Рациональность политики и рациональный политик в «Государе» Никколо Макиавелли

Московский государственный университет

Культуры и искусств

Р Е Ф Е Р, А Т

По политологии на тему: Рациональность политики и рациональный политик в «Государе» Никколо Макиавелли

Работу выполнила:

студентка 1-го курса Иэуп, гр.170

А.Н. Петрушенко

Работу проверила:

В.А. Тихонова

Москва 2007

Макиавелли, родившийся 3 мая 1469 года, прослуживший с 14 июля 1498 по 1512 года в должности канцлера-секретаря Совета Десяти Флорентийской республики, посвятивший остаток жизни литературным занятиям и теоретическим дискуссиям о месте и роли политики в жизни общества, был убежденным республиканцем. Он не мог быть кем-либо иным, поскольку выбор этот был сделан еще до его рождения. Его предки предпочли в свое время флорентийское гражданство почестям и повелениям знатного сословия (нобилитета). Такой выбор мог иметь место только в Италии, а точнее только во Флорентийской республике. Почему же потомок славного рода маркизов отрекся от того, что в средневековой Европе превыше всего? Макиавелли дает ответ на этот вопрос в своей «Истории Флоренции». Вспыхнувшая в 13 веке вражда между сторонниками папской власти (гвельфами) и сторонниками императорской власти (гибеллинами) расколола Флоренцию на два лагеря, причем Нобели выступили на стороне императора, а простой народ — пополаны — на стороне папской власти. В результате этой междоусобицы победы одержали гвельфы. С середины 13 века начинается возвышение Флорентийской республики. Освободившись от власти Нобелей и, как следствие, от власти императора, флорентийцы оказались практически независимы от папской длани. Поскольку епископы правили от лица императора, то милиция сместила и императорский, и папский порядки. Теперь епископу, чтобы подняться на кафедру, нужно было разрешение муниципалитета. К тому же начиная с серидины 13 века не города нуждались в порядке Папы, а скорее папство нуждалось в них. Произошло то, что некоторые исследователи называют «уникальной революцией, революцией религиозных радикалов, ведомой Папами против Священного Римского императора». В результате этого власть, слава и богатство стали приобретаться не благодаря титулу, а через участие в гражданской и политической жизни города. Если учесть, что полноправных граждан Флоренции к концу 15 века насчитывалось около трех тысяч, то звание гражданина Флоренции значило не так уж мало. Именно поэтому предки Макиавелли сделали выбор, который в то время был вполне оправдан.

Судьба Макиавелли оказалась тесно связана внешней политикой его родины. Это позволило ему приобрести немалый опыт и впоследствии сравнивать политические устройства различных государств. Более того, именно это обстоятельство объясняет то, почему Макиавелли, отчаянный сторонник республиканского правления, написал после своей вынужденной отставки «Государя», где рассматривал, в том числе и перспективы завоевания городов, который славились давними демократическими традициями.

Почто полтора десятилетия Макиавелли находился на службе Флорентийской республики. Но после ее крушения в 1512 году и возвращения власти семейства Медичи он был вынужден удалиться в собственное поместье, где и провел остаток жизни, оказавшийся необычайно плодотворным с литературной точки зрения. После 1512 года писались «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», и «История Флоренции», и бывшие учебником военного дела для многих поколений военноначальников сочинение «О военном искусстве», и самая знаменитая, наиболее неоднозначная работа — «Государь».

Служебные обязанности Макиавелли, выявляемые им при дворах иностранных правителей (он 13 раз участвовал в поездках с различными дипломатическими миссиями), не всегда сопровождались статичными полномочиями, что подчас ставило его в затруднительное положение. Макиавелли на собственном опыте имел возможность убедиться в нерешительности флорентийского правительства вот почему, по его мнению, Флоренция была обязана своим успехом не только выдающимся государственным деятелям, сколько удачному стечению обстоятельств. В «Истории Флоренции» он неоднократно обращает внимание на то, что судьба Флорентийского государства нередко зависела от случая, а не от доблести граждан. Так, например, его отчизна чудом избежала поражения от Людовика Анжийского. Спаслась Флоренцию лишь его смерть, позволившая укрепиться на неполитическом троне Карлу Дураццо. В равной мере смерть Каструччо Кастранкани, правителя Лука, уберегла в свое время Флоренцию от завоевания.

