся отдельные проявления сходств, в основном, на стилевом уровне. На материале первой главы автор пытается показать особую роль в формировании художественного сознания национальной картины мира и ее эстетическую значимость, которая закладывалась сознанием с самых ранних стадий существования народа, позволяя формировать творческое мышление до наших дней. Имея дело с долгим эмпирическим опытом жизни народа, писатели пытались постичь эстетические закономерности во всем том, что составляло национальную картину мира.
Мифопоэтические традиции находят свое продолжение и развитие в связи с религиозными воззрениями, как составляющих традиционной культуры. Художественная содержательность конфессиональных воззрений, как фактор формирования художественного мышления — второй аспект типологии, содержание второй главы работы. Вообще религиеведческий аспект здесь видится как достаточно активный типологизирующий фактор в силу своих родовых качеств: восточное сознание, выраженное и сформированное в основе своей буддизмом с его принципом «мир — это я» стремится привести множественность мира к некоему единому знаменателю, к единой системе и обобщающей модели его осмысления и понимания. Во-вторых, работающим на типологию, является, по мнению автора, буддистский канонический закон зависимости, причинной следственности, результатом которой является идея перевоплощения, перерождения, перевоссоздания жизни. Вопрос об отношениях религии с культурой всегда был взаимообусловленным: религия делала возможной полноту изображаемого, культура отражала все грани человеческого опыта.
В связи с канонами буддизма представляет исследовательский интерес еще один аспект типологии — поиски совпадений общего в локальном конкретном и частном и выверенности конкретного в общем. Поиски таких взаимосвязей составляют содержание как первой, так и второй глав. В данном случае речь должна идти о формировании собственно писательской философии, когда бы предыдущие интерпретации традиций завершались идеей творца, реальностью мысли художника, его философией в системе общей теории познания, самим ощущением законов художественной эволюции, с которыми писатель имеет дело скорее на интуитивном уровне. Названные аспекты типологизации станут соответственно темами двух глав в работе.
Данный комплекс типологических парадигм рассматривается на литературе Бурятии 40−80 годов, т. е. практически с возникновения и становления в ней повествовательных жанров произведений. В жанровом отношении данный этап характерен преобладанием романа /первым романом, а в его лице одним из первых художественных произведений является «Степь проснулась» Ж. Тумунова, появившийся в 1949 г., следующим был «На утренней заре» Х. Намсараева — в 1950 г./ и так вплоть до 80-х годов создавалась романистика литературы Бурятии, состоящая из достаточно крупных эпических произведений исторической, историко-революционной и современной тематики и проблематики. Преобладание жанровых структур романа — характерная особенность становления национальной прозы Бурятам /в большинстве своем молодые национальные литературы начинали свой путь становления с малых форм и закономерной формы автобиографического повествования, хотя нельзя отрицать того, что и романное содержание является в определенной степени автобиографическим/. Такая жанровая явленность прозы не лишена определенной внутренней логики и закономерности, когда бы их сущность и причинность могут уходить своими корнями в эпические традиции, в формирование и развитие в фольклоре героического эпоса, предполагавшего большую форму, ибо эпические поэмы связанные с идейно-тематическими мотивами странствий, приключений, во время которых совершались героические деяния героев — богатырей, требовали особого сюжетно-композиционного размаха и масштаба. Эти сюжеты, как правило, развивались делами и подвигами героевбогатырей и разворачивались во всех трех мирах (верхнем, нижнем, срединном).
