Актуальность исследования. — Новизна исследования. — Объект и предмет исследования. -Проблема, цель и задачи исследования. — Основные положения, выносимые на защиту. -Теоретическая и методологическая база исследования. — Научная новизна и практическая значимость исследования, — Апробация исследования.
Актуальность исследования.
Изучение литературных связей, взаимодействий и взаимовосприятий было и остается одним из актуальных направлений литературоведения. В нем существует множество аспектов, проблем, тем исследования. В том числе — и анализ общего образа культуры, воспринимаемой страны, в определенной совокупности ключевых мотивов и мифологем, проявляющихся в литературе.
Для изучения отдельных периодов литературной истории (и творчества отдельных писателей) указанное направление оказывается особенно плодотворным, особым образом актуализируется, приводит к наиболее интересным результатом. В частности, в исследованиях Серебряного века и Русского зарубежья. В означенное время русские литераторы особым образом понимали и представляли образы культур, стран (в данном случаев общем духе символистской эстетики) — в эмиграции, кроме того, они получили возможность увидеть страну изнутри. А также непосредственно влиться в европейский литературный процесс, завязать новые связи, использовать новые возможности и средства (прежде всего, обратиться к ранее недоступным источникам информации, материалам). В изображении национальных культур, стран появляются новые краски. Их исследование представляется особенно плодотворным в рамках общего интереса к литературе указанного периода и ее активного изучения в настоящее время.
Творчество Д. С. Мережковского в этом аспекте исследования приобретает особое значение, становится чуть ли не знаковым. Еще в начале века в глазах современников он выглядел писателем «европейским» отмечалась связь его произведений с литературой Запада (многозначительно название статьи.
1 Розанов В. В. Среди иноязычных (Д.С. Мережковский) //Д.С. Мережковский: pro et contra. — СПб.: РХГИ, 2001. — С. 83, мэтра отечественной критики Н. К. Михайловского о Д. С. Мережковском — «Русское отражение французского символизма»). В эмиграции Б. К. Зайцев обобщил: «провинции никогда не было в Мережковском. Один из первых проветрил он восьмидесято-девяностые годы, символисты доделали, маловато осталось от Скабичевского, да и Михайловский стал историей. Проветривание связано было с тем, что Мережковский внутренне воспитывался уже и на Европе — в образе ее истинной культуры, — а доморощенности в нем никакой не было"1.
И именно образы культур, в их символике, начиная с самого первого сборника «Вечные спутники» (очерк «Акрополь») удавались ему замечательно: и памятники, артефакты, и само проникновение в дух чужой культуры, ее общее воплощение в слове, В «Вечных спутниках» он писал о гениях прошлого: «каждый новый век дает им как бы новое тело, новую душу, по образу и подобию своему"2. Сам Мережковский также старался вдохнуть новую душу, образно говоря, в «бронзовые бюсты» старых культури именно по своему образу и подобию. В каждом его романе, трактате или биографии они выписаны с большим мастерством и знанием материала. Тут Мережковский — в своей стихии, здесь его книги обладают действительным художественным воздействием. В. Я. Брюсов некогда писал.
0 культурном строительстве, как главном деле Мережковского3, О. Н. Михайлов назвал его «пленником культуры» и расшифровал: «Певец культуры и ее пленник, он походил на уже сложившийся в Европе тип художника-эссеиста, который явили нам Анатоль Франс (с ним Мережковский познакомился в Париже), Андре Жид, Стефан Цвейг. Полиглот, знаток античности и итальянского Возрождения, историк культуры, Мережковский особенно плодотворно выразил себя именно в.
1 Зайцев Б К. Памяти Мережковского. 100 лет // Д. С. Мережковский: pro et contra. — СПб.: РХГИ, 2001.-С. 469. Мгреэюковский Д. С. JI. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. — М.: Республика, 1995.-С. 353.
3 Брюсов В. Я. Далекие и близкие: статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. — М.: Скорпионъ, 1912. — С. 57. жанре эссе, свободного очерка, сочетавшего элементы философии, художественной критики и ученой публицистики. Это некий перенасыщенный культурный раствор, из которого выпадают кристаллы великолепных образов, рожденных, однако, вторичным знанием, а не цельным инстинктом жизни"1.
Здесь уловлена сама особенность творческого акта писателя. Он был одним из образованнейших людей своего времени, русского Серебряного века. Таких людей среди его современников было немного — из писателей, пожалуй, еще В. Иванов, А. Белый, может быть, В. Я. Брюсов. Его образованность — энциклопедическая. Он воплотил в своем творчестве ключевые мифологемы европейской культуры, продемонстрировал глубокие знания истории не только мировой литературы, но и мирового искусства в целом. При этом его можно назвать не только интерпретатором культуры (описавшим и перетолковавшим в своих произведениях множество артефактов), есть у него и собственная культурологическая концепция.
