Актуальность исследования.
Проблема тревоги специфически отражается в присущей обыденному сознанию тенденции поиска способов не столько преодоления, сколько избавления от беспокойства. Феномен тревоги чаще рассматривается с позиций частнонаучных исследований человека в рамках биологии, психофизиологии, фармакологии и психиатрии, психологии, социологии. Частнонаучные исследования, как правило, эмпирически раскрывают отдельные аспекты феномена тревоги как несамостоятельного состояния, но в большинстве своем не предлагают системной комплексной характеристики феномена тревоги и ее экстрабиологической социальной специфики.
Исследование феномена тревоги ввиду его сложности и многоаспектности требует интеграции эмпирического и теоретического знания, что возможно на основании социально-философского подхода к проблеме.
Растущее внимание социально-философских исследований к феномену тревоги убеждает в том, что востребован современный взгляд на проблему тревоги и поиск ее решений. Важным для преодоления в рамках социально-философского исследования аспектной ограниченности частнонаучного изучения проблемы тревоги становится выявление онтологического основания, интегрирующего различные аспекты исследования тревоги. Обращение к онтологии социальных феноменов присутствует в работах целого ряда авторов, рассматривающих экзистенциально-социальную проблематику (М. Хайдеггер, Г. Марсель, К. Ясперс, О. Больнов, Л. Бинсвагер, Н. Бердяев).
Выявление онтологического статуса феномена тревоги предполагает его трактовку как неустранимого специфически человеческого модуса существования и, вместе с тем, отказ от тщетных попыток устранения данного переживания.
Феномен тревоги, будучи имманентным человеческому существованию, все же не является следствием одних лишь частных субъективных качеств человека и особенностей психики. Каждой социально-исторической эпохе присуще то или иное совокупное содержание опасностей, специфически рефлексируемых в общественном сознании, которые актуализируют тревогу. Та же обусловленность (реальностями эпохи) имеет место и в отношении механизмов преодоления, и форм проявления тревоги.
Тревога, одиночество, абсурдность собственного бытия, чаще воспринимаемые как сугубо субъективные переживания индивидуальной жизни человека, могут выступать симптомом специфической социально-исторической, социально-культурной ситуации. Таким образом, актуальность социально-философского исследования феномена тревоги оправдана еще с точки зрения определения его прогностической способности как симптома грядущих масштабных перемен в обществе.
На первый взгляд, феномен тревоги является одним из аспектов исключительно индивидуального бытия человека и, составляющей его субъективности. Принимая во внимание дихотомию социальногоиндивидуального, которая проявляет себя как динамическое взаимовлияние и взаимопроникновение, феномен тревоги можно исследовать как модус социального бытия человека. Тревога в социальном бытии человека обнаруживает себя в латентных механизмах ее преодоления, которые оказывают опосредованное влияние на социальные процессы любого — масштаба.
Исследуя тревогу как имманентное социальному бытию человека переживание, мы обнаруживаем, что оно всепроникающее в отношении всех сфер человеческого бытия, пронизывает все уровни и пласты его социальной жизни. Таким образом, актуальность исследования феномена тревоги обусловлена необходимостью выявления как форм ее проявления, так и механизмов ее преодоления. Реализация такого исследования открывает возможность понимания скрытых механизмов опосредованного влияния тревоги на социальное поведение человека той или иной эпохи и, вместе с тем, на макро-социальные процессы.
Для нашего исследования важно отметить, что генезис тревоги так же обусловлен присущей социальному бытию человека необходимостью осуществлять выбор, разрешать ценностные дилеммы. Таким образом, исследование феномена тревоги проливает свет на один из аксиологических аспектов социального бытия человека: выявление места, роли и значения тревоги в ценностной регуляции социального поведения человека. Фундаментальные потребности (Э. Фромм) проецируются человеком в социальную среду, где они обретают субъективное, индивидуальное содержание, обращаются в социальные потребности и тем самым детерминируют ценностную иерархию.
Степень разработанности проблемы.
Проблема тревоги во всем ее многообразии укоренена в истории философской мысли начиная с глубокой древности. Несмотря на отсутствие целенаправленных исследований, систематизирующих знания о феномене тревоги в течение достаточно длительного периода, мы все же имеем возможность познакомиться с описаниями переживаний тревоги и ее проявлений, с позицией мыслителей в отношении к данному феномену.
По мере того, как возрастала рефлексивная способность человека, наблюдалась все более отчетливая тенденция к различению феноменов тревоги и страха. Семантика переживания пополнялась новыми субъективными значениями, оттенками, нюансами, что в дальнейшем способствовало выделению феномена тревоги. как самостоятельного исследуемого предмета.