Литература
тоже будет стремиться искать возможности сохранения космической целостности мира в связи с образами юрты и ее полноты и достаточности, очага в центре ее мироздания, дым которо$)уходил в небо, символом единства числа 'один', обозначенном в логике образа коновязи и другое. Каждый в отдельности и все вместе они укрепляли целостность национальной модели мира и одновременно расширяли художественное пространство прозы. Многие из известных эпических образцов сюжетов и отдельных мотивов эпоса трансформировались и стали сюжетно-композиционной основой бурятских произведений прозы, предопределив и их жанровую романную типологию. Синтез биографизма, особенно в связи с образами Гэсэра и Чингиса, (наиболее близкими к литературным традициям являются традиции создания героя в письменном памятнике XIII века «Сокровенное сказание») с мотивами борьбы эпического героя со злом^ предопределили и эстетику литературных романных героев — их богатырскую, особенно внешнюю, сущность и участие в сложных приключенческих коллизиях жизни. В этой связи особое значение для становления романной формы имели эпические традиции изображения судьбы Чингиса и его окружения, осознанные писателями на творчески интуитивном уровне: важным структурообразующим для романистики были эпические традиции восхождения этих героев к их общегосударственному, общезначимому уровню и масштабу их деяний и роли и места героя в жизни, что является основой содержательности и литературного романного героя. Борьба героя — богатыря со злом, грандиозность его деяний, совершавшихся в эпическом пространстве всех трех миров, предопределили в какой-то степени и идею космизма, и религиозного в художественном сознании. С другой стороны и другая причина типичности именно романной формы идет и от жизни — как проявление менталитета кочевника и поэтики кочевого мира — стремление к шири и дали, свободе перемещений во времени и пространстве. И, наконец, -художника не могла не захватить сама открывшаяся в результате революции жизненная перспектива, вызвав «необыкновенный порыв, равный глобально-космическому» [10], происходит выброс сгустка художественной энергии /вспышка — Н. Рерих/ и возникает потребность охватить этот масштаб и в соответствующей масштабу формебольшинство романов этого периода были в основном именно историческими и историко-революционными. Выводы, к которым приходит исследователь литератур Северного Кавказа К. Султанов, можно применить ко многим национальным литературам: в молодых литературах Северного Кавказа именно достижения историко-революционного романа определяли, начиная с 20-х годов, уровень прозы, обозначили принципиальные вехи эволюции национального художественного сознания [11], при этом отмечается, что историко-революционная тема изображается практически во всех литературах через схожие, близкие сюжеты, что само по себе может стать и становится также типологизирующим фактором. 11].
В связи с развитием романа интересно отметить и то, что к 70 -80-м годам, т. е. ко времени духовного кризиса общества, практически завершилось в прозе Бурятии и время романа, выбросив последнюю вспышку пассионарной энергии в историческом романе И. Калашникова «Жестокий век», русскоязычного писателя, потомка тех мятежных старообрядцев, которые бежали в конце XVII — начале XVIII вв. для сохранения веры из западных областей России (в Бурятии живут в основном выходцы из Беларуси и Польши) в поисках человеческой и исторической правды. Старый стереотип формы изжил себя, а новый заполнять пока было нечем. Однако, к этому времени, как бы подошел следующий этап творческой учебы с его результатами — умение работать с не менее трудными малой и средней формами рассказа и повести, отбирая для изображения в них, уже отдельное и тематически ограниченное, а не только глобальное. В этой связи в русле рассмотрения принципов типологизации должны выделиться и определиться какие-то закономерности жанрообразующих аспектов, в данном случае и прежде всего романа, повести и рассказа.
При привлечении литературного материала, конкретных художественных произведений автор, отчасти, намеренно ссужал его количественные пропорции в пользу углубления анализа, возможности подойти к одному и тому же художественному явлению с разных аналитических и обобщающих точек зрения, что в свою очередь, позволило бы с большей объективностью определить их типологическую сущность.
Основные положения диссертации прошли апробацию в публикациях статей и выступлениях на международных, всероссийских, зональных, региональных, межвузовских и вузовских конференциях в Москве, Улан-Удэ, Новосибирске, Элисте, Монголии, Хакассии. Концепция диссертации является основой научной монографии Гармаевой С. И. «Типология художественных традиций в прозе Бурятии XX века». Улан-Удэ, 1997. Практические результаты исследований привлекаются учеными-литературоведами, исследователями литератур народов Сибири, Севера и Дальнего Востока в качестве научных доводов их исследований. Ученые Бурятского научного центра Сибирского Отделения РАН работают над «Историей литературы Бурятии», членом редакционного коллектива которого является автор диссертации, и где также будут использованы результаты соискателя. Результаты исследования легли в основу разработанных спецкурсов и спецсеминаров по литературе Бурятии на кафедре литературы Бурятского государственного университета, а также используются в качестве научного материала для работы со студентами при написании дипломных работ.