Хотя в жизни государства много зависит от фортуны, но, по убеждению Макиавелли, государство имеет возможность ограничить случайность в сфере внешней и внутренней политики. Спасти государство от случайности должна рациональная политическая воля, ибо рациональность в поведении политика является главным залогом его успеха. Однако далее Макиавелли дает парадоксальный и совсем не очевидный вывод: поскольку в политике господствует случайность, создание стабильного государства необходимо начинать, опираясь на случайность событий. Это искусство очень сложное, и оно под силу лишь человеку, искушенному в политической борьбе и интригах. Поэтому у автора «Государя» такой интерес вызывает личность Цезаря Борджиа, герцога Валентино, при дворе которого Макиавелли находился с дипломатической миссией в 1502- начале 1503 года. Частично эти события описываются в «Государе». Именно этот, во многом теоретически, интерес Макиавелли к реальному деятелю создаст дурную славу данному произведению. Дело в том, что Цезарь Борджиа вошел в историю как один из самых беспринципных политиков, можно сказать — как хрестоматийный злодей: «Но уж совсем абсолютным и каким-то сатаническим злодеем был сын Папы Цезаря Борджиа. В 1497гг. Цезарь убивает своего брата герцога Гандиа… Вскоре Цезарь отравляет за трапезой своего двоюродного брата… В Риме каждую ночь находят убитыми до четычех-пяти человек, преимущественно прелатов или епископов, и все знают, что это дело рук Цезаря… Дон Жуан де Червильоне не захотел уступить Цезарю своей жены, и тогда Цезарь велел его обезглавить посреди улицы по турецкому способу».

Но вот что пишет сам Макиавелли о Цезаре в письме к камисару Джованни Табильдуччи от 1 июля 1502 года: «Герцог так смел, что самое большое дело кажется ему легким. Стремясь к славе и к новым владениям, он не дает себе отдыха, не ведает усталости, не признает опасностей. Он приезжает в одно место прежде, чем успеешь услышать об его отъезде из другого. Он пользуется расположением своих солдат и сумел собрать лучших людей Италии». Естественно, что, оправдывая Цезаря как политика, Макиавелли оправдывал и многие совершенные им преступления, если они были, с его точки зрения, целесообразны, то есть вели к завоеванию и укреплению власти. Оправданные преступления Борджиа и выбор его в качестве примера политического деятеля, приближающегося к идеалу, на многие годы определили отношение потомков к «Государю». Термин «макиавеллизм» стал синонимом политической беспринципности. Слава, которую принес позднее с собой во Францию род Медичи, запомнился надолго, ибо она была связана с переломным моментом истории данного государства, со сменой династии Валуа на династию Бурбунов. В воображении европейцев все смешалось в единую и страшную картину: Макиавелли, Борджиа, Медичи, Варфоломеевская ночь. Итальянская политика стала для многих ассоциироваться с политикой яда и кинжала. Фортуна сыграла с Макиавелли и его творчеством злую шутку, ибо «Государь» сделался своего рода символом этой политики.

Сегодня мы можем взглянуть на Макиавелли и его творчество более объективно. Нет сомнений, что «Государь» был одним из моментов политического поиска Макиавелли. В пользу этого говорит и его деятельность на посту секретаря Совета Десяти, и его стремление оградить Флоренцию от тирании, сделать государство более стабильным и управляемым. Политический поиск Макиавелли был связан в первую очередь с проблемами родного города как уже отмечалось, в Цезаре Борджиа Макиавелли увидел, то чего так не хватало флорентийскому правительству, — рациональную политическую волю. Этим средством борьбы в фортуной, к сожалению, не обладают демократические режимы. Республику в силах спасти от превратностей судьбы только хорошие законы, но фундаментом этих законов должна стать единая воля граждан. Лишь когда происходит довольно редкое совпадение решений многих участников демократического организма, возникает равновесие внутри государства. В основе этого равновесия лежат простые принципы: если республика опирается только на людей, имеющих гражданство, то она не должна завоевывать большие территории, ибо боеспособная армия может состоять только из полноправных граждан. Если же республика ведет завоевательную политику и привлекает в качестве военной силы неполноправных граждан, то она должна быть готова к внутренней междоусобице. И наконец, если республика привлекает наемную армию, то ею будет управлять будет управлять случай. Именно в процессе подробного разбора этих вариантов развития республиканского государства в «Рассуждении о первой декаде Тити Ливия» Макиавелли прерывает работу для того, чтобы написать своего «Государя».

