Менталитет населения прединдустриального города 1860-1870-х гг.: По материалам Тамбова

Актуальность темы

исследования связана, прежде всего, с потребностью осмысления проблем развития гражданского общества в современной России. Явления и события, которые сегодня происходят в нашей стране, многие специалисты определяют как «модернизационные», подразумевая при этом движение в сторону западной цивилизации (внедрение рыночных институтов, правового государства, либерализма и т. д.). Гражданское общество обычно понимается как один из важнейших v продуктов модернизации, а степень его зрелости является своего рода индикатором модернизированное&tradeсоциума. В связи с этим немалый общественный интерес вызывает изучение исторической динамики буржуазного менталитета. Обращение исследователей к успехам и трудностям российских модернизаций с целью реконструкции их исторического опыта и выявления их специфических черт приобретает особое социокультурное значение.

Рассмотрение развития гражданского общества в контексте исследования менталитета позволяет установить характер взаимосвязи социально-экономических и политико-правовых модернизационных процессов с повседневной жизнью и образом мышления людей. В периоды коренных преобразований (как сегодня, так и в пореформенной России) социум оказывается перед необходимостью разработать новый комплекс основополагающих принципов, ценностей, установок, ориентаций, которыми руководствовались бы в своей жизни все члены общества, независимо от занимаемого ими места в социальной пирамиде. г Та социокультурная и политическая ситуация, в которой сегодня оказалось российское общество, в числе прочего, характеризуется развитием региональной общественной жизни, возрастанием роли регионального фактора в экономике, политической сфере и культуре. Исследование проблем российской модернизации второй половины XIX века на региональном t * материале позволяет выявить, с одной стороны, местные особенности перехода от традиционного общества к индустриальному и, с другой стороны, — определить, в какой мере регион был вписан в контекст общероссийской модернизации.

Среди появившихся за последние годы научных публикаций по истории России второй половины XIX века очевиден рост числа тех исследований, которые посвящены вопросам менталитета, а именно проблемам трансформации сознания от традиционного к модернизированному. Этот факт является показателем изменения научных приоритетов в области исторических исследований.

Объектом исследования в данной диссертации являются торгово-промышленные слои населения Тамбова 1860 — 1870-х гг.

Обычно процесс перехода к индустриальному обществу и правовому государству связывается с усилением социальной роли так называемых «средних слоев».

В марксистской историографии существовало понятие «мелкая буржуазия» для обозначения социальной группы, промежуточной между собственно буржуазией и пролетариатом. В основе такого разделения лежит отношение к средствам производства. Представители мелкой буржуазии владеют средствами производства (это роднит их с буржуазией), но вынуждены работать сами (это роднит их с пролетариатом). В марксистском определении мелкой буржуазии не в полной мере принимается во внимание сословное деление общества.

В современной историографии термин «средние слои» («средний класс») употребляется, как правило, для обозначения имущественного положения представителей разнообразных социальных групп.

Необходимо учитывать также, каким именно образом сами современники воспринимали социальную структуру. «В общественном сознании, — пишет Б. Н. Миронов, — четырёхчленная сословная парадигма курсив Б. Н. Миронова — C.JI.) существовала достаточно чётко, и с точки зрения престижа и предпочтительности сословия ранжировались следующим образом: дворянство — духовенство — городское сословие — крестьянство"1. Купечество, мещанство и ремесленники, составляя городское сословие, таким образом, по представлениям того времени, занимали среднее положение в социальной иерархии. Важно отметить тот факт, что указанные социальные группы были схожи как по образу жизни, так и образу мыслитем более, если речь идёт о городском сословии прединдустриального города.

В связи с этим мы сочли необходимым избрать в качестве критерия вычленения предмета исследования торгово-промышленную деятельность, которая непосредственно оказывала воздействие на трансформацию ментальностей различных социальных групп.

Именно из торгово-промышленных слоёв формировалась российская буржуазия — авангард процесса модернизации. Таким образом, специфика образа мышления торгово-промышленных слоёв населения, на наш взгляд, наиболее рельефно указывает магистральное направление трансформации менталитета городского населения в целом в процессе модернизации.

В диссертационном исследовании социальные группы, занимающиеся торгово-промышленной деятельностью, будут иногда условно обозначаться как «городское население» — в тех случаях, где специально не оговаривается, что речь идёт о всех жителях города, а не только о людях, включённых в предмет данной работы — представителях купечества, мещанства, ремесленников и крестьянства, проживавшего в городах.

Предметом исследования в данной диссертации является менталитет городского населения прединдустриального города пореформенной России (на примере Тамбова). В центре внимания исследования находится эволюция.

1 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — нач. XX вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового базовых социально-экономических и правовых категорий мышления. Она рассматривается в контексте воздействия на динамику городской социальной структуры и на господствующие в городской среде ментальности объективных факторов, связанных с преобладанием в городе традиционных слоев населения, а также с деятельностью таких модернизационных общественно-политических институтов как органы городского самоуправления и общественные организации. Такое определение объекта исследования позволяет проанализировать влияние процессов модернизации на традиционный уклад жизни и менталитет населения Тамбова в пореформенный период. С другой стороны, предоставляется возможность проследить инерцию традиционного мышления, как в социально-экономической, так и в политико-правовой сферах городской жизни.

Степень изученности темы. Вопросы, поднимаемые в диссертации, так или иначе привлекали внимание современников. Однако научный подход к изучению пореформенного периода начал формироваться лишь в начале XX в.

На протяжении 1920 — 1960;х гг. исследования советских историков в области социально-экономического развития пореформенной России определялись ленинскими постулатами, изложенными в его произведении о развитии капитализма в России2. Возможные дискуссии на эту тему жёстко пресекались.

В 1960 — 1980;х гг. сформировавшийся в западной историографии модернизационный подход рассматривался советскими историками исключительно как идеологическая альтернатива марксизму. Внимание исследователей сосредоточилось на рассмотрении социально-экономических проблем вызревания империализма. В таких условиях практически не шла государства. В 2-х гг. СПб., 1999. Т. 1. С. 81.

2 См.: Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Ленин В. И. Полное собрание соч. В 32-х тт. 4-е изд. М., 1951. Т. 3. речь об изучении каких-либо иных процессов, кроме социально-экономических.

Вместе с тем, нельзя игнорировать достижения советской историографии в изучении конкретных проявлений модернизации (прежде всего — индустриализации, урбанизации и других социально-экономических явлений во второй половине XIX века). В этой связи следует отметить, прежде всего, работы советских историков П. Г. Рындзюнского и Б. Н. Тихонова, освещающие трансформацию социальной структуры пореформенной России3.

На рубеже 1980 — 1990;х годов представления о модернизации как о сугубо научной проблеме стали распространяться в отечественной историографии.

Огромный вклад в выяснение отдельных аспектов российской модернизации внесли исследователи, занимавшиеся социальными группами пореформенного общества, в том числе — купечеством и мещанством.

Уже в дореволюционной историографии некоторые исследователи отошли от характерной для общественного мнения того времени негативной оценки купеческого сословия в целом и отмечали в своих работах положительные стороны купеческого меценатства4.

В работах советских историков большее внимание уделялось проблемам численности, социального происхождения, характера экономической деятельности российской буржуазии. Те немногие исследования 1920 — 1930;х годов, которые затрагивали различные стороны.

Рындзюнский П. Г. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX века: (взаимоотношения города и деревни в социально-экономическом строе России). М., 1983; Его же. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958; Его же. Крестьянская промышленность в пореформенной России (60 — 80-е гг. XIX в.). М., 1956; Тихонов Б. Н. Переселение в России во второй половине XIX века по материалам переписи 1897 г. и паспортной статистики. М., 1978.

4 См., например: Беляев Н С. Купеческие родословные как исторический источник. М., 1900; Чулков Н. П. Московское купечество XVIII — XIX вв. Генеалогические заметки // Русский архив. 1907. № 12. С. 36 — 47. культурного облика российского предпринимательства, делали акцент на социально-экономических и идеологических аспектах этого явления. К таким исследованиям можно отнести работы Б.Б. Кафенгауза5 (его исследование признано классическим и не утратило своего значения и сегодня), Г. И. Поршнева, А. А. Панкратовой, М. Присёлкова и др6.

В 1950 — 1970;е годы в исследованиях, посвященных российской буржуазии, продолжали сохраняться те направления, которые были заданы ещё в 1920;ых годах. Над изучением сословной структуры российских городов и социальным составом буржуазии трудились JT.M. Иванов, М. Л. Гавлин, А. С. Нифонтов, К. С. Куйбышев, В.Я. Лаверычев7. В большей части этих исследований дана резкая критика облика капиталистов с марксистских позиций. Однако в этот же период, в 1951 году, вышла книга А. П. Боткиной, посвященная П. М. Третьякову, в которой автор демонстрировала позитивную роль меценатства для развития русской культуры8.

В 1980 — 1990;е годы наблюдается рост интереса к феномену российской буржуазии и прежде всего той её части, которая активно занималась благотворительностью. Несмотря на апологетический характер некоторых современных работ в этой области, они, тем не менее, содержат.

5 Кафенгауз Б. Б. Купеческие мемуары // Московский край в его прошлом: очерки по социальной и экономической истории XVI — XIX в. М., 1928. С. 12 — 57.

6 Поршнев Г. И. История книжной торговли в России М., 1925; Панкратова А. А. Великий путь // Борьба классов. 1934. № 7 — 8.С. 3 — 24- Присёлков М., Купеческий бытовой портрет XVIII—XIX вв. Л., 1925.

7 Нифонтов А. С. Формирование классов буржуазного общества в русском городе второй половины XIX в. // Исторические записки. Т. 54. М., 1955. С. 23 — 46- Куйбышев К. С. Крупная московская буржуазия в период революционной ситуации в 1859 — 1861 гг. // Революционная ситуация в России в 1859 — 1861 гг. М., 1965. С. 314 — 341- Иванов Л. М. О сословно-классовой структуре городов капиталистической России // Проблемы социально-экономической истории России. М., 1971; Гавлин М. Л. Социальный состав московской буржуазии во второй половине XIX в. // Проблемы Отечественной истории. М., 1973. С. 107 — 129- Лаверычев В. Я. Крупная буржуазия в пореформенной России. М., Наука 1974.

Боткина А. П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве. 5-е изд. М., 1995. (1-е изд. — 1951). обширный фактологический материал о культурном облике предпринимательства, об эволюции восприятия российским обществом фигуры купца в пореформенный период. Из исследований, предпринятых в 1980 — 1990;е годы и касающихся образа жизни и мировоззрения буржуазии, следует выделить работы А. Н. Боханова, M.JI. Гавлина, Г. Н. Ульяновой, А. А. Аронова и др9. Перечисленные работы предоставляют обширный материал об объективных условиях, в которых происходила трансформация господствующих в российском обществе второй половины XIX века ментальностей.