Работа выполнялась на кафедре литературы Бурятского государственного университета и Отделе литератур народов России и стран Ближнего Зарубежья ИМЛИ им. А.Горького. Автор приносит.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Диалектика стихийного начала, понимаемая как изначальная стадия эволюции (детства человека), и движения к порядку — сознательному началу-стали методологической основой создания типологических моделей и получили свое выражение и целенаправленное подтверждение во всех созданных нами типологических моделях, обозначив и их образную и смысловую содержательность. В процессе рассмотрения и изучения диалектики этого движения определились смысловые и эстетические связи всех рассматривавшихся здесь традиций, подтвердив концепцию их взаимообогащения. Художественное сознание писателя, отражая действительность, значительно актуализировало и обогатило первоначальные значения и содержания отдельных традиционных образов, мотивов и конфессиональных воззрений. Направленность и содержательность этого процесса были ведущими в методологии определения и формирования типологических моделей. Слагаемые модели — в равной мере синтез случайного и закономерного, свободы и необходимости, которые приобретали постепенно смысл и образ, как составляющие мифопоэтического, национального, буддийского и аспектов философской модели мира. Таким образом, можно сказать, что диалектика миропонимания становилась ведущей в становлении художественного сознания и прозы Бурятии и национальных литератур в целом. Основу их развития составляли поиск позитивного в осознании двух противоборствующих реальностей в жизни и искусстве — природного, стихийно-закономерного и сознательного, требующих своего упорядочения силой сознания и творчества человека. А. Блок, говоря об А. Пушкине, писал, что гармония — это согласие мировых сил, порядок мировой жизни [125]. Привести человека к этому порядку может художник, поэт, сам сын гармонии. Только он ее создает, ибо знает законы освобождения звука, слова, образа из безначальной стихии (хаоса), приведения их в гармонию и придания им формы, уводящей созданную им гармонию во внешний мир. Эти задачи должен выполнять художник.
Определяя смыслообразующие функции понятия времени в истории философии, Кант, не ставя перед собой специально такой задачи, как известно, вышел и к проблеме предпониманиявыявления глубинных слоев сознания, благодаря которым и становится возможным предпонимание и понимание. Как видно, философская обоснованность подкрепляется и художественной.
Еще один немецкий мыслитель, закрепил верность художественных ощущений писателей, реализующих онтологические проблемы в литературе.
Время — единство настоящего, прошедшего и будущего, исходя из Теперь" [126].
Все, когда-либо случающееся с историческим человеком получается каждый раз из ранее выпавшего и никогда не от самого человека, зависящего решения о существе истины. Этим решением каждый раз уже разграничено, что в свете упрочившегося существа истины отыскивается и фиксируется как истинное, но также и что отвергается и оставляется как неистинное" [127].
Типология художественных традиций литератур тюрко-монгольского ареала обнаруживает ряд характерологических универсальных качеств: народно-поэтические традиции в широком аспекте шисторических, reo ландшафтных, этнологических и в целом культурологической специфике их художественного осмысления и освоения, открывают возможности художественному национальному самосознанию вписываться со своей образной системой в более общую понятийно-смысловую, художественную и философскую системы. Это, в свою очередь, дает в перспективе основание для типологии литератур, не имеющих столь тесных генетических, этнических и контактных связей. Конкретные исследования национальных литератур изнутри, накопление материала по локальным проблемам, должны способствовать? в конечном счете формированию более широкого системного единства, где бы они были участниками общего литературного процесса, отражая и определяя специфическое и универсальное в нем.