Во время создания «Государя» он посещает кружок Бернардо Ручеллаи. Этот политический деятель удалился от дел из-за несогласия с тем, что демократический по своим функциям Большой Совет (введенный в 1494гю) сохранился как основной государственный орган. Для правителя того времени было характерно привлечение народа к управлению государством. Ручеллаи же был сторонником респудлики с сильной центральной властью. Идеалом для него явилось правление Лоренцо Великолепного, эпоха относительной стабильности. Макиавелли эти взгляды были вполне близки. На воззрения нашего автора в то время оказывали влияние исторические исследования, которые он предпринял с целью обнаружить приемлемую модель политического устройства.

Нужно сказать, что не только Макиавелли понимал необходимость создания устойчивых политических структур. В 13−15 веках демократия во Флоренции ассоциировалась с частой сменой политических лидеров. В результате состав и количество членов балии и система предупреждений, запрещающих занимать определенным лицам государственные посты, находились в зависимости от интереса политического лидера и его сторонников. Начало уже 15 столетия характеризуется тем, что многие флорентийские граждане видят необходимость создания прочной законодательной системы. Для них образцом республиканского правления становиться Венеция, причем заимствования из ее государственного устройства делаются и сторонниками широкой демократии, и поборниками аристократического правления. так, по инициативе низших сословий создается Большой Совет, аналогичный венецианскому, а в 1512 году звание знаменосца справедливости становиться пожизненным, что тоже является заимствованным у Венеции, но уже по инициативе аристократии.

Макиавелли не одинок в своих штудиях. По мнению некоторых исследований, кружок Б. Ручеллаи являлся ничем иным, как первой политической партией. Эти люди участвовали или собирались участвовать в политической деятельности, имея определенный план преобразования государственных органов. В садах Ручеллаи людей объединяло не родство и дружба, а убеждения и единство взглядов.

Действительно, для флорентинцев начала 16 века понятие демократии отнюдь не было чем-то простым и однозначным. И уже тем более нельзя его было определить через простое участие большинства граждан в управлении. Скорее демократию видели в рациональности, публичности и предсказуемости принимаемых решений. Что же касается вопроса о том, какая часть населения будет непосредственно участвовать в управлении государством, то он уже стал не столь важным. В этом смысле исследования Макиавелли определяются как поиск рациональности. Не исключено, что именно здесь Макиавелли встречается с очевидной трудностью: когда государством управляет воля многих, механизм принятия решений оказывается далеким от искомой рациональности. Действия же личности, облеченной властью, видятся более предсказуемыми, нежили решение коллегиального органа управления. Поэтому, рассматривая деятельность отдельных правителей в «Государе», Макиавелли стремиться показать, что при рациональном отношении к происходящему они могли бы предупредить нежелательный ход событий.

В отличии от коллегиального органа управления, в деятельности единоличного правителя легче выделить те причины, которые мешают ему принимать верные решения. Как правило, это связано с нравами и привычками данного человека нравственность для Макиавелли является чем-то врожденным, некой необъяснимой установкой, т. е. относиться к рациональным мотивам. Однако они повторяются, их можно учесть и отслеживать при любой проблемной ситуации.