И при этом, дополним О. Н. Михайлова: в своем «плену культуры» он стал победителем. Равных по уровню, в том числе и художественному, образцов в «культрологической» прозе начала века и эмиграции — создано не было.
Все это закономерно определило выбор его творчества в качестве объекта исследования, как наиболее яркого и типичного для изучения прозы в избранном ключе. Вместе с тем, то, что справедливо по отношению к Мережковскому, относится и ко всей прозе Серебряного века и эмиграции. Новизна исследования.
Имя писателя появилось в отечественном литературоведении довольно рано (в отличие от других эмигрантов), — ибо трудно представить себе историю литературы Серебряного века без Д. С. Мережковского. Он печатался практически во всех крупных журналах своего времени, был вхож во многие литературные салоны, кружки и группы, сам организовывал и.
1 Михайлов О. Н.
Литература
русского зарубежья. — М.: Просвещение, 1995. — С. 206. принимал активное участие в Религиозно-философских собраниях и затем Религиозно-философском обществе Петербурга. Среди его единомышленников в разное время были С. Надсон, А. Волынский, Н. Минский, В. Розанов, А. Карташев, Н. Бердяев, А. Блок, Андрей Белый, В. Брюсов, Вяч. Иванов, П. Струве, И. Фондаминский, Б. Савинков, М, Горький. — список можно продолжить и по некоторому размышлению включить сюда и другие имена политиков, философов и писателей рубежа веков.
Поэтому в историях литературы и журналистики, в энциклопедиях и биографических трудах, хрониках, росписях и указателях, воссоздающих само течение литературного процесса, Мережковскому отводилось и отводится значительное место. Хотелось бы выделить трехтомник «Русская литература конца XIX — начала XX в.» (1968 — 1972) и двухтомник «Русская литература рубежа веков (1890-ые — начало 1920;х годов)» (2000 — 2001) — сборник «Литературно-эстетические концепции в России конца XIX — начала XX в."(1975), два двухтомника «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала XX в. 1890 — 1904» (1981 — 1982) и «Русская литература и журналистика начала XX века. 1905 — 1917» (1983 -1984) — две двухтомные хроники «Летопись литературных событий в России конца XIX — начала XX в.(1981 — октябрь 1917)» (2002 — 2005) и «Литературная жизнь России 1920;х годов. Москва и Петроград 1917 — 1922 гг.» (2005) — книги Л. К. Долгополова «На рубеже веков» (1977) и А. Г. Соколова «История русской литературы конца XIX — начала XX века» (1979) — замечательную статью A.B. Лаврова в четвертом томе биографического словаря «Русские писатели. 1800 — 1917 «(1999).
Среди архивных материалов — «Записки петербургских религиозно-философских собраний (1901 — 1903 гг.)"(2005) и трехтомник «Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): История в материалах и документах: 1907 — 1917» (2009), письма в публикациях A.B.
Ваковской, A.B. Лаврова, М. Ю. Кореневой, H.H. Нримочкиной, М. В. Толмачева, А. Холикова и др.
Но Мережковский не просто участвовал в литературном процессе — до некоторой степени он его и формировал, являясь провозвестником и адептом символизма. Это неоднократно отмечалось многими исследователями, так, В. В. Полонский пишет о Мережковском: «Его творчество представляется в этом смысле чрезвычайно показательным, поскольку, будучи одним из «отцов-основателей» русского модернизма, он в своей творческой эволюции наиболее последовательно воплощал в жизнь однажды выбранные для себя в качестве путеводных принципы символисткой эстетики"1.
Поэтому в анализе поэтики символизма его произведения всегда привлекались и достаточно подробно исследовались. Среди общих работ следует назвать: труды С. Ильева «Русский символистский роман» (1991), Н. Барковской «Поэтика символистского романа» (1996), Л. Колобаевой «Русский символизм» (2000), В. В. Полонского «Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX — начала XX века» (2008), из зарубежных — А. Пайман «История русского символизма» (1998).
Специально поэтике Мережковского посвящены книги О. Дефье «Мережковский: преодоление декаданса (раздумья над романом о Леонардо да Винчи)» (1999), О. В. Кулешовой «Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного» (2007) — статьи З. Г. Минц, Л. Н. Флоровой, Л. А. Колобаевой и др. В них рассмотрены некоторые индивидуальные особенности Мережковского-символиста: отражение его религиозно-философской системы в поэтике, единство (о нем первым сказал сам писатель в предисловии к дореволюционному собранию сочинений) и дуализм (об этом, также еще в начале века, лучше всех написал Н. Бердяев) — антипсихологизм, особая жанровая структура произведений. Также.