Типологические модели, диалектику и логику формирования и слагаемые которых рассматривались в работе, позволяют, как нам кажется, шире и полнее интерпретировать отдельные литературные явления, образы или сходства сюжетов: знаковый смысл таких, к примеру, реалий и образов национальной картины мира, как юрта, конь и степь могут приобретать каждый раз новые интерпретационные возможности в разных литературных ситуациях. Рассмотрение отдельных буддийских канонов и отдельных аспектов философских концепций предполагают более диалектическое проникновение с их помощью в смысл многих онтологических проблем. В этом же заключалась одна из необходимостей возникновения отечественной типологии, отдельные авторы и труды которых названы в начале работы. Автор отдавал отчет в том, что методологией исследования должно было стать рассмотрение прозы Бурятии в общем контексте национальной культуры и ее связях с генетически сходными литературами тюрко-монгольского ареала. Однако, сложность самой проблемы позволяют автору только надеяться на то, что удалось поставить лишь отдельные проблемы, исчерпывающее решение которых составит в будущем не одно научное исследование. Необходимо также отдавать отчет и в том, что типологическая модель-структура динамичная и ее составные должны подвергаться определенной закономерной коррекции и дополнению. Идея сравнительного анализа, как известно, предполагает как расширение круга исследований и выхода к более общим уровням обобщения, так и возвращение к более узкому кругу компаративистского изучения. В целом же в основе типологизирующих аспектов лежал принцип выявления эстетической общности, обусловленной общностью исторических, культурных и геополитических факторов, формирующих сходство художественного мышления. Правомерность составляющих типологическую модель подтверждалась, находя смысловые и эстетические совпадения и переклички с другими создававшимися в работе, типологическими аспектами.
Художественная связь вещей и идей отличается своим прямым непосредственным характером. Она есть сравнение, ассоциация, т. е. свободное, не требующее доказательств, и в этом смысле безусловное «аксиоматическое», сразу осуществляемое сближение двух предметов, явлений, общества и природы" [128].
В условиях исторических катаклизмов, которые, как показывает история и наука, неизбежны, особенно на разломе веков, литература, как самая активная форма сознания, ищет свои пути отношения к этой картине мира и возможного воздействия на нее. В общем космосе художественного сознания она ищет для себя, по возможности, более универсальные средства изображения сложности мира. Поэтому, формируя реалистические и другие художественные тенденции развития, литература XX века усиливает и углубляет поиск истины, обращаясь все больше к истокам и к праоснове, к сгусткам энергии, спресованных временем.
Литературу притягивали к мифопоэтике и национальной модели мира, в их широком понимании, отрешенность мифического и национального от обыденных фактов, от смысла вещей и их этнографического назначения. Ей нужны были эстетические эффекты столкновения двух формирующих прозу процессов — фольклорного и реалистического, результатами которого могло стать эстетически самодостаточное обобщение. Абстрагируясь и отталкиваясь от абсолютного и относительного смысла традиционных образов и этнологических реалий быта и жизни, литература создавала свои символы и знаки, способные участвовать в отражении реальной действительности в рамках всех повествовательных жанров. В этом ключе в какой-то мере может быть прояснена природа и закономерность того, что, чем дальше мы уходим от времени создания и бытования традиционных образов и понятий, тем охотнее писатели выстраивают современную модель мира с помощью универсальной содержательности народно-поэтических средств и образов.
Типология национальной модели мира в прозе Бурятии XX века, как всякая основа, материальна, синтезируя в себе даже определенные принципы географии, астрономии, биологии, первична, и в литературном процессе является опорой, платформой для формирования ее эстетики и философии художественного. В своих духовных, познавательных исканиях мир сознания перемещается сегодня и к востоку, в условиях такой необходимой востребованности идеи целостного взгляда на мир, нам кажется, что исследования конкретных литератур данного региона, имеют свой особый смысл и значение.
По мере рассмотрения образной системы национальной модели сложилась собственная структура^ йц в которой оказались все элементы художественной формы, необходимые для построения целостного здания художественного произведения. Это говорит о том, что традиционная образность вбирает в себя такой круг ее элементов, которые уже самодостаточны сами по себе. И здесь нельзя не подчеркнуть того, что традиционная поэтика — явление целостное, несущее в себе практически весь комплекс формальных средств, необходимых для создания произведения любого жанра. Поэтика фольклора, интегрируясь с другими, региональными и зональными формами ее бытования, должна составить и создать самостоятельную область теории национальной литературы. Определенная целостность традиционной поэтики показывает ее универсальность, а традиционное сознание, как одну из необходимых форм художественного сознания. Обращаясь к народно-поэтическим истокам, писатели выверяют временем нравственные и этические идеалы, заложенные в них. Осмысление и освоение фольклорно-этнографических традиций современной литературой обогащала: и их изначальные функции, привнося в них новые смысловые оттенки. Делается это, правда, с разной степенью художественной полноценности.