Отдельные вопросы, рассматриваемые в данном диссертационном исследовании, затрагивались в работах, посвященных различным аспектам эволюции городов, а также городского и сословного самоуправления в пореформенной России10.

В этой связи необходимо отметить работы уже упоминавшиеся работы П.Г. Рындзюнского11, в которых автор, делая акцент на сходстве процессов образования городов в России и Западной Европе, указывал на противоречивость и неоднозначность политики российского государства в первой половине XIX века по отношению к городам. П. Г. Рындзюнский приходит к выводу о существовании двух тенденций в развитие города:

9 Боханов А. Н. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Дёмская А., Семёнова Н. У Щукина на Знаменке. М., 1993; Аронов А. А. Золотой век русского меценатства. М., 1995; Ульянова Г. Н. Предприниматель: тип личности, духовный облик, образ жизни // История предпринимательства в России. М., 1999. Кн. 2. С. 441 — 466- Гавлин М. JI. Предприниматели и становление русской национальной культуры (выдающиеся меценаты и коллекционеры, деятели отечественной культуры из предпринимательской среды) // Там же. Кн. 2. С. 467 — 548- Шацилло М. К. Эволюция социального облика российского предпринимательства // Там же. Кн. 2. С. 208 — 227.

Пажитнов К. А. Проблема ремесленных цехов в законодательстве русского абсолютизма. М., 1952; Писарькова Л. Ф. Городовое положение 1870 г. и социальный состав городского общественного управления в губернях центрально-чернозёмного региона // Буржуазные реформы в России второй половины XIX века. (Межвузовский сборник трудов). Воронеж, 1988. С. 72−81. Герасименко Г. А. Земское самоуправление в России. М., 1990. Нардова В. А. Городское самоуправление в России в 60-х — 90-х годах XIX в. правительственная политика. Л., 1994 и др. естественной (связанной с объективными социально-экономическими процессами) и искусственной (связанной с конкретными правительственными актами).

В 1990 году вышла в свет посвященная русскому городу монография Б. Н. Миронова, в которой получен ряд новых и принципиально важных выводов о роли естественных и механических перемещений населения в процессе изменения численности горожан, рассматривается характер социальной мобильности как между сословиями, так и внутри отдельных социальных групп12.

На современном этапе развития отечественной историографии теоретической и методологической основой большей части работ, посвящённых пореформенной России, является концепция модернизации. Многие исследования, предпринятые в этом русле, представляют определённую ценность для осмысления опыта российской истории13. Однако в подавляющем большинстве подобные работы относятся либо к категории философских, либо носят весьма фрагментарный характер и посвящены отдельным аспектам модернизации на отраслевом и региональном уровнях, на хронологически ограниченных отрезках модернизационного процесса.

1! Рындзюнский П. Г. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX века. Его же Городское гражданство дореформенной России.

12 Миронов Б. Н, Русский город в 1740 — 1860 года: демографическое, социальное и экономическое развитие. JL, 1990.

13 Крупина Т. Д. Теория «модернизации» и некоторые проблемы развития России конца XIX — начала XX в. // История СССР. 1971. № 1. С. 191 — 205- Козловский В. В., Уткин А. И., Федотова В. Г. Модернизация: от равенства к свободе. СПб., 1995; Зарубина Н. Н. Модернизация и хозяйственная культура (концепция М. Вебера и современные теории развития) // Социс. 1997. № 4. С. 46 — 54- Её же. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. СПб., 1998; Сенявский А. С. Особенности российской урбанизации II Опыт российских модернизаций XVIII — XX века. М., 2000. С. 72 — 88- Лейбович О. Л. Социокультурный контекст отечественных модернизаций // Там же. С. 88 — 102- Зубков К. И. Пространство как предпосылка и фактор модернизации // Там же. С. 103 — 117- Алексеев В. В., Побережников И. В. Волны российских модернизаций // Там же. С. 50 — 72- Алексеев.

A.С. Синявский так характеризует современный этап развития историографии: «В сущности, речь может идти о завершении этапов ознакомления с зарубежными работами в этой области, попыток его обобщения и теоретического приложения к российскому историческому процессу преимущественно в историософском плане, а также о первых и немногих попытках использования модернизационной парадигмы в конкретно-исторических исследованиях профессиональных историков"14. Среди таких работ, написанных в 1990;е гг., следует выделить труды Б. В. Ананьича, А. Н. Боханова, Г. А. Герасименко, Б. Г. Литвака, В. А. Нардовой, А. С. Тумановой и др15.

Большинство современных исследователей полагает, что в пореформенный период общество претерпевало существенную трансформацию. Под влиянием модернизации шёл процесс перераспределения властных полномочий между государством и обществом. Происходило (хотя и крайне медленно) становление гражданского общества — воспитывались гражданская самодеятельность и гражданский долг, формировалась независимая личность и связанные с ней новые ментальное™

B.В. Алексеев и И. В. Побережников отмечают в этой связи, что наиболее значимыми в процессе развития нового общества была городская и земская реформы, которые создали предпосылки для повышения эффективности местного управления, поскольку органы общественного самоуправления обычно лучше разбирались в местных проблемах и могли.

В.В., Побережников И. В. Модернизационная перспектива: проблемы и подходы // Там же. С. 10 — 49- Сенявский А. С. Указ. соч. С. 213 — 244.

14 Сенявский А. С. Указ. соч. С. 223.

15 Боханов А. Н. Крупная буржуазия в России (конец XIX в. — 1914). М., 1992; Герасименко Г. А. Указ. соч.- Литвак Б. Г. Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991; Нардова В. А. Городское самоуправление в России в 60 — 90-х годах XIX в.: правительственная политика. JL, 1994; Туманова А. С. Общественные организации города Тамбова на рубеже XIX — XX веков. решать их более качественно. Историки пишут: «Мобилизуя хозяйственную и общественную инициативу, органы местного самоуправления расширяли социальную базу политического строя». Исследователи отмечают также, что общественные организации «постепенно заполняли пространство между государством и обществом» и стремились достичь взаимоприемлемого согласования интересов16. И органы городского самоуправления, и общественные организации оказывали своей деятельностью непосредственное воздействие на формирование новых ментальностей.

Уровень приближенности менталитета городского населения к стандартам индустриального общества рассматривается как один из атрибутов и показателей процесса модернизации в рамках соответствующей исторической парадигмы. Исследователи нередко подразумевают под модернизацией определённый «ментальный сдвиг», который характеризуется «верой в прогресс, склонностью к экономическому росту, готовностью адаптироваться к изменениям"17.

В отечественной историографии традиция изучения трансформации сознания в процессе модернизации только начинает формироваться. Нельзя сказать, что и в зарубежной историографии пореформенной России выработан единый подход к исследованию этой проблемы.

В советский период специальные работы историко-психологической направленности практически отсутствовали. В тех немногих исследованиях, которые были сделаны по проблемам эволюции сознания и образа мышления, внимание учёных было сосредоточено на вызванных «буржуазными реформами» изменениях в сознании и поведении сельского.

Тамбов, 1999; Её же. Самодержавие и общественные организации в России 1905 — 1917 гг. Тамбов, 2002.

16 Алексеев В. 0., Побережников И. В. Волны российских модернизаций. С. 50 — 72.

17 Алексеев В. {3., Побережников И. В. Модернизационная перспектива. С. 13. населения и городских низов. Эти изменения рассматривались в контексте формирования революционного самосознания народных масс18.

В середине 1960;х годов в отечественной историографии обозначилась новая тенденция, характеризовавшаяся повышенным интересом к исторической психологии. В этот период были опубликованы фундаментальные труды Б. Ф. Поршнева. Однако уже в 1970;е годы это направление было фактически свернуто19. Единственное исключение составило изучение семиотики русской культуры, связанное, прежде всего, с именами Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского20. Вклад отечественных представителей семиотического подхода в историографию заключался в «структурно-семиотическом рассмотрении» отдельных аспектов источников нового времени. Заметным событием стал выход сборника трудов Ю. М. Лотмана «Беседы о русской культуре», в котором автор обобщил результаты своих исследований по историко-культурной проблематике быта и образа жизни русского дворянства21.

В эти годы в изучении проблем менталитета гораздо более преуспели те российские историки, которые занимались исследованием всеобщей истории. В этой связи необходимо отметить работы А. Я. Гуревича: «Исторический синтез и Школа «Анналов» «, «Категории средневековой культуры», «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства».

См., например: Пруцков Н. И. Перелом в сознании и поведении народных масс пореформенной России // Вопросы методологии историко-литературных исследований. Л., 1981. С. 191−213.

19 Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966.

20 Лотман Ю. А. Беседы о русской культуре Быт и традиции русского дворянства (XVIIIначала XIX века). СПб., 1994; Успенский Б. А. Избранные труды. В 2-х тт. М., 1994.

21 Лотман Ю. А. Беседы о русской культуре.

22 См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры // Гуревич А. Я. Избранные труды. В 2-х тт. Т. 2. Средневековый мир. М. — СПб, 1999. С. 17 — 262- Его же. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства // Там же. С. 263 — 546. Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993.

В своей методологии А. Я. Гуревич исходит из того, что картина мира человека (его мироощущение) складывается из определённого количества категорий, таких как пространственно-временные представления, отношение к труду, богатству и бедности, праву. В перечень основных категорий средневековья А. Я. Гуревич включает также причину, судьбу, число, изменение и др. Именно исследование базовых категорий сознание человека в разные исторические периоды, по мнению А. Я. Гуревича, позволяет «отследить» специфику господствующих в той или иной социальной группе ментальностей. А. Я. Гуревич является главным редактором исторического альманаха «Одиссей», в котором регулярно освещаются проблемы методологии исторической антропологии, включая проблемы истории ментальностей.

Изучение исторических ментальностей на российском материале не получило такого же развития в советский период, как аналогичные исследования всеобщей истории. Историческая наука на протяжении десятилетий практически игнорировала анализ субъективных факторов изучаемых ею классовых и других массовых явлений.

Ситуация стала меняться лишь в 1990;е годы. В Институте российской истории РАН была создана группа по изучению менталитета, которую возглавил А. А. Горский. Первым результатом ее деятельности стал сборник статей «Мировосприятие и самосознание русского общества"23.

В 1993 и 1994 гг. в Москве прошли три конференции, имевшие своей целью ознакомить научную общественность с исследованиями российской ментальности. Каждая из этих конференций имела свою индивидуальную исследовательскую проблематику, трактовку задач и методы изучения. Осенью 1993 г. в РГГУ состоялась международная конференция «Менталитет русской культуры», на которой основное внимание уделялось особенностям ментальности выдающихся русских писателей, их.

Мировосприятие и самосознание русского общества. (Сб. ст.). М., 1994. представлениям о пространстве и времени, другим элементам картины мира, присущей литераторам, героям их произведений, всему российскому обществу и его отдельным социальным группам24.

Конференция в Институте российской истории РАН летом 1994 года была посвящена проблеме «Менталитет и аграрное развитие России (XIX— XX вв.)». Эта конференция отличалась большим ограничением своего предмета в рамках изучения истории ментальностей аграрного общества25.