1 Полонский В. В. Мифопоэтичеекие аспекты жанровой эволюции в русской литературе конца XIX — начала XX века: Автореф. дис. докт филод.наук. — М., 2008. — С.5 перечислены основные мотивы, символы и образы писателя, отмечены особенности цитирования и проч.
Следует выделить работы З. Г. Минц, по мифоиоэтике вообще и поэтике первой дореволюционной трилогии Мережковского в частности. Исследовательница затронула и теоретические проблемы (особенности «текста-мифа», связи мифа и символа и проч.), и историко-литературные проблемы («соловьевский миф», «миф о Петербурге»). Именно ее труды послужили образцом и исходным толчком для рассуждения о «символистском мифе» в настоящей работе.
Если в историко-литературном и формально-поэтическом аспекте художественное творчество Мережковского исследовалось давно, то к изучению религиозно-философского наследия писателя ученые вплотную приступили только на рубеже XX — XXI веков (имеются в виду специальные работы — в общем плане его мировоззрение описывалось всегда).
Прежде всего внимание привлекала историософская концепция Мережковского, учение о Третьем Завете. Здесь уже имелась традиция, заложенная самими философами начала века и эмиграции. Статьи H.A. Бердяева и И. А. Ильина, двухтомник В. В. Зеньковского «История русской философии» (1948 — 1950) и труд Н. О. Лосского «История русской философии» (1951) легли в основу современных описаний своеобразной доктрины писателя в современных историях отечественной философии. Как мыслитель, Мережковский помещался в русло соловьевской традиции, отмечалось на него влияние и В. В. Розанова.
В литературоведческих изданиях мировоззрение писателя также анализировалось и описывалось. П. П. Гайденко, известный историк философии, одной из первых опубликовала статью о религиозно-философской системе Мережковского. В трудах зарубежных исследователей — статьях Б. Розенталь, книге Э. Клус «Ницше в России. Революция морального сознания» (1999) — рассматривалось воздействие.
Ницше на Мережковского. Гностический след в творчестве писателя был отмечен в трудах С. JI. Слободнюка «Дьяволы „серебряного“ века (Древний гностицизм и русская литература 1890−1930 гг.)» (1998), Я. В. Сарычева «Религия Дмитрия Мережковского. „Неохристианская“ доктрина и ее художественное воплощение» (2001), статье Е. Созиной.
Практически одновременно с исследованием религиозно-философской системы Мережковского началось изучение его эмигрантского наследия — по тем же параметрам, что и дореволюционного. За границей Мережковский также организовал свое общество («Зеленая лампа»), печатался в крупнейших изданиях, был связан со многими писателями и политиками — с некоторыми из вышеприведенного дореволюционного списка, а также с Н. Чайковским, И. Буниным, В. Ходасевичем. Общался он и с политическими и религиозными деятелями тех стран, где жил или куда приезжал.
Соответственно его имя появляется и в историях и учебных пособиях по эмигрантской литературе. Среди них надо назвать эмигрантские книги A.B. Амфитеатрова «Литература в изгнании» (1929), И. И. Тхоржевского «Русская литература» (1950), Г. П. Струве «Русская литература в изгнании» (1956) — отечественныеА.Г. Соколова «Судьбы русской литературной эмиграции 1920;х годов» (1991), О. Н. Михайлова «Литература русского Зарубежья» (1995), В. В. Агеносова «Литература русского зарубежья» (1998). Творчество Мережковского в различных аспектах освещено в трех томах «Литературной энциклопедии Русского Зарубежья. 1918 — 1940» (1997 -2002) А. Н. Николюкиным, О. В. Кулешовой, в четырех выпусках «Литературы Русского Зарубежья» (1993 — 2008). Следует также назвать восьмитомник Л. А. Мнухина. «Русское Зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. Франция» (1995). Зарубежные письма Мережковского публиковали: в эмиграции — Т. Пахмусс, на родине — О. Н. Коростелев, И. Винокурова, Р. Нежинская и др.
Эмигрантская поэтика писателя исследуется в недавно вышедших монографиях — Д. Д. Николаева «Русская проза 1920 — 1930;х годов.
Авантюрная, фантастическая и историческая проза" (2006), О. В. Кулешовой «Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного» (2007), В. В. Полонского «Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX — начала XX века» (2Q08). В последних двух Мережковскому уделено преимущественное внимание.