И еще один аспект содержательности типологии национальной модели мира хотелось бы выделить, заключая работу: мифопоэтика и картина национальной модели мира дали для организации прозы Бурятии большой комплекс средств художественной изобразительности и способствовали во многом созданию и укреплению ее ведущей жанровой формы — романа. Лежащие в основе типологии исторические, географические и другие этногенетические принципы, связанные с образами юрты, степи, коня и другими образами и средствами, придавали романному действию динамизм и делали его наиболее эффективной формой освоения жизни реализмом. Национальная орнаментальность, пластичность и природная легкость ее традиционных форм позволили роману стать самым развивающимся жанром, дав ему возможность с первых шагов становления синтезировать в себе поэтику всех известных типов романа — от плутовского, рыцарского до социально-бытового. Хотя в большей степени этому способствовал реалистический опыт развития литературы XIX — XX веков, к которому писатели Бурятии активно приобщались. С другой стороны, за счет такого компонента поэтики, как степь и стихия кочевого мира, роман имел возможность расширять свое повествовательное пространство, с особым ощущением свободы и движения создавать сюжеты, следуя в то же время и определенным требованиям сообразности и экономности, которые заложены с древних времен в представлениях и понятиях бурята о жизни. В этой связи своего особого и отдельного изучения ждут многие проблемы национальной романистики. Так, представляется необходимым исследовать типологию сюжетно-композиционных особенностей прозы данного ареала, отдельные аспекты которых мы попытались в работе лишь обозначить. Позиции романа укреплялись и свободой отбора материала и образных средств, когда романная повествовательная структура могла вступать в контакт с другими культурными пространствами для создания своей художественной философии и диалектики ее законов. И, наконец, мифопоэтическая модель помогала созданию литературного героя, во многом используя при этом логическую и образную систему фольклорных представлений. Если история * формирования сознания есть история образного, то всякий образ богат содержательностью, заложенных в него долгой жизнью в народно-поэтических представлениях. Извлекать ее из глубин народной эстетической памяти стремились прозаики, создавая свои художественные образы, отдельные доминанты которых были рассмотрены в работе. Фольклорные образные традиции, типологизируясь в определенную модель, стали стилеобразующими, способствуя формированию практически всех повествовательных жанров — рассказа, повести, романа.
Может показаться пристрастным наше внимание к рассмотрению тех или иных фольклорных традиций в произведении. Такое отношение продиктовано желанием выяснить пути их трансформации в литературе, поскольку автора в одинаковой степени интересуют не только сам по себе факт существования элементов фольклора в художественном повествовании и его функциональные возможности, но и тенденции его дальнейшего освоения литературой, «пропорции» традиционных средств в современных произведениях, при которой сохранялись бы и развивались самобытные черты национальной культуры, ее «лица необщее выраженье», в русле формирования реалистического метода. В этой связи в задачу работы входило рассмотрение не только процессов притяжения, но и закономерного отталкивания от традиционного за счет расширения и углубления смысла традиционных образов и представлений в условиях востребованности целостного мировосприятия и мироощущения. Тяготея в своем мышлении к традиционной образности, писатели, в свою очередь, обогащали их, идя к их смысловым концептам с позиций человека и художника XX века.
Бурятия, как географическая среда распространения буддизма, не могла в формировании своей культурной среды обойтись без буддийской модели мира и ее идеи чистой мысли. Определенные каноны и догматы конфессии легли в основу типологии художественного мира прозы 40−80-х гг.