Изложению размышлений античных философов свойственен в большей степени афористичный и метафоричный характер, что ни в коей мере не обесценивает их содержание. Среди наследия античных философов особый интерес для нашего исследования представляют взгляды стоиков (Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий). Именно стоики не только признавали тревогу (именуя на тот момент страхом), но и указывали на ее значение и функции. Тревога, согласно стоической позиции, призвана служить совести, предупреждая совершение человеком бесчестных и постыдных поступков.
В средние века проблема тревоги не была в забвении и решалась опосредованно, т. е. фундаментальные потребности человека в объекте поклонения, в системе ориентаций, в принадлежности удовлетворялись средствами религии (Аврелий Августин, Г. С. Эриугена, П. Абеляр).
С началом Нового времени человек провозгласил свое торжество над природой, ощутив свое «всемогущество», лишил себя прежней опоры и чувства сопричастности (части целого). Прежняя конституированность самосознания и поведения сменилась тревожным переживанием «беспочвенности», «уязвимости», переживанием своей изолированности и оторванности от основы.
Наиболее отчетливой для сознания человека Нового времени стала проблема одиночества как проблема экзистенциальной изолированности человека (Л. Б. Альберти, Пи ко дела Мирандола). На переживание тревоги как следствие выделенности человека из мира природы, его обособленности указывали М. Шел ер, А. Гелен, X. Плеснер, Б. Паскаль. Растущее беспокойство становилось предметом рефлексии, но проблема тревоги в качестве самостоятельного предмета по-прежнему не попадала в исследовательское поле мыслителей.
Б. Спиноза, не дифференцируя тревогу и страх, будучи уверенным в возможности разума «победить» эмоции, связывает эти переживания с надеждой, с будущим. Вопреки всеобщей вере в силу и могущество человеческого разума, которую разделял Б. Спиноза, Б. Паскаль указывал на уязвимость разума человека перед силой переживаний, среди которых есть место тревоге.
Тревога стала предметом специального философского осмысления, начиная с предпринятой попытки дифференциации этого переживания в творчестве С. Кьеркегора. Он привнес в проблематику тревоги существенную новизну, установив ее взаимосвязь со свободой человека (тревога как «головокружение от свободы»). С. Кьеркегор отмечает характерное для человека «бегство от тревоги». Тревога, сопровождая движение человека вперед, причиняет ему сильную боль и страдания, что объясняет желание человека убежать от нее, избежать боли.
С. Кьеркегор не только осознал значительную роль тревоги в жизни человека, но и указал на различие страха и (Angst) экзистенциальной тревоги. Таким образом, С. Кьеркегор среди первых признал онтологический статус тревоги. Если страх — это ожидание негативного определенного события, то экзистенциальная тревога — это страх «ничто», который ужасен тем, что его невозможно ни понять, ни избавиться от него.
Философско-теологическое осмысление тревоги мы встречаем у П. Тиллиха, который определяет тревогу как состояние, в котором бытие осознает возможность своего небытия.
С. Кьеркегор и П. Тиллих положили начало экзистенциально-феноменологической интерпретации тревоги, которая отражена во взглядах Ж.-П. Сартра, М. Хайдеггера, О. Больнова, Э. Фроммаа так же психиатров, работающих в экзистенциально-феноменологической парадигме: К. Ясперса, JL Бинсвагера, М. Босса, В. Франкла, Р. Мэя, О. Ранка, И. Ялома, С. Ариети, Дж. Быодженталя, сталкивающихся непосредственно, с клиническими последствиями неспособности человека совладать с тревогой, рассматривающими тревогу как источник психопатологии. Авторы единогласно признают онтологическую природу тревоги, исследуют ее различные модусы.
Социально-философское исследование неизбежно сопряжено с частнонаучными исследованиями, дающими эмпирические знания. Таковым выступают психоаналитические исследования, раскрывающие иррациональный аспект феномена тревоги (3. Фрейд, К. Юнг), социокультурный генезис тревоги (К. Хорни).
Современный психоаналитический взгляд на тревогу представлен работами Ф. Римана, В. Тэхкэ, Н. Мак-Вильямс, Э. Ван-Дорцен, О. Маурера, которые полно освещают эндогенные факторы, детерминирующие динамику переживания и характер проявлений тревоги.
Дифференциация феноменов тревоги и страха частично представлена работами К. Гольдштейна, Дж. Сэдок, Г. И. Каплан, в поле исследования которых преобладают биохимические и психофизиологические аспекты переживания и проявления тревоги.
Психологическую интерпретацию тревоги мы находим у Дж. Боулби, Р. Кеттелла, Г. Салливана, А. Кемпински, А. Бэка, Ф. Б. Березина, Р. Кочунаса, которые заостряют внимание на роли социальных микрофакторов в генезисе тревоги и так же на личностных характеристиках, определяющих социальные проявления тревоги.