И, наконец, в октябре 1994 года на конференции в Институте российской истории РАН обсуждалась тема — «Русская история: проблемы менталитета». Целью этой конференции являлось выявление максимально возможного количество подходов и методов изучения истории отечественного менталитета. Ряд статей сборника, выпущенного по результатам этой конференции, носил сугубо теоретический характер и был посвящен проблемам методологии истории ментальностей27.

В целом все перечисленные обстоятельства развития исторической антропологии в России обусловили недостаточную разработанность избранной в нашем исследовании проблематики и, соответственно, недолгую её историографическую жизнь. Проблема трансформации сознания в период «Великих реформ», как правило, рассматривается сегодня зарубежными и отечественными исследователями в рамках теории и методологии модернизации.

Впрочем, в последнее десятилетие некоторые из авторов пытались включить методологию антропологического исследования в рамки формационной теории28.

24 Куприянов А. И. Историческая антропология. Проблемы становления // Исторические исследования в России (тенденции последних лет). М., 1996. С. 367.

25 См. сборник: Менталитет и аграрное развитие России (XIX — XX вв.). М., 1996.

26 См. сборник. Русская история: проблемы менталитета. М., 1994.

27 См., например: Усенко О. Г. К определению понятия «менталитет» // Русская история: проблемы менталитета. С. 5 — 14.

См.: Куприянов А. И. Историческая антропология. С. 368.

В современной историографии наличествует вся гамма оценок степени модернизированное&tradeсознания в России второй половины XIX в.

Некоторые исследователи исходят из того, что элементы гражданского сознания, зародившиеся в России ещё в конце XVIII в. в среде городского населения, достигли значительной зрелости в пореформенной период. К таким выводам приходит, например, А.И. Куприянов29.

Однако большинство историков придерживается противоположной точки зрения. В объяснении трудностей становления гражданского сознания можно выделить два подхода.

Сторонники первого из них видят причины таковых трудностей в недостаточном влиянии процесса модернизации на социальную структуру — а следовательно, и на общественное сознание — в частности, в преобладании общины в селе и в неокончательном её распаде в городе. Эта точка зрения выражена, например, в фундаментальном труде Б. Н. Миронова30.

Б. Н. Миронов отмечает, что «применительно к России под элементами гражданского общества следует понимать те социальные группы, общественные организации и институты, которые образовывали обособленную самостоятельную общественную силу, в той или иной степени оппозиционную официальной власти, но в то же время легитимную, то есть признаваемую государством и всем обществом. Эти общественные организации и институты оказывали влияние на официальную власть разными способами, но, главным образом, посредством общественного мнения"31. Гражданское общество — совокупность не общин, а свободных, разумных и активных личностей и представляющих их интересы организаций и ассоциаций. Чтобы гражданское общество могло утвердиться, необходимо, чтобы общины были преобразованы в организации.

См., например: Куприянов А. И. Конфликты поколений и власть: частная жизнь в XIX веке. (На примере казуса Депрерадовича) // Actio nova 2000. М., 2000. С. 245 — 253.

30 Миронов Б-Н. Социальная история России периода империи.

31Там же. Т. 2. С. 290. общественного типа, человек должен преодолеть патриархально-родственные связи. Сохранение общины в селе и в городе, вплоть до революции 1917 года, тормозило как становление гражданского общества, так и формирование гражданского сознания.

Сторонники другого подхода делают акцент на психологических и мировоззренческих аспектах проблемы — например, на инерции традиционного мышления (Н.Н. Козлова, И.В. Герасимов)32.

Так, Н. Н. Козлова, используя разработанную в западной историографии типологию ментальностей, констатирует, что в пореформенной России не существовало широкого и сильного среднего класса — главной опоры гражданского общества на Западе. Русская буржуазия второй половины XIX века не была буржуазией в западном понимании, её ментальность в разных случаях была ближе либо к ментальности дворянина, либо к ментальности крестьянина33.

Особый интерес в последнее десятилетие исследователи проявляют к реконструкции господствующих в пореформенный период традиционных ментальностей и, прежде всего, менталитета крестьянства34. Данные, предоставляемые этими исследованиями, могут быть использованы, помимо прочего, для изучения причин противоречивости модернизационных процессов в городской среде.

Проблемы менталитета городского населения пореформенной России практически не изучаются в современной историографии. Одним из.

Козлова Н.Н. Социально-историческая антропология. М., 1999. Герасимов И. В. Модернизация России как процесс трансформации ментальности II Русская история: проблемы менталитета. С. 10−14. «Козлова Н. Н. Указ. соч. С. 96 — 97.

См., например: Данилова Л. В., Данилов В. П. Крестьянская ментальность и община. // Менталитет и аграрное развитие России. С. 22 — 39. Вылцан М. А. Индивидуализм и коллективизм крестьян // Там же. С. 334 — 347- см. также другие статьи этого сборника. немногих исключений являются работы А. И. Куприянова, написанные по ос материалам городов Западной Сибири .

В зарубежной историографии проблема трансформации менталитета в пореформенной России изучается в рамках цив ил из ационного подхода. Российский опыт модернизации, в определённой степени, рассматривался зарубежными специалистами: экономистами, политологами, социологами,.

36 историками .

Один из наиболее видных разработчиков теории модернизации применительно к истории России К. Блек отмечает, что российские социальные традиции и ценности отличаются от западноевропейских. «Модель социальных изменений ранней модернизации на Западе произвела столь мощное влияние на человеческие умы, что она стала рассматриваться в качестве стандарта и эталона, в соответствии с которым делается вывод о.

Куприянов А. И. Русский город в первой половине XIX века: общественный быт и культура горожан Западной Сибири. М., 1995. Его же. Конфликты поколений и власть. 3 См.: Фриз Д. Социальные представления в дореволюционной России // Реформа или революция? Россия, 1861 — 1917.: материалы международного коллоквиума историков. СПб., 1992. С. 67 — 79- Тарановски Т. Судебная реформа и развитие политической культуры царской России // Там же. С. 301 — 317- Линденмейер А. Добровольные благотворительные общества в эпоху Великих реформ // Там же. С. 283 — 300- Кимбэл Э. Русское гражданское общество и политический кризис в эпоху Великих реформ 1859 -1863 г. // Там же. С. 260 — 282- Black С. Е. Modernization. A Studying in Comparative History. N.-Y., — L. 1966; Black С. E. The Modernization of Russian Society // The Transformation of Russian Society: Aspects of Social Change since 1861. Cambridge (Mass.), 1960. P. 661 — 683- The Modernization of Japan and Russia. A Comparative Study. Ed. by C.E.Black. N.-Y. 1975; Bradley J. Muzhik and Muskovite. Urbanization in the Late Imperial Russia. Berkley — Los Angeles — L., 1985; Bradley J. Subjects into Citizens: Societies, Civil Society, and Autocracy in Tsarist Russia // American History Review. Vol. 107. № 4. October 2002. P. 1094 — 1124- Engel B.A. Russian Peasant Views of City Life, 1861 — 1914 // Slavic Review. 1993. Vol. 52. № 3. P. 448 — 460- Fedor Th. S. Patterns of Urban growth in the Russian Empire during the Nineteenth Century. Chicago (111), 1975; Frank St. P. Popular Justice, Community and Culture among the Peasantry, 1870 — 1900 // The Russian Review. 1987. Vol. 46. № 3. P. 239 — 265- Inkeles A. Summary and Review: Social Stratification in the Modernization of Russia // The Transformation of Russian Society: Aspects of Social Change since 1861. Ed. by С. E. Black. Cambridge (Mass.), 1960. P. 338 — 350- Rieber A. The Sedimentary Society // Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia. Princeton. 1991. P. 358 -370- Rostow W. The Stages of Economic Growth. Cambridge (Mass.), 1960; Wortman R. Property Rights, Populism and Russian Political Culture // Civil Rights in Imperial Russia. Ed. by O. Crisp. Oxford, 1989. P. 13 -33. характере всей модернизаций в целом. Многие полагают, — отмечает К. Блек,.

— что модернизация будет иметь универсальный эффект гомогенизации в процессе создания более или менее однородного мирового общества. Всё же факты, кажется, указывает в другом направлении. А именно — имеет место движение к однородности научного верифицируемого знания и технологий, но долгое время сохраняется разнообразие социальных институтов и ценностей. Оценка социальных изменений в России, — подчёркивает К. Блек,.

— должна основываться на тщательном рассмотрении вопроса о том, какие характеристики процесса модернизации являются универсальными, а какие относительными, а также такая оценка должна опираться на признание того факта, что, имеется, вероятно, существенное искажение, если судить о России только в соответствии с европейскими стандартами"37.

А. Инкеллес, рассматривая влияние модернизации на социальную структуру, отмечает, что модернизация традиционной социальной системы уменьшает уровень дифференциации в каждой из подсистем социальной структуры. Иначе говоря, процесс модернизации сглаживает различия между индивидами и социальными группами, связанные с уровнем доходов, с.

38 обладанием статусом, властью, опытом и знанием. Так, физические наказания, на взгляд А. Инкелесса, наиболее рельефно указывают на статус человека в социальной иерархии. Автор особо обращает внимание, что в 1762 году дворянство было освобождено от физических наказаний, двадцатью годами позже — купечество, все городские жители — в 1863 году и, наконец, крестьяне — в 1904 году. Это, на взгляд исследователя, -убедительное доказательство распространения на всё население определённых «статусных привилегий», первоначально принадлежавших только самым «высоким социальным группам». А. Инкелесс видит в этом проявление модернизации и гомогенизации социума, изменения.

37 Black С. Е. The Modernization of Russian Society. P. 679.

38 Inkeles A. Op. cit. P. 341 господствующих в нём ментальностей. «Однако, — отмечает А. Инкеллес, -нельзя не заметить, как медленно протекал этот процесс"39.

В качестве одной из основных причин противоречивого характера модернизационных процессов в пореформенный период, обусловившей специфику трансформации сознания, исследователи называют неразвитость социальной структуры и наличие в ней большого числа архаичных элементов.

А. Рибер для характеристики необычайной запутанности социальной структуры России предложил метафору «осадочного общества"40. По его мнению, социальные структуры в России второй половины XIX — начала XX века сформировались в результате своеобразного процесса, в котором исторические формы общественных систем и господствующих ментальностей, вместо того, чтобы последовательно сменять одна другую в ходе разрушения каждой новой формой более старой, откладывались вместе и переплетались, сосуществуя в сложных отношениях между собой.

Г. Фриз41 обратил внимание на «полиморфизм социальной стратификации» российского общества, а также отметил усложнение механизма и расширение возможностей самоиндетификации в пореформенный период. В этой связи исследователь предложил отказаться от господствующей в социальной истории России «сословно-классовой» парадигмы, утверждающей, что в первой половине XIX века была налицо тенденция к замене сословного строя классовым. По мнению Г. Фриза, речь шла о смешанной системе сословий и классов, внутри которой феодальные формы идентичности и ментальности традиционного общества сохраняли свою силу.