Во введении ко второй главе обозначены основные объективные и субъективные факторы, обусловившие степень и меру освоения литературой философии и психологии буддизма. Литературу прежде всего привлекали ведущие постулаты этой религии — первенство сознательного и духовного начал, своеобразие путей поиска истины как возможности свободы и преодоления страданий. Для формирования менталитета восточного сознания буддизм давал необходимый свод знания и понимания жизни. Учил жить по закону нравственной кармы и идеи наследования вины и возмездия. Человек должен разумно и ответственно прожить эту жизнь, чтобы без страха умереть, ибо его ждет перерождение в другую человеческую жизнь в будущем, если он ее заслужил в настоящем. Этические и эстетические установки буддизма помогают в выборе проблем, принципиальных для жизни и самой литературы. И именно это могло бы стать фактором интегрирования произведений прозы в более универсальную духовную модель мира.
Можно говорить и о том, что типология буддийской модели определенным образом выявила ее возможности, которые могут оказать влияние на формирование романного жанра, предложив литературе ряд объемных причинно-следственных связей и структур для романного сюжетостроения. Думается, что представления об эстетическом идеале не могли реализовываться писателем без учета основного канона буддизма: чтобы стать человеком, надо обязательно быть человеком и т. д. Если напомнить еще раз восьмеричный путь сансары (пути движения жизни и человека в ней): человек должен правильно понимать, мыслить, действовать, говорить, намереваться, проявлять нравственные усилия, речь и умения концентрироваться, то, как видно, этот комплекс-колесо оказался не всем литературным героям под силу, что утвердило трагическое основным пафосом произведений, сделав художественно реальной и мысль о том, что жизнь всегда богаче и разнообразнее самых глубоких и гуманных догм. Если есть намерения, может не оказаться адекватных форм их приложения в действии и др.
В целом буддийская модель нашла свою нишу, оказалась встроенной в художественную систему реализма прозы Бурятии XX века и совпала в ней по каким-то своим магистральным линиям духа, мысли, сознания, истины. Самой литературе еще не всегда хватает глубины, особенно в постижении истины о человеке и его внутреннем мире, философской логики жизни и т. д. Сложное трагическое восприятие жизни и изображение ее и развитым литературам давалось нелегко. Но у литературы, в данном случае у прозы Бурятии, были свои традиционные ориентиры их реализации. Опыт типологического освоения буддийской модели должен своими основными проявлениями интегрироваться в мировой опыт освоения конфессиональных канонов, создающих по возможности целостную картину традиционной основы культуры вообще и литературы в частности. Литературоведению сегодня нужно как можно больше фактов типовых проявлений традиций в конкретных литературах и художественных системах. Литературу, как и литературную науку, должны привлечь в проблеме божественного стремление постичь в совершенстве законы человеческой жизни и их взаимосвязанности между собой. Придя в Бурятию в XVII веке, буддизм ускорил интеграционные процессы в формировании самосознания, способствуя приобщению бурят к культуре народов Восточной и Центральной Азии, явившись, несомненно, прогрессивным этапом формирования этнокультуры, по сравнению с предыдущими этапами архаичного верования, которые отчасти вошли и в ее буддийскую систему.
Литература
, как нам кажется, шире и глубже должна погружаться в три ведущие формы веры: в покаяние, умиление и в моление. В становлении реализма фактор постижения истины должен стать ведущим — в одном из учений Будды говорится о том, что глупо не знать, что бедствие приходит изнутри, неправильно защищать себя снаружи, не приводя себя в порядок изнутри.
Специфика восточного мировосприятия, проявляющаяся в буддизме, стремится множественность мира привести к некоему единому знаменателю — жизни и страданию человека в ней, стянув при этом множество других форм ее осознания в систему. В этом основа определенной актуальности философии буддизма. Двадцатый век с его возрастающим объемом информации о жизни нуждается в обобщающей логике и методологии мышления. И буддизм с диалектикой его учения может войти в евразийскую систему познания, чтобы способствовать движению к порядку, равновесию природного, цивилизационного, человеческого и духовного.