Тревогу, как составляющую психотравматической стрессовой реакции, рассматривали отечественные авторы: В. А. Рудницкий, Г. М. Румянцева, Н. С. Седина, В. И. Осетрова, И. Р. Семин, В. В. Архипов, Г. Я. Пилягина, А. К. Напреенко, К. Н. Логановский, С. И. Табачников, Е. Ю. Боброва, А. В. Гычев, П. П. Балашов, Е. Н. Попова. Результаты проведенных авторами социально-психологических исследований указывают на особенности динамики переживания тревоги в ответ на различные травмирующие ситуации.
В современной социальной философии получили развитие исследования феномена тревоги, освещающие различные аспекты проблемы.
В исследовании Заворуевой A.C., проведенного в рамках экзистенциально-феноменологического подхода, было осуществлено социально-философское исследование проблемы трансгрессии тревоги (формирования социальных «страхов» — фобий). В своей диссертационной работе автор раскрывает социальную «востребованность» социальных фобий в сфере торговли.
В диссертационной работе Гагарина А. С. «Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх (от античности до Нового времени)» представлен богатый историко-философский материал, но само название диссертации указывает на отсутствие дифференциации феноменов страха и тревоги.
Романовой Е. Н. также проведено диссертационное исследование по теме «Основные смыслы категории „страх“ в аспекте феноменологического и социально-философского анализа» без учета существующих различий между феноменами страха и тревоги.
Логиновой Е. Г. в рамках диссертационного исследования рассматривался «страх как социальный феномен в русской религиозной философии конца XIX — первой половины XX вв».
Таким образом, имеющиеся исследования тревоги существующих философских концепций показывают, что, несмотря на давнюю историю изучения феномена тревоги, его социальная природа остается мало изученной. Частнонаучные исследования ограничены прикладными аспектами решения проблемы тревоги. Современные социально-философские исследования были ограничены отдельными аспектами, вспомогательными для решения частных задач, и не представляют систематизированного комплекса социально-философского исследования тревоги как модуса человеческого существования.
Проблема, таким образом, состоит в несогласованности теоретического и эмпирического знания, проявляющегося, прежде всего, в противоречии между квалификацией тревоги как неустранимого модуса человеческого существования и ее трактовкой в качестве проблемы, требующей преодоления.
Цель диссертационного исследования — разработка социально-философской концепции тревоги как модуса существования человека в обществе.
Задачи диссертационного исследования.
1. Охарактеризовать основные подходы к исследованию феномена тревоги в истории философской мысли.
2. Выявить основания философских интерпретаций тревоги.
3. Выявить онтологический статус феномена тревоги как имманентного человеческому бытию.
4. Выявить роль и значение феномена тревоги в социальном бытии человека.
5. Охарактеризовать основные социальные формы проявления тревоги.
6. Выявить специфику феноменов страха и тревоги.
Объектом исследования является тревога как данность человеческого бытия.
Предметом исследования выступает экзистенциально-социальная специфика феномена тревоги как модуса человеческого существования. надеждой: «.у человека, в отличие от всех других живых творений, страх связан не только с непосредственным восприятием вредных вещей, но и с предчувствием того, что должно случиться то, что повредит ему. человек обладает против страха надеждой» [114, С. 478]. На высокую субъективную значимость тревоги, ее всепроникающий характер, остроту и интенсивность переживания обращает особое внимание арабский философ XI века н.э. — Али ибн Хазм из Кордовы: «Я нахожу только эту цель — избежать тревоги. Я открыл не только то, что все человечество рассматривает это как хорошее или желательное, но также, что ни один человек ничего не сделает и не скажет ни единого слова, не надеясь посредством этого действия или слова освободить свой дух от тревоги». Он признает тревогу универсальной основой человеческого бытия [6, С. 39].
Отметив общий для Средневековья теоцентризм, следует сказать, что наше исследование намеренно будет ограничено рассмотрением лишь тех аспектов христианства, которые могут быть полезны в исследовании природы тревоги, динамики ее переживания и проявлений. Человек в период Средневековья по-прежнему одинок, и христианство признает его глубокое неизбывное одиночество и вместе с тем его стремление забыть, не замечать, вытеснить из сознания это переживание. Христианская концепция, обращаясь к одинокому сознанию, предлагает своим адептам религиозную «защиту». Отношение к одиночеству как экзистенциальной данности и в Средневековье разделяет людей на две категории. Верослужители, мудрецы — категория не только признающих одиночество, но и принимающих эту данность как «уникальный опыт одинокого Богочеловека — Иисуса Христа» и относящих себя к «ищущим божественные истины, к строителям своей жизни — от рождения до смерти — под знаком опыта религиозного одиночества» [25, с.25]. Такое принимающее сознание чувствительно к проявлениям тревоги, но не избегает и не прячется от переживания. Напротив, «душевный трепет», волнение воспринимаются как необходимые переживания, свидетельствующие о «чистоте» и «праведности» души. Вторая категория, объединяющая людей в отношении к экзистенциальному одиночеству, — это негативно оценивающие. и воспринимающие одиночество, желающие всеми способами избавиться от него, ищущие всевозможные защиты, в том числе, религиозную. Незрелое сознание, движимое, в первую очередь, тревогой, ищет и находит в религии опору или убежище от собственных переживаний.