Если принятию рационального решения мешает нрав политика, то «собственный нрав" — первое, от чего он должен избавиться. Характер его поведения в таком случае будет полностью определяться обстоятельствами. Идеальный же политик тогда может быть назван силой, способной противостоять превратностям судьбы. Мысль об универсальности политического поведения является едва ли не главной в «Государе». Однако, как показывает исторический опыт, даже самые удачливые и разумные политики не способны предусмотреть всего не избежал этого и Цезарь Борджиа. Как пишет Макиавелли в «Государе», он предвидел все, за исключением того, что в момент смерти своего отца Борджиа сам окажется при смерти. Поэтому стоит сказать, что никому из политиков не удавалось противостоять судьбе в полной мере. Тем не менее Макиавелли упорно ищет тех. Чей характер соответствовал сложившимся обстоятельствам, провоцируя на мысль, что для всяких обстоятельств есть политик, умеющий с ними справляться. Естественно, что само допущения деятеля, который мог справиться с любыми обстоятельствами, является утопией. Но Макиавелли не признает этого, и его выручает то, что он постоянно говорит об определенном историческом, ситуативном контексте, свободно переходя от одного примера удачного или неудачного поведения к другому. идеальный политик как бы во множестве примеров.

Легко заметить, что автор «Государя» не ставит перед собой задачи создания определенной целостной модели. Это подтверждается набором привлекаемых Макиавелли персонажей. Перечисленные события в «Государе» уже само по себе создает определенную повествовательную канву, за которой угадывается желание автора выявить закономерность и проявления политической рациональности.

Параллельно с исследованием политического поведения индивидуальности Макиавелли исследует возможность рационального действия в рамках демократического правления. Поставщиком материала здесь по-прежнему служит риторически истолкованная история, где события и личности рассматриваются в качестве образцов проявления единой человеческой природы. Как уже указывалось ранее, эти исследования приводят Макиавелли к мысли о том, что внешняя политика республики зависит от того, каким войском она обладает. Эта тема является центральной в «Государе», и в «Рассуждении о первой декаде Тита Ливия». Можно сказать, вопрос о принципах формирования войска связывает воедино эти два произведения. Военной строительство начинает интересовать Макиавелли в первой декаде 16 века. Он убеждает Пьетро Содерини, главу Флорентийской республики, осуществить набор рекрутов в республиканское ополчение. С этой целью в 1505 году учреждается Комитет Девяти по выбору рекрутов и ополчению, канцлером которого становиться Макиавелли. В это же время в работах «Рассуждение о том, как организовать государство Флоренцию в военном отношении» и «Рассуждение о Флорентийских войсках и о ополчении» он доказывает превосходства полномочия над наемниками.

Интерес к ополчению не был в то время чем-то необычным. Городские республики заботились о возможности создания сильного войска по вполне понятной причине: кондотта, то есть договора с наемным войском, становилась сущим проклятием для Италии. Макиавелли справедливо отметил, что победа наемного войска угрожает именно той республике, которая это войско наняла. Если же учесть, что в мирное время наемная армия ничем не отличается от бандитов, то вполне понятно, вопросы политической стабильности и военного строительства являлись двумя аспектами одной и той же проблемы.

Детище Макиавелли — флорентийскую милицию — ожидала незавидная судьба. В 1512 году флорентийское ополчение было рассеяно объединенными отрядами испанцев наемников Медичи. Это привело к смене политического режима. Макиавелли еще повезло, что он отделался лишением своего поста и прав, а занимать какую-либо государственную должность вкупе с воспрещением переступать порог Синьории. Помимо объективных причин падения режима Пьетро Содерини существовали причины и субъективного порядка, в первую очередь вязанные с организацией ополчения, которые отражали противоречия, существовавшие внутри Флорентийского государства. Несмотря на относительно небольшую численность, население Флорентийского государства было неоднородным. Здесь существовала некая иерархия гражданства, которая была естественной вещью для городов-госудорств и возникающих на их основе политических образований. Жители самой Флоренции являлись надежными и добропорядочными гражданами, жители же предместий и небольших городков Ареццо и Пистой, входивших во Флорентийскую республику, далеко не всегда были лояльны. Это расслоение нашло отражение в структуре ополчения: город поставлял кавалерию и командный состав, предместьяпехоту, что же касается неблагонадежных Ареццо и Пистойи, то оружие в руках уроженцев этих мест с легкостью могло быть повернуто против Флоренции. Боязнь испытываема по отношению к некоторым категориям своих граждан, была не меньшей, чем боязнь противника на поле брани, поэтому командирами пехотных подразделений ставили граждан, ничем не связанных со своими подчиненными. Более того, продолжительность командования ограничивалась годичным сроком, после чего происходила ротация офицерского состава.