Философские аспекты типологии реализма в данной модели мира говорят об определенной динамике литературного процесса, происходящего в национальных литературах, его определенной поступательности. Показателем определенной творческой зрелости может быть и то, что писатели могут вписываться в этнокультурную специфику жизненной и культурной среды и осваивать ее, не будучи ментально связанными с ней, о чем, к примеру, говорит художественный опыт русского писателя И. Калашникова, не убоявшегося дать собственную художнически осмысленную теорию и историю походов Чингисхана. Характерным и важным является и то, что писатели, формируя в прозе аспекты художественной философии, открывают для себя новые возможности решения больших и сложных проблем действительности на особенно широком культурном и историческом пространстве, в системе сложного синтеза традиционной и собственно литературной поэтики. Сама содержательная сущность художественной философии реализма как бы требовала от писателя создания соответственной неодномерной сюжетно-композиционной структуры произведения, где бы в свободном развороте ее художественного пространства и времени решались проблемы бытия и истины широко и сущностно глубинно. Важным качеством, приобретаемом литературой на такой стадии ее становления, следует считать расширение и укрепление художественных возможностей национальной литературы 70−80-х годов, которое проявилось в том, что она пытается решать современные проблемы жизни, человека и общества на сравнительном сопоставлении и соотнесении их с жизнью человека и общества в большом историческом протяжении (III в. до н.э., завоевательные походы XIII века и т. д.), не боясь масштабов этих протяжений и притяжений, исторической противоречивости их оценок в самом контексте истории. Прочитывая и осмысляя исторические события (важным в идейно-художественном плане представляется и сам отбор этих событий, на которых останавливается сознание художника) с позиций современности, писатели имеют возможность выверения и обоснования своих взглядов на современную духовную ситуацию длительным опытом человеческой истории. Такие художественные реминисценции, несомненно, говорят об определенных художественных возможностях писателя Бурятии XX века. Этап формирования в прозе типологии аспектов художественной философии так же, как и других типологических моделей, обнаруживает потенциальные объективные факторы, которые позволяют литературам тюрко-монгольского ареала входить и интегрироваться в евразийскую общность. Исследователь ареала литератур пограничного с нашим — литератур народов Севера — также ставит проблему необходимости исследования и обоснования литератур региона Севера, как типа духовной культуры, для введения их в более широкую художественную общность реализма [129].
Все созданные нами типологические модели оказались взаимосвязанными между собой и во многом вступали в процессе их создания в нашей работе в смысловые переклички друг с другом. При изучении и накоплении соответствующих материалов развития конкретных национальных и региональных литератур, может возникнуть проблема их еще большей универсализации и создания в связи с этим собственной теории типологии.
В целом же, изучение типологических проблем прозы Бурятии привело, как нам кажется, к возникновению еще большего круга вопросов в связи с конкретными сторонами творчества: исследование показало потребность глубокого и разностороннего «прочтения» художественной содержательности слагаемых каждой модели в отдельности, расширения спектра изучения конфессиональных традиционных воззрений^ вообще, и буддийских, в частности, и их участия в литературном процессе. Можно считать, что пока не изучены формирующиеся аспекты художественной философии реализма и формы их художественного существования — в работе обозначена и рассмотрена лишь часть этих форм в пределах прозы '^0−80-х годов XX века.
Исследование показало, что содержательность типологических моделей закономерно тяготеет к общечеловеческому их наполнению и толкованию.
Следовательно, понадобятся методология их интерпретаций и специфический научный аппарат анализа. Практика совершенствования в буддизме гласит: чтобы добиться просветления истиной нужно достигнуть недостижимого, выдержать невыносимое и отдать другим то, что имеешь. Это J делает реальном интеграцию национальных литератур не только в евразийское культурное пространство. Динамика сюжетнокомпозиционной основы романа «Жестокий век», к примеру, г предполагающая освоение новых пространств и временных границ, делает сложным изучение общекультурных художественных традиций, которые должны рассматриваться в широком контексте культурного, исторического развития Европы и Азии и в сложном синтезе их сплава и соединения, ибо все слилось и смешалось в результате походов и географических перемещений, вторжений в иные культуры. И это тоже должно стать предметом и темой будущих научных исследований. В нашей работе мы ставим и выносим на обсуждение лишь часть возникающих г", • • • • проблем, связанных с осмыслением типологических проявлений мифопоэтики, национальной модели и картины мира, буддизма и связанных с ним аспектов художественной философии реализма. Задачу можно было бы считать выполненной, если бы удалось вызвать к поставленным здесь проблемам определенный научный интерес.