Отношение человека к смерти в период Средневековья, когда актуальна философская теологическая христианская концепция, заметно отражается на содержании опасностей, инициирующих тревогу. Всеобщее отношение к смерти как к моменту перехода из одного состояния бытия в другое, как к избавлению от мытарства земной жизни, не избавляло индивидуальное сознание от тревоги перед лицомвнезапности и неотвратимости собственной смерти и добавило беспокойства по поводу своей «чистоты», «безгрешности», «праведности» и готовности предстать перед судом совести. Тревога в религиозном сознании, будучи связанной с пониманием зависимости загробной жизни от жизни земной, переживается как страх Божий.
Христианство в средневековый период в обмен на отречение человека от жизни земной дарует иллюзию избавления от страданий и мучений в жизни загробной, а так же взамен боязни смерти предлагает иллюзию «контроля собственной смерти», которую можно вырааить так: «если я не могу избежать смерти, то я буду хотеть ее». Предлагаемая иллюзия отбирает у человека еще при жизни его вовлеченность и участливую позицию, обескровливая и опустошая его внутренний мир. Тревога, инициируемая таким обманом, побуждает человека как можно крепче держаться за религиозную веру и традиции, боясь ослушания и наказания изгнанием.
Еще одной специфической чертой христианского отношения к смерти является требование публичной прирученной, правильной смерти против смерти одинокой и внезапной. Это требование есть проявление тревоги (смерти), «смягчить» или «убаюкать» которую призваны многослойные ритуалы и церемонии. С развитием теологии ко всему устройству загробного мира была добавлена еще одна инстанция — Страшный суд, который предполагает начинающийся еще при жизни постоянный самоотчет деяний человека и посмертное испытание совести. Для религиозного сознания тревога нередко оказывается локализованной, связанной с ситуациями, которые содержат в себе искушение или риск греховного поступка, ведущего к загробной жизни в аду (перед вечными муками и терзаниями совести).
В XVI веке М. Монтень, говоря о тревоге, подчеркивал, что это «страсть воистину поразительная, ощущаемая человеком с большею остротой, нежели остальные напасти [80, С. 96], и более других выбивающая разум из колеи». М. Монтень, как и другие последующие его единомышленники, призывает освободиться от страха смерти, вооружившись способностью смотреть в лицо страху, в лицо самой смерти, рефлексировать, осознавать, размышлять. Свою позицию в отношении смерти М. Монтень выражает метафорически: «жить с видом на кладбище», т. е., ежеминутно помня о конечности бытия, созидать, творить собственную жизнь.
На фоне средневековой «корпоративности» формировалась и заострилась потребность человека в «раскованной индивидуальности» — в поиске своего «Я» [25], в самоопределении. Тенденция в континууме «слияние — индивидуация" — к полюсу индивидуации (к автономии, индивидуальности и уникальности), зародившаяся в период Возрождения, получила свое развитие в Новое время.
Б. Паскаль точно характеризует присущее тому времени переживание одиночества как «заброшенности» человека в бесконечности Вселенной. Несмотря на сопровождающую переживание «заброшенности» тревогу, попрежнему ценилось уединение с целью глубокого познания себя, обретения мудрости. Б. Паскаль, обращаясь к рефлексии, указывал на источник «зла» -собственное «Я» человека, избегающее осознавания своей экзистенциальной ситуации и не готовое признать фундаментальность имманентных бытию данностей: одиночества, смерти, свободы. Б. Паскаль указывал на различия между людьми в их отношении к данностям бытия. Это различие актуально и сегодня. Условно эти два типа отношения можно именовать как «принимающее» и «избегающее». Согласно характеристике, данной Б. Паскалем, «принимающее» отношение к экзистенциальным данностям отличается стремлением к рефлексии, осознанности, присутствиюспособностью жить с тревогой и встречать трудности лицом к лицу. Важно заметить, что при таком принимающем отношении тревога не атакует сознание приступами, а проявляет себя как «знакомое» чувство, фоновое переживание и не подвергается конверсии.
Избегающее" отношение к экзистенциальным данностям характеризуется Б. Паскалем как стремление и всевозможные попытки укрыться от осознавания, рефлексии и переживаний тревоги, т. е. всего, что, так или иначе, указывает человеку на его бытие в модусе «забвения». Тревога, будучи вытесненной из сознания, игнорируемой, в результате действия защитных процессов, подвергается конверсии и оказывает на социальное поведение человека ограничивающее или искажающее действие.