Б. Фэдор и Т. Франк отмечают, что специфику российской модернизации второй половины XIX века во многом обусловило влияние.

39 Ibid. Р. 343.

40 Rieber A. Op. cit. Р. 358 -370. традиционных социальных институтов села42. В этой связи Б. Фэдор указывает, что в России, в отличие от Западной Европы, нельзя проследить непосредственную взаимосвязь между процессами урбанизации и индустриализации. Рост населения городов в пореформенной России был вызван не столько промышленным подъёмом, сколько повышением уровня горизонтальной социальной мобильности после отмены крепостного права43.

Т. Франк в своём исследовании указывал на значительную инерцию традиционного сознания среди крестьян в ходе модернизации, что и обусловило в конечном итоге, противоречивость последней как в селе, так и.

44 в городе .

Западные исследователи также уделяли большое внимание процессу становления в городах второй половины XIX века институтов местного самоуправления, а также процессу формирования и распространения общественных организаций (Д. Бредли, А. Линденмейер и др.)45. Рассматривая такие явления в качестве фактора модернизации (в частности модернизации сознания), исследователи видят в них проявления процесса становления гражданского общества в России.

Д. Бредли полагает, что одним из ключевых условий формирования гражданского общества являются общественные организации. При их изучении необходимо применять междисциплинарный подход, поскольку «исследования гражданского общества создаются на перекрёстке социологических теорий и исторических изысканий"46. Кроме того, отмечает Д. Бредли, «существует положительная корреляции между активностью.

41 Фриз Д. Указ. соч. С. 67 — 79.

42 Fedor Th. S. Op. cit.- Frank St. P. Op. cit. P. 239 — 265.

43 Cm. Fedor Th. S. Op. cit. P. 72−73.

44 Frank St. P. Op. cit. P. 260.

45 Bradley J. Subjects into Citizens: Societies, Civil Society, and Autocracy in Tsarist Russia. P. 1094- 1124- Линденмейер А. Указ. соч. С. 283 — 300.

46 Bradley J. Subjects into Citizens: Societies, Civil Society, and Autocracy in Tsarist Russia. P. 115. общественных организаций гражданского общества и степенью развитости либерализма и демократии. в политической сфере"47.

Несмотря на активные теоретические дискуссии вокруг проблем трансформации менталитета населения пореформенной России, ощущается недостаток конкретно-исторических исследований, направленных на выявление степени модернизированности (или традиционности) мышления тех или иных социальных групп в указанный период. Восполнить этот пробел в историографии и призвано данное диссертационное исследование.

Хронологические рамки исследования — 60 — 70-ые годы XIX века. Выбор таких хронологических рамок был обусловлен тем обстоятельством, что указанный период характеризуется ускорением темпов модернизации российского общества в связи с проведением «Великих реформ». Верхний хронологический рубеж исследования — начало контрреформ Александра III — рассматривается исследователями как время спада модернизационных процессов. Охранительная риторика и мероприятия Александра III (укрепление патриархальной семьи и общины, пропаганда патриотизма, ограничения для институтов гражданского общества — городского и земского самоуправлений, избирательных прав горожан, суда, прессы) затормозили модернизацию общественного сознания, усилили его традиционные черты. Изучаемый период, таким образом, является наиболее репрезентативным в истории российской модернизации XIX века. Именно в такую эпоху бурных перемен социально-экономической, политической и культурной жизни российского общества наиболее рельефно проявляется модификация доминирующих ментальностей.

Географическими рамками исследования является Тамбовтипичный прединдустриальный город 60 — 70-х гг. XUX в. В последнее время изучение местной истории становится одним из приоритетов отечественной исторической науки. Сегодня исследования в этой области стали сферой.

47 Ibid. Р. 117. приложения новейших теоретических разработок48. Анализ местной истории обладает целым рядом свойств, которые могут оказаться эффективными при решении определенных проблем изучения российской истории, а именно: формирование критического отношения к глобальным априорным абстрактным суждениям и схемамдетализация исследования посредством подробного изучения локальных, кратковременных и сугубо.

49 индивидуальных явлении в их историческои конкретности и т. п. .

Под прединдустриальным городом в работе понимается поселение, которое в процессе урбанизации утратило многие черты традиционного города и приблизилось к городу индустриального общества50. К середине XIX в. в Тамбове в результате переселения за городскую черту земледельческого населения слобод резко сократилась доля лиц, занятых в сельском хозяйстве. В пореформенные годы рос удельный вес горожан, работавших в промышленности, торговле, транспорте, строительстве, банковской сфере, учреждениях связи, наряду с традиционным имперским чиновничеством появились большие группы служащих городских и земских самоуправлений, общественных организаций, частных заведений, а также интеллигентов (особенно учителей и медработников). Город перестал быть преимущественно аграрным и административным поселением, приобрел разнообразные современные функции. Вместе с тем, даже по переписи населения 1897 г. традиционные слои населения Тамбова (помещики, жившие в городе только на доходы от имений, другие рантье, пенсионеры, чиновники, частная прислуга) еще составляли немногим более половины.

48Например, см. статью С. А. Гомаюнова о применение теории синергетики в исследовании местной истории: Гомаюнов С. А. Местная история: проблемы методологии //Вопросы истории. 1996. № 9. С. 158- 163.

См.: Гордеева И А. Изучение социальной истории России второй половиныХХХначала XX веков. Микроисторический подход // Образы историографии. М., 2001. С. 109 -132.

50 Сенявский А. С. Концепция модернизации и ее исследовательский потенциал в изучении российской истории XX в. (теоретико-методологический и инструментарный аспекты) // Actio nova 2000. М., 2000. С. 226−228 жителей. Этим Тамбов отличался от уже индустриальных городов, в частности, Ярославля51.

Основная цель исследования — рассмотреть процесс трансформации менталитета городского населения прединдустриальных городов пореформенной России (на примере Тамбова) и установить характер взаимосвязи между трансформацией менталитета в процессе модернизации и объективными социально-экономическими и политико-правовыми условиями жизнедеятельности горожан.

Исходя из поставленной цели, в диссертации определены следующие задачи исследования.

— определить степень влияния изменений в городской социальной структуре на модернизацию сознания горожан;

— исследовать соотношение традиционно-корпоративного и модернизированного типов социо-гругаювых отношений в городской социальной структуре, а также степень влияния этого соотношения на трансформацию господствующих в городе ментальностей;

— установить степень соответствия экономической активности социальных групп, занимавшихся торгово-промышленной деятельностью, нормам буржуазного сознания;

— выявить специфику политической культуры и гражданского сознания городского населения, проявляющихся в деятельности органов городского самоуправления и общественных организаций;

— определить уровень развития в среде горожан правосознания, характерного для гражданского общества.

Методологической основой исследования служат принципы историзма и объективности. В работе применяются как общие, так и.

51 Valery Kanitschev. The Demographic, Occupational and Social Structure of Tambov and Yaroslavl Population at the End of Nineteenth and at the Beginning of Twentieth Century // Where the Twain Meet. Dutch and Russian Regional Development in a Comparative Perspective. 1800−1917. Groningen/Waginingen, 1998. C. 54−63. специальные методы исторического познания — генетический, факторный, типологический, компаративный. В диссертации широко применяется междисциплинарный подход, выраженный в использовании методологического и теоретического аппарата таких наук, как социально-историческая антропология, историческая психология, социология.

В последние десятилетия, в условиях смены научных приоритетов в области исторических исследований, на первый план выдвигается изучение проблем, касающихся не только объективных социально-экономических и политических процессов, но и проблем, связанных с познанием личности в истории. Именно к таковым принадлежит проблематика менталитета.

К научным направлениям, изучающим менталитет, относятся, среди прочего, историческая психология, социально-историческая антропология.

Усилия специалистов, работающих в направлении исторической психологии, сосредоточены не только на зафиксированных в источниках поступках людей другой эпохи, но и на характере их мышления. Исследователи изучают не столько зарегистрированные поступки людей, сколько скрытые стремления, которые сопровождали те или иные поступки и исторические события. Таким образом, предметом исторической психологии являются не всегда сформулированные ясно, не вполне осознанные «привычки сознания», ментальность.

Ключевой проблемой социально-исторической антропологии является анализ представлений, хотя понятием «представление» широко пользуются и другие науки (например, социология). Предметом анализа социально-исторической антропологии являются не только представления, но и групповые поведенческие нормы и стратегии. В этом смысле внимание исследователей привлекают символы, обряды, ритуалы, системы жестов и т. д. В предмет социально-исторической антропологии входит анализ взаимосвязи мира воображения, неявных предпочтений людей и поведенческих стереотипов. С одной стороны, акцент делается на синхронистическом анализе той или иной социальной системы, с другой — историк не может уйти от диахронического взгляда на изучаемые явления.

Социально-историческая антропология уделяет большое внимание массовым и групповым явлениям. В этой области исторического знания исследуются не только самоочевидные для данного общества и культуры проявления, но также явления, имеющие место, хотя и отвергаемые в данной социальной среде.

Социально-историческая антропология отдает должное исследованию конкретных, индивидуальных случаев. Социально-детерминированные и всеобщие явления демонстрируются через индивидуальные и уникальные. Иногда даже говорят о микроистории, которая исследует отдельные случаи, приковывает внимание к мотивации, микроконфликтам52. Помимо «исторических личностей», исследователи обращаются к жизненным проявлениям рядового человека, что обуславливает широкое обращение к источникам личного типа: письмам, запискам, дневникам и т. п.

Социально-историческая антропология рассматривает человека как субъекта, существующего в обществе. На вопрос, как именно человек существует в обществе, сегодня существует два ответа.

Первый базируется на представлении о человеке как «ансамбле» социальных отношений. В соответствии с этим подходом общество производит тех людей, которые ему нужны.

Второй подход базируется на понимании человека как автономного индивида, наделённого сознанием и волей, способного к осмысленным поступкам и сознательному выбору. В этом случае общество представляет собой сумму индивидов и является продуктом их сознания и воли.

Между двумя этими теориями существует очевидное противоречие. В истории социологии первой попыткой преодоления такого противоречия была социальная теория К. Маркса, который рассматривал общество как.

52 Козлова Н. & Указ. соч. С. 19. продукт воспроизводства людьми своей жизни. Среди современных теорий можно выделить концепции П. Бергера, П. Бурдье54. Именно в этом направление работает и социально-историческая антропология.

Менталитет (ментальность) является центральным понятием исторической антропологии. Единого определения понятия «менталитет» в исторической науке не существует. Каждое историческое направление, так или иначе затрагивающее проблемы менталитета, выдвигало своё определение. Также различается понимание менталитета в различных школах исторической науки.