В «Государе» Макиавелли обвиняет кондотьеров в том, что они не заботиться о создании пехотных подразделений и ведут войну по старинке, с помощью кавалерии. Это было тем более недопустимо, так как первоначальный успех итальянского похода французского короля Карла 8 показал несостоятельность традиционных приемов ведения войны. Карл 8 создал артиллерийский двор, сделав первый довольно успешный шаг к тому господству на поле боя артиллерии, которое кажется нам сегодня само собой разумеющимся фактом. Продолжавшиеся уже более столетия военные успехи пешего строя швейцарцев оказались настолько впечатляющими, что война без них стала немыслимой. Да и сам пеший стройэто детище демократии — на протяжении многих веков был показателем свободы выбора граждан. Античная фаланга и швейцарское пешее войско косвенным образом подтверждали ту свободу, которой пользовались жители этих стран. Однако если оценить ополчение Флоренции с таких позиций, то Макиавелли создавал армию, заведомо отстающую от современных его эпохе требований. Пешее войско набиралось из граждан второго сорта (в отличие, например, от наемного ополчения, поставляемого швейцарскими кантонами), что само по себе говорило о том, что пассивно — оборонительная тактика была предпочтительна для этого войска.

Рассматривая кавалерию как основную силу ополчения, Макиавелли вступил в конкуренцию с древними рыцарским искусством, носителями которого было дворянство. При всех своих недостатках наемный воин под руководством какого-нибудь солдата фортуны был гораздо опаснее горожанина, привыкшего в лучшем случае к внезапным и коротким стычкам в городских условиях, а не к длительным военным испытаниям. Можно предположить, что осознание трудностей, с которыми сталкивалась попытка создания ополчения, заставляла Макиавелли все более общие причины неудач, преследующих Флорентийскую республику. Он начинает осознавать, что армия является отражением общественных отношений, и нельзя создавать хорошее войско без проведения глобальных социальных реформ.

Таким образом, мы видим вполне определенную связь между деятельностью Макиавелли во флорентийском правительстве и его теоретическими исследованиями. Оказавшись не у дел, автор «Государя» исследовал причины поражения демократического режима с беспристрастностью академического ученого. Анализируя в основном внешнеполитический аспект жизни государства, Макиавелли показал прямую зависимость военных и дипломатических успехов от внутренней политики государства. В Италии сложилась такая политическая обстановка, когда города — государства, склоняющиеся к демократической форме правления, оказались заперты в узких пределах, ограниченными предместьями и чередой более мелких поселений, находившихся от них почти в феодальной зависимости. С другой стороны, пространство между городами представляло собой своего рода свободную зону, в которой полновластными хозяевами чувствовали себя владетельные князья, продавшие свое воинское искусство тем же городам. Иногда наемным сеньорам удавалось подчинить себе работодателе. Именно так Франческо Сфорца стал тираном Милана.

Однако власть династии Сфорца оказалась непрочной. Подобно тому как горожане чувствовали себя очень неловко за пределами городских стен, тираны ощущали себя неуютно в пределах городской территории, и неоднократно блестящее начало их власти было лишь прологом к бесславному концу. Куда более приемлемой формой существования для феодалов, зарабатывавших себе состояние кондотттой, была война. И в 15 столетии кондотьеры вели между собой ряд так называемых дворянских войн, обусловливая свое участие в военных столкновениях нанимателей определенными правилами.

Недостатки кондотьера и политика — горожанина оказываются слишком очевидными. Трудность состоит в том, что Макиавелли не видит возможности соединения достоинств того и другого в едином политическом идеале. Этим, пожалуй, и объясняется загадка Макиавелли, пишущего своего «Государя» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» в одно и тоже время. Кондотьер не способен создать стабильное государство, но и добропорядочный гражданин не может военное искусство своим ремеслом: «Война — это такого рода ремесло, которым частные люди заниматься не могут, и она должна быть делом только республики или королевства. Государства, если только они благоустроенны, никогда не позволят Каму бы то ни было своему гражданину или поданному заниматься войной как ремеслом, и ни один достойный человек никогда ремеслом своим войну не сделает». Профессионально занимаются войной люди, находящиеся вне государства. Они являются злом, которое необходимо истребить — в том числе и при помощи создания собственной кавалерии.