Б. Паскаль, во многом опережая представления своих современников о динамике и соотношении рационального и иррационального, полагал, что разум зачастую подвластен эмоциям, что он может оказаться захваченным сильными переживаниями, а потому не так всемогущ, как принято было считать. Кроме того, он отмечал бессознательные попытки человека избежать переживания тревоги, заглушить ее, прибегая к всевозможным развлечениям. Человек, по наблюдениям Б. Паскаля, окунается в разнообразие занятий и развлечений для того, чтобы избежать мыслей о себе, рефлексии, приводящей к переживанию тревоги и грусти.
Разделяя дух времени, Б. Спиноза верил, что тревогу и страх можно преодолеть, победить, апеллируя к силе разума, математического разума, т. е. рационализируя. Призыв Б. Спинозы, на наш взгляд, реалистичен лишь условно, так как укрыть сознание от тревоги. можно лишь на непродолжительный срок и лишь посредством интеллектуальных психических защитных механизмов. Позже нами будут подробно описаны механизмы психологической защиты, среди которых есть место интеллектуальным способам совладания.
Все еще именуя тревогу страхом, Б. Спинозадает ценное для нашего исследования определение. Таким образом, тревога в понимании Б. Спинозы предстает как «существенное состояние души, проявляющееся в ожидании боли и неприятностей, которые могут произойти в ближайшем будущем». Есть основание полагать, что «существенным» состояние тревоги Б. Спиноза определил, указывая тем самым на субъективную значимость тревоги для человека, на устойчивость и глубинную природу этого переживания. В качестве важного субъективного условия возникновения тревоги Б. Спиноза выделял чувства неуверенности и неопределенности. В своем определении Б. Спиноза назвал еще одну, не менее значимую, характеристику тревоги. «Тревога как состояние в ожидании боли и неприятностей» — тонкое наблюдение, которое дает нам основание полагать, что тревога проявляет себя в ответ на угрозу фрустрации фундаментальных потребностей человека" [125, С. 114].
Позднее датский философ Серен Кьеркегор поместил феномен тревоги в центр внимания. Обращаясь к сведениям из его биографии, важно отметь, что одним из методов познания феномена тревоги была саморефлексия, интроспекция, феноменологический анализ собственных переживаний. От этого результаты его исследования ничуть не утратили своей эвристической ценности, напротив, благодаря его работам стало возможным для многих людей осознание собственных переживаний отчаяния, боли, тревоги и страха. Он привнес в проблематику тревоги существенную новизну, установив ее взаимосвязь со свободой человека: «тревогу всегда можно понять только в ее связи со свободой человека». Огромное влияние на дальнейшую философию и психологию оказало также введенное им в оборот «бегство от тревоги». Тревога, сопровождая движение человека вперед, причиняет ему сильную боль и страдания, поэтому понятно желание человека убежать от нее, избежать боли. От того, сумеет ли человек совладать со своей тревогой, зависит вся его дальнейшая жизнь. Другим важным вкладом С. Кьеркегора в понимание тревоги явилось обнаружение им внутреннего конфликта, сопровождающего тревогу. Испытывая тревогу в связи с какой-то возможностью, человек одновременно и’боится, и желает ее. Когда человек испытывает «нормальную» тревогу, он движется вперед, развивается, осуществляет возможности. При невротической же тревоге человек останавливается в развитии, предпочитает не осуществлять возможности. Здесь С. Кьеркегор проводит различие не только между нормальной и невротической тревогой, но и между тревогой и страхом: испытывая страх, человек движется в одном направлении, подальше от предмета страхано когда человек переживает тревогу, в нем действует постоянный внутренний конфликт, поэтому отношение к предмету тревоги у человека характеризуется амбивалентностью.
С. Кьеркегор не только осознал значительную роль тревоги в жизни человека, но и указал на различие страха и (Angst) экзистенциальной тревоги. Таким образом, С. Кьеркегор среди первых признал онтологический статус тревоги. Если страх — это ожидание негативного определенного события, то экзистенциальная тревога — это страх ничто, который ужасен тем, что его невозможно ни понять, ни избавиться от него. Не осталась без внимания С. Кьеркегора тенденция: «ничто» становится все более чем-то. Мы полагаем, что такая тенденция есть, ни что иное, как потребность человека конституировать мир, вносить ясность и определенность, контролировать, прогнозировать мир вокруг себя — познавать.