Среди существующих определений можно выделить следующие:

— менталитет — это совокупность идей, интеллектуальных установок, присущих индивиду и соединённых друг с другом логическими связями или же отношениями веры;

— менталитет — это склад мышления, комплекс базовых представлений или предрассудков, которые и управляют мышлением индивида или группы;

— менталитет — это естественное реагирование и поведение, непроизвольный, мало подверженный воздействию сознания образ мышления;

— исторический менталитет — это совокупность способов и содержаний мышления и воспитания, характерных для определённого коллектива и в определённое время. Менталитет проявляется в действии.

И.В. Герасимов предложил понимать под явлениями, которые охватывает менталитет, наиболее общие функциональные механизмы формирования общественной мысли, коллективное бессознательное55.

Б.Н. Миронов понимает под менталитетом социально-психологические стереотипы, автоматизмы и привычки сознания, заложенные воспитанием и.

53 Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения в 30-ти томах. Издание 2-е. М., Т. 23−26, I960 — 1964.

54 Бергер П. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива. М., 1996; Бурдье П. Социология политики. М., 1993. культурными традициями, ценностные ориентации, значимые представления и взгляды, принадлежащие не отдельным личностям, а той или иной социально-культурной общности. «Ментальности можно назвать парадигмами или моделями восприятия, понимания и оценки действительности, выработанными общественным или массовым сознанием в рамках данной общности, и разделяемыми всеми или подавляющим большинством её членов. Взятые в совокупности ментальности образуют менталитет — некую систему, нередко противоречивую, которая, тем не менее, обеспечивает отдельного человека и ту общность, к которой он принадлежит, глубинной программой деятельности, правилами или алгоритмами поведения, своего рода инструкциями на все или, по крайней мере, на важные случаи жизни"56.

Под менталитетом, таким образом, понимают общие принципы мышления, которые определяют формы проявления чувств, то есть в целом составляют дух той или иной эпохи. Ментальности включены в основание социальной жизни. В то же время они сами социально и исторически обусловлены. Они имеют нерефлексивный или частично рефлексивный характер.

Во всех перечисленных определениях, несмотря на разные акценты, одинакова главная сущностная характеристика менталитета — это определённый образ мышления. Таким образом, менталитет не приравнивается к мышлению. Если мышление есть процесс познания мира, то менталитет — всего лишь «манера» мышления, его склад, особенности, своеобразие.

Историки марксистской школы, утверждая зависимость индивида от объективных исторических законов, никогда не объясняли, как конкретно объективные законы действуют на сознание людей, каковы внутренние.

55 Герасимов И. В. Указ соч. С. 10 — 11.

56 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи. Т. 1С. 327. субъективные мотивы поведения человека. Именно механизм воздействия объективных исторических законов и само миропредставление людей является предметом наук, изучающих ментальности.

Менталитет складывается как результат переработки сознанием реалий действительности. Сюда включается и наследование прошлых представлений. В центре внимания исследователей менталитета находится установление степени и характера освоения людьми как собственного жизненного опыта, так и окружающего их мира.

Терминология исследования истории менталитета еще не устоялась окончательно. Так, например, одни исследователи употребляют понятия «ментальность» и «менталитет» как равнозначные русские эквиваленты французского термина «mentalite». Некоторые западные исследователи.

57 пишут это слово по-французски .

Другие историки стремятся разграничить «ментальность» и «менталитет». Они, в свою очередь, указывают, что, если менталитет имеет всеобщее общечеловеческое значение, касается таких понятий как мышление и сознание (мышление русского человека, сознание француза), то ментальность относится к самым различным социальным стратам и историческим временам (русская ментальность, средневековая ментальность, купеческая ментальность). Однако у такого подхода имеются свои противники. В 1993 году в журнале «Вопросы философии» прошла дискуссия по вопросам российской ментальности. А. П. Огурцов выразил сомнение в существовании национального характера ментальностей, в их способности символизировать собой национальный характер, дух того или иного народа. Он предложил новое определение ментальности, подразумевая под ней систему норм и представлений социальных групп, все элементы которой тесно сопряжены и взаимосвязаны друг с другом58.

57 См.: Куприянов А. И. Историческая антропология. С. 366 — 385, 369.

58 Огурцов А. П. Трудности анализа менталитета // Вопросы Философии. 1994. № 1. С. 54.

Фактически, А. П. Огурцов настаивает на том, что, определяя размер группы с той или иной ментальностью, под группой следует понимать малые, наиболее однородные группы.

Таким образом, исследователи отмечают, что сегодня ментальностью называются любые устойчивые проявления духовной жизни. «Менталитет превратился в неопределённую, семантически перегруженную метафору"59. В этой связи понятия менталитет и ментальность используются в диссертационной работе как синонимичные.

К источникам изучения менталитета принято причислять идиомы, пословицы, топонимы, язык тела (церемониалы, жесты, танцы и т. д.), коллективные представления, самоназвания и символы социальных групп, материалы личного характера (письма, мемуары, дневники и пр.), «устную историю», этнографические материалы.

По мнению ряда исследователей, внутри многообразия коллективных представлений следует выделять так называемые «центры тяжести» -представления о человеке и представления о группе, к которой человек себя относит. Ряд исследователей утверждает, что вопрос «каков ваш менталитет?» лишён смысла, так как менталитет может быть отслежен лишь там, где мы видим что-то непохожие на нас самих. То есть менталитет отслеживается всегда в оппозиции «мы — они» и это считается невозможным сделать в паре «мы — я» 60.

Как таковое развитие методологии познания истории через человека, через изучение его менталитета начинается во второй половине XIX века, когда под влиянием позитивизма произошёл качественные изменения в теории познания.

59 Герасимов И. В. Указ. соч. С. 10 — 14.

См. Шкуратов В. А. Историческая психология. Ростов-на-Дону, 1994. С. 54.

В 80-е годы XIX века в социологии Э. Дюркгеймом было сформулировано понятие «коллективное сознание"61. Тогда же психология впервые ввела в оборот термин «ментальность». На рубеже XIX—XX вв.еков В. Дильтей в своей работе «Введение в науки о духе» доказывал, что история человечества лучше может быть представлена как последовательная смена «психологических мировоззрений». Они воплощены в сочинениях литературных, религиозных и философских гениев. В этот же период М. Вебер и В. Зомбарт в рамках социологии исследовали проблемы буржуазной идентичности63. Французские психологи Г. Лебон и Л. Тард обратились к психологии масс. На рубеже веков они создают школу, изучающую массовую психологию и инстинкты64.

В 20 — 30-ые годы XX века 3. Фрейд заложил основы психоистории, получившей сегодня широкое распространение на Западе65. Его теория объясняет деятельность людей посредством анализа бессознательного.

С 20-ых годов XX века в западной историографии складывается новое направление истории, яркими представителями которого были М. Блок и Л. Февр — основатели школы «Анналов». Они оспаривали главенствующую роль событийной истории, перенося акцент на изучение длительных процессов. К ним они относили такие процессы, как, например, движение заработной платы, демографические изменения, эволюция психологии. Главная задача этого направления заключалась в воссоздании жизни людей в её целостности. Для этого необходимо было выяснить, как чувствовали и мыслили люди в разные века. М. Блок и Л. Февр предупреждали об.

61 Дюркгейм Э. Социология и теория познания Н Хрестоматия по истории психологии. М., 1980.

62 Дильтей В.

Введение

в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIXXX веков. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987.

63 Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Зомбарт В. Буржуа: этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994.

64 См., например Лебон Г. Психология толп // Психология толп. М., 1999. С. 15 — 256- Тард Г. Мнение и толпа // Там же. С. 257 — 408. опасности, подстерегающей исследователя при изучении менталитета. Она заключается в невольной попытке приписать современные нормы и ценности людям разных эпох. Гарантией против этой ошибки М. Блок и JI. Февр считали сотрудничество историков и психологов66.

В России в 1920;е годы проблемами коллективной психологии занимался В. М. Бехтерев. Он пытался в своей работе «Коллективная рефлексология» осмыслить психологию человеческих общностей через призму индивидуального подхода как психолог, но не как историк67.

В 1960 — 70-е годы методологию исследования менталитета разрабатывал Б. Ф. Поршнев. В 1966 г. вышла его книга «Социальная психология и история». Б. Ф. Поршнев занимался главным образом интерпретацией психологии первобытных людей.

В методологическую базу исследования менталитета значительный вклад внесли такие исследователи как М. М. Бахтин, А. Я. Гуревич, М. М. Баткин. Их внимание сосредоточено на исследовании менталитета человека эпохи средневековья и Возрождения69.

Так, методологический подход А. Я. Гуревича базируется на анализе категорий мышления — мыслительных схем, образующих мировоззрение людей. А. Я. Гуревич полагает, что эти категории предшествуют осознанным идеям. Эти категории, помимо прочего, заключены в языке и других знаковых символах.

65 Фрейд 3., Буллит У. Томас Вудро Вильсон: двадцать восьмой президент США. М., 1992.

66 Февр J1. Бои за историю. М., 1991.

67 Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология // Бехтерев В. М. Избранные работы по социальной психологии. М., 1994.

Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история.

69 Баткин Jl. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978; Его же. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989; Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990; Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры.- Его же. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства.- Его же. Исторический синтез и Школа «Анналов».

Кроме того, в современной социально-исторической антропологии всё большее распространение получает типологизация — специфический способ выявления закономерностей социокультурной реальности. В любой реакции человека на ситуацию можно выделить нечто типичное, которое соотносится с представлением о принадлежности к группе. Позиция социального агента в структуре социальных групп принуждает человека воспроизводить групповые социальные представления. В совместной деятельности групп возникает общая система практик «людей — социальных агентов», которые живут в сходных социальных условиях. Тип — это объект, выделяемый и рассматриваемый в качестве представителя множества других объектов и наделёнными чертами общими для всех них. Социально-историческая антропология выделяет несколько социальных типов: «крестьянин», «буржуа», «джентльмен», «интеллектуал» и т. д70.

Устоявшиеся идентичности являются также предметом изучения «серийных историй» того или иного толка. Сформулированная Ю. Л. Бессмертным особенность «серийного подхода» заключается в том, чтобы «формировать ментальный вариант, который был в той или иной мере.

71 свойственен всем вообще, но никому конкретно". Этот подход представляет ценность для изучения стабильных неполяризованных обществ, где выявленный «ментальный инвариант» в действительности был господствующей тенденцией, основным содержанием той модели мышления и поведения, на которую ориентировалось подавляющее большинство людей. Однако такой подход имеет свои слабые стороны. Во-первых, он не способен сконструировать образ того общества, в котором нет ничего типичного, а во-вторых, упускает из вида всё изначальное многообразие альтернатив формирования идентичностей, а также механизм их становления.

70 Козлова Н. Н. Указ. соч.

Бессмертный Ю. Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей: Человек в истории, 1995: Представление о власти. М., 1995. С. 11.