Однако для того чтобы истребить кондотту, необходимо было объединить Италию в единое территориальное государство необходимо было вытеснить наемников из той межгосударственной среды, в которой находились. Упоминая о том, что создание сильного национального государства являлось главной мечтой Макиавелли, стали общим местом в литературе, посвященной знаменитому флорентинцу: «Макиавелли мечтал о создании централизованного, единого, сильного итальянского государства и делал для этого все, что мог делать человек на его месте, — он указывал пути, по которым следует идти, чтобы достигнуть этой цели, и средства, с помощью которых можно этой цели добиться».

Особенность «Государя» заключается в том, что в этом произведении Макиавелли отступает от традиционного жанра поучений, где политический успех и стабильность государства ставятся в зависимость от добродетели государя. Добродетели, которые хороши для частного лица, не обязательны для правителя. Макиавелли считает, что правитель должен обладать своего рода нравственным иммунитетом, позволяющим ему переступать общепринятые нормы мораль для достижения единственной цели — создания единого стабильного государства. Государство как политический институт возникает за счет выделения определенной группы людей, действующих исключительно во благо своего общества. Для выполнения этой задачи они освобождаются от действия гражданских законов, соблюдение которых обязательно для частных лиц. Макиавелли идет и дальше: чтобы правитель мог успешно решать стоящие перед ним задачи, он должен быть не только выше закона, но и выше обычной нравственности, выше кодекса чести, который был привилегией и достоинством рыцарства. Для Макиавелли, как для типичного гражданина, этот кодекс превратился в своего рода игру, в которую играют наемные войска — во время тех же договорных войн. Победа должна быть полной и окончательной и любой ценой — вот какой совет дает Макиавелли.

Вряд ли Макиавелли осознавал, какое оружие он готовил для будущих поколений. Этим оружием явилось понимание войны и внешней политики как зоны, где не действуют никакие правила. Вот один из полезных для рубежа 15−16 столетия примеров: отныне рыцарей можно уничтожать артиллерией, не давая им возможности сойтись в честном поединке.

Простой артиллерист, не умеющий обращаться с холодным оружием, на поле брани стал весомей нескольких тяжеловооруженных всадников. Это было той реальностью, которая вступила в Италию вместе с пушками Карла 8 и которую, не без оговорок принял Макиавелли. Война ремесленников оказалась более эффективной, нежили война рыцарей. Целесообразность стала гораздо эффективней личного достоинство — отсюда и следует принятие автором «Государя» войны и дипломатии без чести и совести.

Несмотря на то что «Государь» Макиавелли вошел в историю как произведение, поощряющее коварство и беспринципность в политике, именно это сочинение считается и первым научным исследованием политической сферы общественной жизни. Сегодня мы встречаемся как минимум с двумя подходами определения того, что такое политика. Макиавелли определенно говорит о том, что под политикой он понимает достижение общественно значимых целей. Частное лицо не может заниматься войной как ремеслом, ибо в этом случае он употребляет власть для достижения своих собственных корыстных целей. Кто же вправе заниматься войной и политикой? Еще во временя Платона, поставившего философию во главе своего идеального государства, нравственное превосходство считалось достаточным основанием для того, чтобы считать человека достойным власти. Макиавелли и здесь отступает от общепринятых норм. Как видно из «Государя», человек становиться политиком благодаря своим действиям и благосклонности фортуны: «Судьба распоряжается лишь половиной наших дел, другую же половину, или около того, она представляет самим людям». Политиком становиться тот, кто наиболее удачлив и успешен, а таковым является тот, кто действует рационально, не стесняясь переступать установившиеся представления о чести и достоинстве.

Истоки такого определения политика можно найти в том веке, который предшествовал деятельности Макиавелли.