Следуя дифференциации, которую проводит С. Кьеркегор, наш исследовательский интерес направлен на экзистенциальную тревогу — Angst. Невозможно не согласиться с Сереном Кьеркегором, который метафорически описывает вездесущий и всепроникающий характер тревоги. «Ни один великий инквизитор не имеет тех орудий пыток, которые находятся в распоряжении тревоги, и ни один шпион не может так удачно выбрать момент для нападения на подозреваемого, когда тот всего слабее, или не может так искусно расставить западни, в которые тот обязательно попадется, как это делает тревога, и ни один самый въедливый судья не может с таким искусством допрашивать обвиняемого, как это умеет тревога, никогда не отпускающая человека от себя, — ни в развлечениях, ни в шуме, ни в работе, ни в игре, ни днем, ни ночью» [58, С. 177]. Тотальность присутствия тревоги, на наш взгляд, указывает на ее имманентность в отношении человеческого бытия, ее сопричастность всему человеческому.
С. Кьеркегор утверждает, что убежать от тревоги невозможно, т.к. тревога в его представлении неразрывно связана со. свободой, которую человек утрачивает все больше, отказываясь от реализации возможностей, от самореализации. Соглашаясь с мыслью С. Кьеркегора, мы здесь особо подчеркиваем, что, отказавшись от реализации своего потенциала, человек не только не расстается с тревогой, напротив, она усиливается сопутствующим переживанием — экзистенциальной виной. Экзистенциальная вина — чувство вины, сопряженное с ответственностью за свой отказ от самореализации, самовоплощения.
В русле наших размышлений считаем ценным высказывание Макса Шелера о следствиях «выделенности» человека из природы и следствиях осознания своего «особого» положения: «когда человек (а это как раз входит в его сущность, есть сам акт становления человека) однажды выделяется из всей природы, делает ее своим «предметом», то он как бы озирается в трепете и вопрошает: «Где же нахожусь я сам? Каково мое место?» Он, собственно, больше не может сказать: «Я часть мира, замкнут в нем», ибо актуальное бытие его духа и личности превосходит даже формы бытия этого «мира» в пространстве и времени. И так он всматривается в этой ситуации как бы в ничто. Этот взгляд открывает ему как бы возможность «абсолютного ничто», что влечет его к дальнейшему вопросу: «Почему вообще есть мир, почему и каким образом вообще есмь «я» ?. Человек — это существо, сам способ бытия которого — это все еще не принятое решение о том, чем оно хочет быть и стать» [166, С. 24].
Принимая во внимание специфическое положение человека в природе, подчеркиваем, что именно самосознание обнажает’для человека его особое положение, его «выделенность» из природы и ставит перед необходимостью самоопределения и понимания себя в мире. Осознавание себя инициирует переживание тревоги перед неизвестностью, тревоги, сопутствующей свободе самоосуществления.
Высокой эвристической ценностью в отношении нашего исследования обладают работы протестантского теолога, философа Пауля Тиллиха, к которым мы будем неоднократно обращаться. Для П. Тиллиха «тревога — это состояние, в котором бытие осознает возможность своего небытия» [128, С. 69]. Здесь для нас важно заметить, что' именно П. Тиллих придает человеческому самосознанию значение тотальности, всеохватности и имманентности бытию. Коротко, но емко П. Тиллих определяет тревогу как «экзистенциальное осознание небытия». Применяя определение «экзистенциальный» в отношении осознавания, он указывает на то, что небытие есть не только отстоящая в будущем данность бытия, но и его составляющая. Сознание человека не способно миновать, игнорировать всевозможные проявления небытия в бытии: завершение начатого, утрата ценного, необратимость исчезновения живого и т. д. Все эти невольные знаки присутствия небытия в бытии усиливают, проявляют «скрытое осознание неизбежности нашей смерти». «Тревогазаключает П: Тиллих, — это конечность, переживаемая человеком как его собственная конечность» [128, С. 11, 12].
Эрих Фромм, представитель франкфуртской философской школы, связывает тревогу со свободой, которая выступает одним из условий человеческого существования. Для Э. Фромма свобода — это, прежде всего, свобода выбора. «Человек чувствует свободу в себе, свободу строить и осуществлять свои планы. Он радуется тому, что он не раб, а господин, он радуется миру, самому себе. Но чувство ответственности ограничивает эту радость. У человека не „безошибочного знания“. Его решения не навязываются ему инстинктом: Он вынужден принимать их сам. Он сталкивается с необходимостью выбора, и в каждом принимаемом решении есть риск провала. Ненадежность — вот цена, которую платит человек за сознание.» [151, С. 21]. Тревога, говорит Э. Фромм, сопровождает любой выбор человека, который он совершает всякий раз, делая шаг в будущее. Мы уверены, что свобода, сопряженная с ответственностью в отсутствии «безошибочного знания», обязательно актуализирует тревогу.
Современник Э. Фромма, — французский философ Жан-Поль Сартрубежден, что именно «в тревоге человек имеет сознание своей собственной свободы, или, если хотите, тревога является способом бытия свободы как сознания бытия, как раз в тревоге свобода стоит под вопросом для самой себя». В такой интерпретации тревога выступает не столько сопутствующим переживанием в. условиях свободы, сколько условием осознавания свободы. Таким образом, тревога в понимании Ж.-П. Сартра — чувство, проявляющее себя как сознание свободы.