Сегодня очевидно, что проблема реконструкции менталитета связана с целым рядом трудностей. Исследователи всё чаще задаются вопросами о том, каким должен быть язык описания менталитета, каков механизм передачи норм менталитета от поколения к поколению, каким образом изменяется ментальность. Как мы уже убедились, среди учёных имеется разброс мнений в вопросе, что такое менталитет. Большинство современных исследований в области методологии сосредоточено на преодолении именно этих трудностей.

К выяснению общего смысла и направленности социальных изменений, которые происходили в российском обществе во второй половине XIX века в современной историографии, как правило, принято подходить с помощью двух основных теорий — общественно-экономических формаций и цивилизационной. Обе теории сходны в том, что в основе метафор, которыми их приверженцы пользуются при описании исторической действительности данного периода, лежит понятие о качественном изменении социальной структуры общества и способа его функционирования.

Согласно концептуальным императивам формационного подхода XIX столетие считалось эпохой смены феодальной формации капиталистической. Подразумевалось, что социальные процессы производны от экономическихи наиболее типичным проявлением этого убеждения была подчёркивающаяся в исторических исследованиях мысль о связи между утверждением капиталистической формации в экономике страны и становлением основных классов буржуазного общества, их «вызреванием» изнутри сословной структуры феодализма.

Для сторонников цивилизационного подхода в отличие от приверженцев формационной теории свойственен акцент не только на сфере социально-экономических отношений, но и на интеллектуальных, политических и внешнеполитических, социальных и психологических аспектах модернизации — перехода от традиционного доиндустриального общества к индустриальному. Модернизация — комплексный процесс структурной и функциональной дифференциации общества, индустриализации, урбанизации, бюрократизации, профессионализации, рационализации и т. д. Она захватывает различные сферы общественной жизни — экономическую, социальную, политико-правовую, культурную. Изменения в этих сферах связаны между собой и коррелируют друг с другом. Утверждению в науке модернизационной парадигмы способствовали.

72 работы целого ряда исследователей (У. Ростоу, Д. Лернер, К. Блек и др.). Многие из теоретиков модернизации опираются на социологическую теорию Т. Парсонса, который исторический процесс сводил, в значительной степени,.

73 к трансформации архаичных обществ в современные .

Однако уже в 1960 — 1970;ые годы теория модернизации подверглась критике представителей других методологических школ. Объектом такой критики стали, прежде всего, тезис о несовместимости традиции и современности и «этноцентризм» значительной части исследователейамериканцев и европейцев, претендовавших на универсальность исторического опыта своих стран, — игнорирование ими альтернативной модели развития, «успешного» варианта модернизации вне западноевропейского либерализма.

К концу 1970 — началу 1980;х годов в исследованиях, выполненных в рамках теории и методологии модернизации, произошли определённые сдвиги. Исследователи стали больше обращать внимания на проблему соотношения и сосуществования модернизированных и традиционных элементов в обществах. На смену абстрактным и умозрительным моделям пришёл конкретно-исторический анализ конкретных обществ.

72 Rostow W. Op. cit.

73 Parsons Т. The Evolution of Societies. N.-Y., 1977. P. 25.

Сегодня модернизацию обычно определяют как процесс, посредством которого нация осуществляет переход от одного состояния социально-экономической и политической организации к другому, а именно — от традиционной социальной модели к зрелому индустриальному обществу74.

Традиционное общество, по мнению А. Инкеллеса, подобно любому другому, не может постоянно пребывать в состоянии полной стагнации: «Оно изменяется, поскольку вынуждено приспосабливаться к новым ситуациям и потребностям. Возникают новые социальные группы, выполняющие новые функции, а старые группы теряют свои функции или средства для поддержания их старого стиля жизни, но структурная жесткость традиционного общества не даёт возможности новым группам приобрести тот статус, следовать тому стилю жизни, или получать такое образование, которые соответствовали бы их доходу и влиянию, приобретённым лишь недавно"75. К. Блек указывает, что традиционное общество социально устойчиво. Для него характерны «образцы поведения, остающиеся.

If постоянными от поколения к поколению, даже во время войн и миграций" '.

Очень часто процесс модернизации связывают со становлением гражданского общества. Европейские и американские историки используют концепцию гражданского общества для анализа индивидуальной и групповой идентичности, отношений между индивидом и государством, для изучения реформаторских движений, процессов формирования гражданственности, политической культуры, для характеристики общественной и частной жизни.

Источниковая база Эпоха нового времени, по сравнению со средневековьем, расширила в количественном и качественном отношениях базу источников для реконструкции исторических ментальностей. По мере распространения грамотности, круг людей, менталитет которых можно.

74 Inkeles A. Op. cit. Р. 342- см. также: Black С. Е. Modernization. A Studying in Comparative History.- Black С. E. The Modernization of Russian Society. P. 661 — 683- Rostow W. Op. cit.

75 Inkeles A. Op. cit. P. 350. отследить, становится значительно больше. Стремление эмансипированной личности к активной социальной деятельности ведет к тому, что исторические источники начинают порождаться не только в государственной и церковной сферах, как это было в целом характерно для предыдущего этапа, но и в личностной и общественной сферах. Увеличение мобильности населения способствовало увеличению количества эпистолярных и других источников личного характера, появляющихся в процессе как межличностной, так и деловой коммуникации.

Исследователей менталитета от представителей других направлений отличает, по выражению А. И. Куприянова, «всеядность» в отношении.

77 источников. Трудно найти такой источник, в котором в той или иной форме не нашли свое отражение взгляды, мнения, настроения людей, их личные или групповые пристрастия, то есть все то, что характеризует менталитет как таковой.

Анализ источников в изучении ментальностей имеет свою специфику. Здесь, помимо отбора источников, большую роль играет угол зрения исследователя. Информация ментального характера почти никогда не фиксируется в источниках непосредственно. Поэтому перед историком всегда стоит задача расшифровки текста, уяснения символики языка, поиска скрытого подтекста.

Источниковую базу диссертационного исследования составили несколько различных групп исторических источников. Прежде всего, это делопроизводственные материалы органов городского и сословного самоуправления Тамбова и других губернских городов, а также канцелярии.

7ft губернатора, хранящиеся в Государственном архиве Тамбовской области. В.

76 Black С.Е. Modernization. A Studying in Comparative History. P. 25.

77 Куприянов А. И. Историческая антропология. Проблемы становления.С. 377.

78 ГАТО. Ф. 4. (Канцелярия тамбовского губернатора.) — Ф. 16. (Тамбовская городская дума.) — Ф. 17. (Тамбовская городская управа.) — Ф. 155. (Тамбовская ремесленная управа.) — Ф. 156. (Тамбовская мещанская управа.) — Ф. 160. (Моршанская мещанская управа.) — Ф. 896. (Козловская мещанская управа). эту же группу источников входят опубликованные журналы заседаний тамбовской городской думы79.

Другую группу источников составили материалы личного характерамемуары, дневники, эпистолярное наследие, принадлежащие представителям различных социальных групп и освещающие общественную жизнь как Тамбова, так и других городов центральной России.

В исследовании использованы также этнографические материалы и художественная литература.

В источниковедении принято связывать информацию о менталитете, прежде всего, с источниками личного происхождения (мемуары, дневники, эпистолярное наследие). Однако документы российских государственных учреждений, а также фондов местного и сословного самоуправления содержат немало сведений, которые могут быть признаны вполне информативными для реконструкции общественных настроений и представлений людей. Ко всему прочему, значительное увеличение разновидностей актовых источников во второй половине XIX в. указывает на активизацию личности в частноправовой сфере, что приобретает особую значимость в контексте исследования процесса модернизации в пореформенный период.

Необходимо отметить, что среди материалов, предоставляемых перечисленными фондами ГАТО, существует большая группа документов, написанных от имени конкретных людей, а не организаций. Это — разного рода прошения, заявления, письма и т. д. Несмотря на то, что в большинстве своём эти источники, на первый взгляд, однотипны и имеют формальный характер, тем не менее, в них содержится весьма ценная историко-антропологическая информация. Для исследования менталитета в такого рода документах ценны прежде всего те факты, которые демонстрируют,.

79 Журналы тамбовской городской думы. Тамбов, 1872 — 1879 каким образом люди мотивируют свои поступки и намерения и какие из мотивов считаются этими людьми достаточными для формального объяснения с тем или иным учреждением (будь то городская дума или мещанская управа). Такого рода мотивы позволяют делать вывод о стереотипах мышления и поведения, распространённых в данный хронологический период и лишь отчасти рефлексируемых современниками.

Часть этих источников составлена зачастую малограмотными людьми, с трудом выражавшими на бумаге свои мысли и чувства или, напротив, излагающими их легко и просто, без соблюдения тех или иных языковых норм. Данные, предоставляемые этими источниками, чрезвычайно ценны для изучения эмоций, чувств, настроений простых людей. Поскольку откровенность таких источников определялась не только тем, для кого они создавались, но и психологическими особенностями их авторов, то искренность таких свидетельств значительно выше, чем аналогичных источников, написанных представителями образованных слоев общества.

Кроме того, существующие в фондах государственных учреждений, городского и сословного самоуправления документы неличного характераотчёты, постановления, межведомственная переписка также представляют научный интерес в контексте изучаемой проблематики. В пореформенный период стиль языка делопроизводства не являлся абсолютно формализованным. Для материалов такого рода была характерна достаточно высокая степень эмоциональности языка, что позволяет увидеть за подобными документами не столько саму организацию, сколько людей, которые её составляли.

В исследовании использованы мемуары, авторы которых проживали в 60 — 70-е года XIX века и оставили в своих воспоминаниях свидетельства о городской общественной жизни, будь то описание явлений или же их оценка.

80 Будина О. Р. Городское жилище XIX — XX веков // Русские. М., 1999; Шмелёва М. Н. Общественный быт середины ХЕК — нач. XX века // Там же. С. 557 — 572.

Среди таких воспоминаний — мемуары генерала и военного писателя Павла Петровича Карцова (1821 — 1892), который в конце 60-х — начале 70-х годов XIX века возглавлял расквартированную в Тамбове дивизию81. П. П. Карцов в своей книге привёл разносторонние характеристики как отдельных людей, так и различных социальных групп тамбовского общества в указанный период, осветил деятельность общественных организаций и органов местного самоуправления. Наиболее ценные сведения, сообщённые П. П. Карцевым, касаются деятельности городского дамского комитета, а также взаимоотношений между органами земского самоуправления и губернской администрацией.

Большое значение для исследования представляют также свидетельства генерала Василия Дементьевича Новицкого — начальника Киевского губернского жандармского управления — о нравах тамбовского чиновничества, а также о раскольничестве и сектантстве среди купечества Тамбовской губернии 82. В. Д. Новицкий в Тамбове в течение 5 лет (1874 -1879) служил в должности начальника губернского жандармского управления.

И П. П. Карцов и В. Д. Новицкий воспринимали окружающую реальность глазами просвещённых чиновников, не чуждых новым веяниям, но более всего беспокоившихся за стабильность государственных устоев.

В диссертации также использовались воспоминания об общественной жизни Тамбова и в целом Тамбовской губернии 60 — 70-ых годов XIX века.