Речь идет о традиции ренессансного гуманизма. Столь часто употребляющимся в эпоху Ренессанса понятие «достоинство человека» основывалось на рассмотрении человека как центра мира. То, что в средневековье считалось недостатком человеческой природы, а именно ее телесность и свобода, в ренессансном мышлении становилось преимуществом человека по сравнению с остальными творениями. Единство телесного и душевного начала в человеке говорит теперь о его универсальности; свобода подтверждает всеобщность человеческого существа, которые начинают рассматриваться как малый мир — микрокосм. Следовательно, человек — это цель для самого себя. «Во — первых, „универсальный человек“ был обязан являть гармонию эстетических, этических, физических, интеллектуальных достоинств… Во — вторых, его творческая энергия взращивает собственную индивидуальность. Отдаленность, особость человека, которая выступает как всеобщность, ибо все знает, все умеет и т. п., — замыкается, таким образом, на себя. Само формирование личности для Возрождения самоцель». Совершенство личности отныне измеряется ее гармоничным характером, а не внешними нормами, к каковым можно отнести нормы морали. В политике критерием достоинства человека является успех, который, учитывая изменчивый характер фортуны, стал показателем универсальности человеческой природы, противостоящей всему случайному. Отсюда напрашивается само собой разумеющийся вывод о том, что политиком будет не тот, кто соблюдает законы и номы морали, а тот кто во имя государство способен принять любые действия и поэтому вознаграждается успехом.

И все же политический деятель отличается от гуманиста тем, что его целью является самосовершенствование. Человеческое совершенство служит здесь средством. Последовательный гуманизм вообще приводил возвеличиванию человека и принижению Божественного начала. Поэтому — то возражденчиский гуманизм постепенно перерождается в титанизм — богоборчество. Как следствие, утрачивался критерий человечности, который был связан с моральными нормами. Гуманизм приводил к тому, успех и благополучие гражданина расценивались как показатель его достоинства и универсальности. С одной стороны, кажется, что политик Макиавелли противоположен гуманисту, поскольку он забывает о своем самосовершенствовании во имя цели, к которой стремился.

Политик Макиавелли не был бы возможен без гуманистической традиции Ренессанса, ибо, возвеличивая человека, последняя тем самым освободила его и от нравственных законов. В конце концов Цезарь Борджиа не был не единственным злодеем и беспринципным политиком, и без него Ренессанс знает много примеров злодейства и беспринципности, сочетающихся с гуманистической образованностью. Так, Сиджизмундо Малатеста, тиран Рима, был знаток наук, искусств и вообще примером гуманистической образованности. В его замке собирались филологи и в присутствии «царя», как они его называли, вели свои научные диспуты. Между тем перечень злодеяний этого человека не уступал преступлениям Цезаря.

Нельзя сказать, что итальянский гуманизм был в тенденции разведения нравственности и политики. Хилиазм Томаса Мюнцера, Утопия Томаса Мора в ранней степени, но разными средствами обозначали потребность выявить право народа, живущего в гражданской сфере в полном соответствии с нравственными законами, на то, на что другие народы права не имеют. Вот какие средства применяют жители Утопии по отношению к противнику: «Если дело путем подкупа, то утопийцы начинают разбрасывать и выращивать семена междоусобиц, прельщая брата государя или кого — нибудь из владык надеждой на захват верховной власти. Если внутренние раздоры утихнут, то они побуждают и направляют на врагов их соседей, для чего откапывают какую — нибудь старую и спорную статью, которые у королей всегда имеются в изобилии» таким образом, мы видим, что Макиавелли не был единственным мыслителем, отделяющим политику от нравственности.

Сегодня, когда идея европоцентризма и идея прогресса не кажутся нам такими бесспорными, когда мы отказываемся от единой школы культурных приоритетов для всех стран, обоснование политики через историческое предназначение того или иного государства уже не кажется таким убедительным. Феномен политика и политической рациональности начинает для нас быть не чем иным, как способом самоутверждения того или иного государства — и не более того. Безнравственность «реальной политики» не является чем — то невиданным, чудовищным, но становится нормой, с которой приходится считаться. «Государь» дает возможность понять и осмыслить ту очевидность, которую мы называем «современная политика».