Немецкий философ XX века Мартин Хайдеггер рассматривает тревогу как постижение Ничто. Ничто приоткрывается ужасом: «Ужас в корне отличен от боязни. Ужас уводит землю из-под ног, потому что заставляет исчезнуть сущее в целом. Это ускользание одновременно подавляет и опустошает.». Для М. Хайдеггера тревога и ужас — лишь разные в интенсивности и остроте степени постижения (переживания) Ничто. В нашем понимании Ничто (М. Хайдеггер) — это не пустота ввиду отсутствия чего-либо, а одно из воплощений Небытия, хаоса. Перед лицом Ничто внешний мир теряет свое значение, «застывает в безжизненности», а человеческое «Я» теряет свой центр активности и «деперсонализируется» [154, С. 98].
Наблюдения М. Хайдеггера значимы для исследования феномена тревоги еще тем, что он открывает для нашего взгляда следствия интенсивного, острого переживания тревоги в ее критическом проявлении — ужасе. «Ужас опустошает, и эта пустота теснит (совпадает с этимологическим значением слово „тревога“ в немецком языке — Angst), подавляет, наседает на нас, и, как следствие, у человека „сжигается“ сердце. Происходит овеществление снаружи и деперсонализация изнутри». Отсюда и мы, с общим провалом сущего, ускользаем сами от себя. Он перебивает в нас способность к речи".
М. Хайдеггер делает акцент на том, что «ужас охватывает не конкретно кого-то, а человека вообще. Нельзя сказать, перед чем человеку жутко. Как только ужас отступает, человек вынужден признать, что, собственно говоря, не было ничего того, из-за чего охватил ужас. .Нет ни малейшей определенности Ничто и надежды на эмоциональное постижение или рациональное познание» [31, С. 167].
М. Хайдеггер пролил свет и на природу тревоги, на ее содержание. Тревога, следуя идее М. Хайдеггера, сложное состояние и переживание, в котором «оказываются сопутствующими само бытие (в целом), само ничто и само «присутствие» — Dasein, которое есть мы сами [38, С. 118].
М. Хайдеггером подмечены временные аспекты переживания тревоги. Субъективное переживание тревоги во времени окрашено для человека в различные эмоциональные оттенки. Например, длительное переживание тревоги М. Хайдеггер определяет как тоску — «Langweile — долгое временение». Продолжая эту мысль, мы предполагаем, что кратковременное и острое переживание тревоги может субъективно быть оценено как ужас. Тревога полифонична. М. Хайдеггер обращает наше внимание еще на очень важное переживание (оттенок тревоги) — зловещность. Это переживание проявляет себя как «ненадежность мира», неуютность в том, что «мир утратил свою домашность», что «опасность может пробраться куда угодно». Такое состояние М. Хайдеггер считает следствием осознавания конечности бытия, осознания неизбежности смерти.
Проведя этот исторический обзор представлений о природе тревоги, мы еще раз утвердились во мнении, что тревога присуща человеку вне зависимости от временного отрезка, в котором он живет и места, где родился. В продолжение можно сказать, что вездесущая и пронизывающая социальное бытие человека тревога универсальна. Тревога имманентна социальному бытию человека, что подтверждает ее онтологический статус.
По мере того, как возрастали ресурсы самосознания и рефлексивная способность человека, наблюдалась все более отчетливая тенденция к дифференциации феноменов тревоги и страха. Семантика переживания пополнялась новыми субъективными значениями, оттенками, нюансами, что в дальнейшем способствовало выделению феномена тревоги как самостоятельного исследуемого предмета. Современные представления о природе тревоги прочно укоренены в прошлом — в истории философской мысли.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Начиная с раннего античного периода философии, тревога как переживание время от времени появлялась в поле сознательной рефлексии мыслителей, но не была еще четко дифференцированна-от других смежных переживаний. Тревога долгое время (до антропологического поворота в философии) не была предметом целенаправленного исследования и философской рефлексии. Перед античным, средневековым человеком стояло столько актуальных, неотложных задач, которые оттесняли исследование природы тревоги к поле позднему времени.
С начала XIX века тревога как переживание заставила обратить на себя внимание исследователей, т.к. изобиловала многообразными клиническими (невротическими) проявлениями, которые уже нельзя было оставить без внимания. Исследование тревоги получило распространение с развитием иррационализма в философии. Первым, кто проторил путь исследованиям глубин психики, в том числе тревоги, был 3. Фрейд, а затем его приемники. Еще более важным стало открытие онтологической природы тревоги благодаря родоначальникам экзистенциально-феноменологического направления.