A.M. Герасимова83, Н.И. Реморова84, В.И. Дмитриевой85, В.А. Гиляровского86,.

B.Н. Давыдова87.

Карцов П. П. Из прошлого (личные и служебные воспоминания). Ч. 1. 1831−1876. СПб.,.

1888.

Q-Л.

Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма. М., 1991.

83 Герасимов A.M. Жизнь художника. М., 1963.

84 Реморов Н. И. На ниве народной. Воспоминания, наблюдения и заметки школьного учителя. СПб., 1906.

Дмитриева В. И. Тени прошлого // Каторга и ссылка. 1924. Кн. 2 (9). С. 28 — 45. 1926. Кн. 3 (24). С. 58 — 68.

РОССИЙСКАЯ 41 ГОСУДАРСТВЕННАЯ.

БИБЛИОТЕКА.

Другую группу мемуаров составили воспоминания В. П. Рябушинского и дневник А. С. Суворина, которые хотя и не имели непосредственного отношения к Тамбову, тем не менее, оставили ценные наблюдения, связанные с тематикой исследования.

Представитель старинного купеческого рода Владимир Павлович Рябушинский в своём очерке «Судьба русского хозяина», написанном в эмиграции после 1917 года и составленном на основе собственных воспоминаний, указывал на специфику генезиса и развития русской буржуазии в сравнении с западноевропейской88. Особый акцент в своём произведении В. П. Рябушинский делал на таких особенностях купечества, как религиозность и патриархальный образ жизни. В этих воспоминаниях наиболее репрезентативно представлен менталитет русской буржуазии Наблюдения, сделанные В. П. Рябушинским в сфере психологических особенностей русского купечества, представляют огромную ценность и уникальный материал для исследователей менталитета.

Знаменитый издатель Алексей Сергеевич Суворин в своём дневнике, охватывающем период с 1873 по 1912 годы, оставил ряд записей, относящихся к пореформенной эпохе и свидетельствующих о процессе модернизации сознания русской интеллигенции и других социальных од групп .

По мнению исследователей, периодическая печать, отчасти привлекаемая в диссертации90, возникла как средство воздействия на личность. Это связано как с эмансипацией личности, так и со стремлением какой-либо общественной группы или государства подчинить ее своему идеологическому влиянию. В контексте изучаемой проблемы публицистика.

Гиляровский В. А. Мои скитания // Гиляровский В. А. Мои скитания. Люди театра. М., 1987. С. 21−234.

Давыдов В. Н. Рассказ о прошлом. Л. — М., 1962.

Рябушинский В. П. Старообрядчество и русское религиозное чувствоРусский хозяинСтатьи об иконе. М., 1994.

89 Суворин А. С. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Лондон — Москва, 1999. предоставляет сведения, в частности, об идеологии некоторых общественных организаций и в целом о городской общественности — об институтах гражданского общества, о системе ценностей и мироощущении горожан.

Не осталась вне поля зрения и художественная литература изучаемого периода. В диссертационном исследовании использованы сочинения Н. С. Лескова, А. Н. Островского, Ф. М. Достоевского, А.И. Левитова91. В контексте данного исследования наибольший интерес представляет информация о менталитете, содержащаяся в художественных произведениях, посвященных современной автору эпохе. Большую ценность также имеют произведения художественной критики второй половины XIX века, для которой характерна, по выражению С. О. Шмидта, «социокультурная типизация явлений общественной жизни и отдельных литературных героев"92. При анализе художественной литературы необходимо также принимать во внимание специфику восприятия произведений не только публикой, но и властью.

В целом источниковая база представляется достаточной для реализации поставленных в данном диссертационном исследовании целей и задач.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые была предпринята попытка исследовать изменения в менталитете городских слоев Тамбова 1860 — 1870-х гг. — типичного губернского города — в процессе модернизации. Кроме того, в научный оборот введено большое количество неопубликованных ранее архивных источников.

Практическая значимость работы заключается в том, что она вносит определённый вклад в изучение модернизации сознания и трансформации.

90 Тамбовские губернские ведомости (неофициальный отдел).

91 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. В 30-и тт. JI., 1973; Левитов А. И. Сочинения. В 2-х тт. М., 1933; Лесков Н. С. Собрание сочинений. В 5-и тт. М., 1981; Островский А. Н. Собрание сочинений. В 10-и тт. М., 1959.

92 Шмидт С. О. Памятники художественной литературы как источник исторических знаний // Отечественная история. 2002. № 1 С. 45. менталитета населения прединдустриальных городов пореформенной России. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке учебных пособий, лекций, специальных курсов, а также для написания обобщающих работ по историко-антропологической проблематике.

Апробация исследования. Основные положения диссертационной работы изложены автором в серии публикаций, а также представлены в выступлениях и докладах на региональных научных конференциях преподавателей и аспирантов «Державинские чтения» в Тамбове (2002, 2003 гг.), а также на международной конференции «Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII — XX вв.» (Тамбов, 2002 г.). Диссертация была обсуждена на кафедре Российской истории ТГУ им. Г. Р. Державина.

Заключение

.

Реформы 60 — 70-х годов XIX века явились мощным стимулом модернизации всех сфер жизни российского общества, в том числе эти реформы обусловили трансформацию превалирующего в этот период традиционного сознания. Несмотря на то, что этот процесс в различных регионах и социальных группах имел различную динамику, магистральное направление модернизации сознания не вызывает сомнений.

Среди наиболее мощных факторов модернизации социальной структуры как города, так и деревни в указанный период необходимо выделить повышение, в результате отмены крепостного права, социальной мобильности населения. С одной стороны, из среды сельских мигрантов рекрутировалась значительная часть городского населения — прежде всего та, которая занималась торгово-промышленной деятельностью. В то же время сельская община в определённой мере утрачивала свой традиционный характер в силу изменения самих социально-экономических условий жизни, что выразилось, в частности, в постоянной модификации поведенческих стереотипов, господствующих в общине.

Для социальной структуры Тамбова 60 — 70-х гг. XIX века было характерно наличие большой прослойки крестьянского сословия, занимающегося в рамках города торгово-промышленной деятельностью. Фактически, Тамбов наряду с другими прединдустриальными городами России, подвергся так называемому процессу «окрестьянивания», который выражался как в увеличении доли крестьян в общем объёме городского населения, так и в частичном рекрутирование из крестьянской среды городских социальных групп.

Процесс «окрестьянивания» городов обусловил экспансию традиционного мышления в городскую социальную среду и имел, поэтому, негативное влияние на процесс модернизации сознания и менталитета. Однако речь не шла о столкновении в рамках города традиционного аграрного сознания с модернизированным городским менталитетом. Для Тамбова, как для большинства прединдустриальных городов центральной России в середине XIX века была характерна традиционная социальная структура и доминирование традиционных социальных отношений. В пореформенный период, таким образом, увеличилась уже существовавшая ранее инерция традиционного мышления в самых различных социальных группах городского населения, духовная культура которых была близка к крестьянской. Это было связанно, с одной стороны, с тем, что пополняющие город крестьяне являлись носителями, прежде всего, аграрного менталитета. С другой стороны, сами городские сословия (прежде всего широкие слои мещанства) также имели традиционный характер.

Таким образом, городские торгово-промышленные слои (купечество, мещанство и ремесленники) во многом сохраняли господствовавший традиционный образ мышления и традиционный менталитет, что обусловило несоответствие, в рассматриваемый период, между спецификой экономической деятельности этих слоев, с одной стороны, и их самоидентификацией и идентификацией — с другой.

Несмотря на то, что крестьянство не было пассивной средой, испытывающей влияние города, а институты и менталитет традиционного общества активно противодействовали разного рода модернизационным влияниям, тем не менее, приобщение к городской культуре вызвало трансформацию как крестьянского менталитета, так и материальной и духовной культуры сельской общины.

Таким образом, в пореформенный период складывается сложный механизм взаимовлияния городской и сельской культуры. На наш взгляд, освобождённые крестьяне, приобретя маргинальный статус, при переселении в город или посредством отхода являлись, с одной стороны, трансляторами городской культуры в деревне, а с другой — распространяли сельский образ жизни в городе.

Прибывающие в город крестьяне пополняли ряды городских корпораций, усиливая, таким образом, влияние последних на общественную жизнь города.

Общепризнанно, что корпорация является основным способом социальной организации традиционного общества, а корпоративностьнеотъемлемой чертой традиционного сознания. Приоритет групповых интересов, культивирующийся внутри городских корпораций (обществ купцов, мещан и ремесленников), не только не способствовал объединению всего городского общества, то есть его модернизации, а, напротив, еще более разъединял его, подчеркивая имущественную, сословную, профессиональную неоднородность.

В Тамбове 60 — 70 годах XIX века практически вся общественная и хозяйственная жизнь горожан была замкнута внутри корпораций. Общества купцов, мещан и ремесленников имели достаточно широкую сферу деятельности, оказывали воздействие на движение своих членов по социальной вертикали и горизонтали, оказывали влияние на органы городского самоуправления.

Характер взаимоотношений между городскими корпорациями и органами городского самоуправления указывает на существование некоего сплава между модернизированными и традиционными социально-политическими институтами. Не только традиционные по своему характеру городские общества были вынуждены приспосабливаться к модернизирующимся социально-экономическим и политико-правовым условиям, но и возникшие в результате реформ новые социально-политические институты не могли, в процессе своей административно-хозяйственной деятельности, игнорировать социальную значимость городских корпораций.

Корпоративная социальная структура соответствовала господствующим в городской среде ментальностям. Купеческие, мещанские и ремесленные общества не были искусственно насаждаемыми сверху организациями для обеспечения государственного контроля над социумом. Напротив, эти корпорации, в отличие от сословий, на наш взгляд, были скорее самоорганизующимися и самоподдерживающимися — созданными в интересах своих членов и лишь отчасти формализованными государством.

Корпоративность как категория мышления, таким образом, получила довольно широкое распространение в самых различных социальных группах городского населения, особенно в тех, которые занимались торгово-промышленной деятельностью.

Корпоративность проявлялась в широком распространении патриархального уклада жизни, в доминировании связей личного типа в социальных отношениях и социо-профессиональной жизнедеятельности, в сохранении жёсткого корпоративного контроля над членами обществ, а также в ощущении групповой солидарности внутри замкнутых корпораций.

Личные контакты и связи определяли не только социально-экономические отношения в сфере производства и частного предпринимательства, но и распространялись на все сферы жизни городского населения. В частности, межличностные связи являлись основой социо-профессиональных взаимоотношений между жителями города, определяли характер информационных коммуникаций в городской среде, обуславливали ориентацию в городском пространстве и т. д.

Корпорация, стремясь сохранить своё единство, контролировала своих членов. Их социальное поведение, профессиональная деятельность и даже личная жизнь должны были соответствовать принятым внутри корпорации правилам и нормам. Однако такой контроль не являлся насилием над личностью. Корпоративность как одна из особенностей менталитета предполагала признание человеком права корпорации контролировать его, поскольку именно в этом контроле он усматривал важное условие своей жизнедеятельности.