На современном этапе мы имеем возможность исследовать тревогу с философской, психологической, медицинской точек зрения. Но открытыми остаются вопросы дифференциации тревоги животных и тревоги человека, актуальным является вопрос дифференциации переживаний страха и тревоги. Мы не претендуем на всеохватность проблемы результатами своего исследования. Несмотря на предложенные результаты нашего исследования, проблема тревоги требует дальнейшего исследовательского внимания.
Основываясь на проанализированном историко-философском материале, мы делаем вывод, что феномен тревоги универсален и укоренен в человеческом социальном бытии вне зависимости от временного периода и географического расположения. С развитием самосознания это переживание стало доступным сознательной рефлексии. Значительно позже человек осознал тревогу как онтологическую, признав неизбежность конфронтации с конечными факторами бытия (смерть, свобода, изоляция, бессмысленность). Позиция человека в отношении конечных данностей индивидуальна, и потому индивидуален характер переживания тревоги. Уникальность и индивидуальность переживания и проявления тревоги детерминированы целым комплексом эндогенных (состояние здоровья, уровень организации личности, ценностные приоритеты и др.) и экзогенных факторов (отношения в семье, в рабочем коллективе, экономическая, политическая, экологическая, криминогенная ситуация в регионе и др.).
Результат проведенного нами анализа психоаналитических концепций подтверждает иррациональную природу тревоги. Рассмотрение психоаналитических и других концепций тревоги привело нас к признанию превалирующей иррациональности в генезисе этого переживания. В пользу ее иррациональности свидетельствует отсутствие конкретного объекта, провоцирующего ее актуализацию, а также ее подверженность конверсии под влиянием (бессознательных) психических защитных процессов. Мы условно-топографически указывали на источник тревоги, расположенный в смежной области сознания и бессознательного, определяемой 3. Фрейдом как предили под-сознание.
В связи с этой динамикой (сознательное — бессознательное) важно напомнить, что «чистую» тревогу, как говорил П. Тиллих, человек не способен вынести дольше момента, т.к. в действие вступают защитные процессы, которые «обезвреживают» угрозу и «вытесняют тревогу. От эффективности защитных процессов и зрелости «эго» зависит интенсивность переживания тревоги и ее проявления в социуме. Характер (конструктивный или деструктивный) проявлений тревоги в социуме детерминирован способностью человека переживать, переносить тревогу, быть в тревоге и осознавать ее. Человек живет в «скуке», «тошноте», «маете», «тоске», «отчаянии», пребывая в модусе «забвения» (М. Хайдеггер), функционируя как автомат (А. Камю), в избегании экзистенциальной вины и тревоги.
На основании представленных в работе идей С. Кьеркегора, П. Тиллиха, М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, мы признаем за человеком возможность достичь подлинности и аутентичности бытия, глядя в лицо тревоге и принимая ответственность за авторство собственного жизненного проекта. Таким образом, мы видим, что отношение к тревоге имеет ключевое значение. Тревога, как онтологическое переживание, служит не только предвосхищением опасности, но и «проводником» во внутреннем мире человека, следуя за которым, мы имеем возможность обратить свой взгляд на нерешенные, отложенные задачи и дилеммы. Переосмысление человеком роли и значения тревоги, признание ее онтологичности способно конструктивно повлиять на качество его жизни.
Будучи существом социально-ориентированным, человек среди себе подобных отыскивает ресурсы для удовлетворения фундаментальных потребностей, но вместе с тем терпит ограничения и фрустрации. В социуме человек переживает тревогу как предвосхищение фрустрации фундаментальных потребностей, которые в социальной среде конкретизированы потребностями социальными.
На основании результатов нашего исследования мы отвергаем всевозможные типологии тревоги, признавая единственно существующую, имманентную бытию человека — онтологическую тревогу. Типология тревоги, включающая такие ее виды, как «невротическая» и «нормальная», оправдана лишь в медицинской (естественно-научной) парадигме исследования. Типология, имеющая место в прикладной психологии, выделяющая «ситуативную» и «личностную» тревожность, на наит взгляд, вовсе лишена методологического базиса.
В ходе исследования нами был выявлен ряд критериев, дифференцирующих переживания тревоги • и страха. Такой (дифференцирующий) взгляд позволяет по-новому переосмыслить терапевтические цели и установки в работе с клиническими проявлениями тревоги. В случае работы с клиническими проявлениями тревоги оправдана апелляция к самосознанию человека. В момент переживания страха осознавание и осмысление невозможно. Даже соматические механизмы переживания тревоги и страха различны. Тревога как переживание имеет более широкий спектр соматических проявлений.
Тревога в отличие о страха, не привязана к определенному моменту, несущему угрозу. Переживание тревоги тотально присутствует в прошлом-настоящем-будущем человека, т.к. ее природа континуальна.