Поэтому значение и влияние корпорации находились в тесной взаимосвязи с ощущением сопричастности её членов с нормами и интересами того или иного общества. Иначе говоря, предполагалось, что член общества не может совершать действий, идущих вразрез с интересами корпорации. Корпоративный контроль, таким образом, поддерживал у членов корпорации чувство солидарности. В свою очередь, именно в чувстве сопричастности корпорация находила источник осуществления контроля.

Отчуждение между корпорациями было обратной стороной консолидации членов внутри корпораций.

Наличие корпоративности как принципа социальной организации и категории мышления, сближающей городской и сельский менталитеты, демонстрирует значительную инерцию традиционного мышления на фоне набирающей темп модернизации общества. Эта инерция, на наш взгляд, поддерживалась, помимо прочего, неразвитостью гражданского сознания в среде горожан, а также «окрестьяниванием» городов, а именно перенесением норм традиционного общинного образа жизни в города сельскими мигрантами.

Упадок городских корпораций, усилившийся в процессе реформ 1860 -1870-ых годов, таким образом, в значительной мере тормозился влиянием традиционного мышления. Во многом именно с устойчивостью общинности, корпоративности и патриархальности связана слабость гражданского общества в России в рассматриваемый период.

Представления о собственности и богатстве (точнее, отношение к процессу обогащения) являются одними из базовых категорий мышления, воздействующих на социально-экономическое развитие общества. Именно эти представления во многом обуславливают специфику модернизации сознания, в том числе, городского общества.

Несмотря на то, что стремление к обогащению, увеличению достатка в пореформенный период (как, впрочем, в любой другой) оставалось приоритетным в повседневной хозяйственно-экономической деятельности городского населения, тем не менее, такая деятельность не имела буржуазного (в западноевропейском смысле этого слова) характера и несла на себе значительный отпечаток традиционного уклада жизни и менталитета.

Корпоративная форма организации социально-экономической жизнедеятельности городских слоев, занимавшихся торгово-промышленной деятельностью, оказала существенное влияние на формирование в менталитете городских сословий представлений о собственности. Существование в рамках корпорации создавало благоприятные условия для развития у её членов традиций коллективизма и взаимопомощи, приоритета общественных интересов над личным благополучием, что во многом определило неразвитость института частной собственности. Владение собственностью в рамках того или иного общества было связано с осуществлением целого ряда обязанностей по отношению к корпорации и её членам, что существенно ограничивало право её владельца распоряжаться этой собственностью.

Торгово-промышленная деятельность для купцов, мещан и цеховых ремесленников не являлась «божественным предназначением», как для западноевропейского буржуа. Напротив, занятие торгово-промышленной деятельностью нередко отождествлялось с грехом. Не последнюю роль в поддержании подобных представлений играло общественное мнение, выразителем которого была интеллигенция, менталитет значительной части которой был близок по некоторым параметрам к традиционному образу мышления.

Антибуржуазность общественного мнения дополнялась неразвитостью буржуазных ценностей (в том числе — стремления к обогащению) в среде самого купечества и мещанства. Если первое поколение разбогатевших купцов было схоже по образу мыслей и жизни с крестьянством, из которого они вышли, то уже их потомки стремились копировать дворянский стиль жизни, который требовал больших материальных затрат. Огромные непроизводственные растраты (на меценатство или на «разгульную жизнь») обеспечивали социальный престиж, в то время как экономическая деятельность не имела позитивного аксиологического содержания.

Для русского купца богатство не являлось ценностью, связанной с божественным благословением, каковой оно было для буржуа-европейца. Богатство в сознании его обладателей, на наш взгляд, ещё не приобрело окончательно статус капитала, который надо использовать для расширения производства и торговли. Богатство воспринималось как нечто, что можно случайно приобрести и легко утратить. Процесс обогащения посредством торгово-промышленной деятельности не был в глазах общественного мнения (а иногда и самого предпринимателя) социально-полезным призванием человека. Буржуазная предпринимательская этика медленно распространялась среди купечества и мещанства.

Таким образом, как мы полагаем, тенденция к кристаллизации собственно буржуазной идентичности купечества выражалась слабо в 1860 -1870-ых гг. Купечество было близко по самосознанию к социальным группам традиционного общества. Купец или не отрывался от крестьянских корней или пытался подражать дворянству. На подобного рода отношение к богатству указывают, помимо прочего, частые случаи быстрого банкротства купцов и мещан, а также отсутствие длительной преемственности семейного капитала. Разорение, как правило, являлось следствием ослабления с каждым новым поколением предпринимательской активности.

В менталитете торгово-промышленных социальных групп имело место отождествление бедности с «божественной милостью». С этим обстоятельством были связанны крупные пожертвования тамбовского купечества и мещанства на благотворительность. Благотворительная деятельность, которая имела достаточно широкое распространение в среде городского населения, являлась одним из факторов, препятствующих формированию буржуазного сознания у российского купечества и мещанства, а вместе с тем мало способствовала благоприятному социально-экономическому развитию города. Денежные средства, потраченные на благотворительность, а не вложенные в какое-либо производство или коммерческое предприятие, не превращались в капитал.

Для широкомасштабного развития благотворительности имелись весьма благоприятные объективные условия, а именно поддержка как со стороны государства, так и со стороны общества. Благотворительная деятельность нередко выступала важным фактором социальной мобильности. Меценатство облегчало социальное продвижение для тех, кто не принадлежал к привилегированному дворянскому сословию. Именно благотворительная деятельность во многих случаях открывала дорогу не только к почётному гражданству, но и к дворянству.

Инерция традиционного менталитета в представлениях о собственности и обогащении городских слоёв, занимающихся торгово-промышленной деятельностью, на наш взгляд, приводила к тому, что нормы буржуазно-предпринимательской этики в рассматриваемый период так и не превратились в развитую систему ценностей. Поэтому купцы, передавая от одного поколения к другому богатства, не передавали вместе с этими богатствами буржуазный дух.

Традиционный уклад жизни большинства провинциальных городов и господство традиционного менталитета среди их жителей не являлись благоприятной почвой для формирования и функционирования таких модернизационных политико-правовых институтов как органы городского самоуправления и общественные организации. Именно в этой новой среде общественных отношений, которая сформировалась после городской реформы 1870 года, наиболее рельефно обнаруживает себя противоречивость процесса ломки традиционного сознания в правовой сфере.

Органы городского самоуправления и общественные организациикак, впрочем, и губернскую администрацию — нельзя рассматривать как некие механизмы, сконструированные по западным образцам и, соответственно, постоянно воспроизводящие такие образцы в своей деятельности. Все эти учреждения, вне зависимости от степени их модернизированности, не могли функционировать как замкнутые и самодостаточные. Их деятельность осуществлялась в повседневном взаимодействии людей.

Важнейшим фактором благополучного существования и эффективного функционирования органов городского самоуправления и общественных организаций являлся характер их взаимоотношений с местной администрацией. Эти отношения выстраивались на базе личного знакомства губернатора, его окружения, полицейских чинов с деятелями городской думы и общественных организаций.

С другой стороны, взаимоотношения людей, восприятие и интерпретация ими законодательной и нормативной базы, цели и задачи, которые люди ставили перед собой, участвуя в работе указанных органов, -всё это несло на себе отпечаток традиционного мышления. В рассматриваемый период в среде городского населения сосуществовали две системы представлений о законности: модернизированная и традиционная. Нередко для защиты своих интересов люди апеллировали то к традиционной, то к модернизированной системе представлений, в зависимости от личных интересов.

Эта специфика проявлялась самым различным образом в повседневной жизнедеятельности людей. Так, например, степень законопослушности личности зависела от соответствия её деятельности не столько формальной букве закона, сколько общепринятым поведенческим правилам и нормам морали. Благопристойность поведения, нравственные качества, соблюдение приличий и хорошие манеры являлись, таким образом, критериями законопослушности человека. Всё это отражает не только инерцию традиционного мышления, но и объективные (в значительной мере, также традиционные) условия социальной и хозяйственной жизнедеятельности, в которых формировались и реализовывались практические интересы людей.

В восприятии горожанами категории законности, как мы полагаем, чётко прослеживаются черты, сходные с крестьянскими общинными представлениями — пренебрежение к формализации отношений как способу защиты от произвола, нерасчленённость закона и морали и т. п. «Окрестьянивание» городов, «живучесть» корпораций, доминирование связей личного типа в обществе провинциального города — все эти факторы, на наш взгляд, замедляли становление правового гражданского сознания.

В Тамбове 60 — 70-ых годов XIX века процесс формирования и деятельность общественных организаций носили значительный отпечаток инерции традиционного сознания горожан. Это выражалось, помимо прочего, в низкой эффективности существовавших организаций, в преобладании внутри этих организаций патриархальных отношений личного типа, характерных для традиционного общества, а также в отсутствии у некоторых членов организаций сопричастности с проблемами общества в целом. На наш взгляд, традиционный образ жизни Тамбова рассматриваемого периода не только сам изменялся под воздействием нововведений, но и значительно трансформировал, приспосабливал к себе новые общественно-политические организации и учреждения.

Формирование законности как категории сознания городского населения пореформенной России во многом определялось целым рядом господствующих в этом сознании традиционных представлений. Сколь бы радикальны ни были «Великие реформы», общество в рассматриваемый период развивалось преимущественно по эволюционному пути. Поэтому между традиционным менталитетом и образом мышления индустриальной эпохи существовало множество переходных стадий, каждая из которых представляла собой более или менее органичный сплав традиционных и модернизированных норм, жизненных принципов, стереотипов и т. п. Вместе с тем, имплантированные в традиционную социально-политическую структуру провинциального города институты и нормы гражданского общества не вызвали скоротечного отторжения, а, напротив, начали постепенно «вживаться» как в сознание жителей, так и в административно-управленческий механизм.

Это нашло своё отражение как в поведении отдельных людей, так и в деятельности административных институтов и органов городского самоуправления, что можно проследить на примере Тамбова. Традиционный менталитет, по нашим наблюдениям, не столько сопротивлялся модернизированным правовым институтам и нормам, вводимым государством, сколько адаптировал их, интерпретировал на свой лад. Несмотря на все указанные выше явления, в представлениях горожан (в частности жителей Тамбова) обнаруживаются элементы буржуазно-правового сознания.

Рассмотренная в данном исследовании специфика модернизации сознания населения прединдустриальных городов России в пореформенный период, на примере Тамбова, позволяет делать выводы об аналогичных модернизационных процессах, протекавших в других сферах жизни общества. Противоречивость перехода от аграрной к индустриальной цивилизации в период преобразований 60 — 70-х годов XIX века, возможно, отчасти объясняет объективные причины контрреформ 1880-х годов, когда возникла необходимость привести в соответствие силу модернизационного нажима государства с модернизационными возможностями общества.