О.В. Кулешова анализирует влияния Платона, Гегеля, Иоахима Флорского, Штайнера, Ницше, проводит некоторые параллели с религиозно-философскими системами Ф. Достоевского, И. Федорова, Вл. Соловьева, В. Розанова, Н. Бердяева, Вяч. Иванова. Доктрину самого Мережковского О. В. Кулешова разделяет на части, которые можно привести в соответствие с разделами как философии, так и религии, выделить своеобразную онтологию Мережковского, гносеологию, антропологию, тендерную проблематику, философию истории и культурыа также — теодицею, эсхалотологию, христологию, экклезиологию (прецедент подобной терминологии важен). Затем О. Кулешова показывает, как концепция отражается в поэтике поздних эмигрантских романов и дает определение их жанра- «философско-биографический роман-концепция"1.
В.В. Полонский, исследуя мифопоэтику символизма в ее жанровом аспекте, подробно останавливается на историософской биографике Мережковского, предваряя ее исследованием его концептуального аппарата. Он говорит о хилиазме, «прамифе», «гендерных» вопросах (в том числе и об андрогине), эсхатологии, особенностях историзма. Выделяется влияние Иоахима Флорского и В. Розанова. Вывод ученого: «Книги позднего Мережковского «больше не принадлежат жанру», но при этом цементируется их макроциклическое единство. Они совокупно образуют единый профетико-историософский хилиастический текст, в пределах которого произведения как бы разных жанров взаимокомментируются и отсылают друг к другу"2.
1 Кулешова О. В. Притчи Дмитрия Мережковского. Единство философского и художественного. -М.: Наука, 2007. — С. 200.
2 Полонский В. В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIXначала XX века. — М.: Наука, 2008. — С. 267.
Труды О. В. Кулешовой и В. В. Полонского — последние исследования по Мережковскому, и весьма показательно, что философское и художественное рассматривается в них в неразрывном единстве, взаимообусловленности.
Таким образом, кажется, что в ключевых аспектах творчество Мережковского исследовано уже достаточно полно и подробно — основные вехи отмечены, темы раскрыты, символы и особенности поэтики проанализированы.
Но существует и еще одна тема. Интереснейшая и весьма актуальная в настоящее время. Ведь кроме Мережковского — литературного и общественного деятеля, писателя-символиста и создателя собственной религиозно-философской системы, был еще и Мережковский — эрудит, знаток и тонкий ценитель мировой культуры, автор культурологических построений, творец «образов культуры». В этой теме выразились все прежние особенности его поэтики, но появилось и нечто новое.
Мережковский действительно был одним из образованнейших людей своего времени. Вопросы мировой культуры интересовали его всегда, и ее изображению, начиная с первого сборника очерков «Вечные спутники» (1897), он уделял значительное внимание. В этом качестве он также уже привлекал внимание исследователей. Как правило, его творчество анализировалось при изучении литературных связей, различных межлитературных влияний. Так, роман «Юлиан Отступник» заинтересовал Д. М. Шарыпкина, специалиста по скандинавской литературе, который первым поставил вопрос о влиянии ибсеновской драмы «Кесарь и Галилеянин» на роман Мережковского. Затем этой проблемой занимались Г. М. Фридлендер, Г. Н. Храповицкая, касалась ее и М. Ю. Коренева, которая исследовала воздействие на Мережковского немецкой культуры. О Мережковском и Г. Гауптмане писал Г. А. Тиме.
Некоторые аспекты итальянской истории и культуры в рецепции Мережковского обсуждались в статьях Дм. Панченко, Э. Бацарелли, М.-Д. Додеро Коста. В. Полонский изложил «наполеоновский миф» писателя.
Образ Терезы Испанской в русской литературе, в том числе и у Мережковского, проанализировал В. Е, Багно.
В последнее время в фокусе внимания ученых оказываются и древнейшие лсультуры. Е. Г. Солнцева проанализировала античность и Египет в изображении Мережковского, Л. Г. Панова — автор замечательного двухтомника «Русский Египет» (2006). Но произведения Мережковского здесь упоминаются и анализируются среди книг других авторов. Образ страны, культуры и ее устойчивые мифологемы определяют структуру исследований, творчество Мережковского не приоритетно. Отсюда, при всей серьезности подхода исследовательниц (в труде Пановой замечателен контекст французской литературы, анализ происхождения сюжетов), неизбежна некоторая беглость, неточное указание на источники Мережковского.
Между тем поиск, идентификация и анализ используемых источниковв изучении творчества Мережковского — является одним из важнейших вопросов. В этой связи хотелось бы вспомнить комментаторов произведений писателя — О. Н. Михайлова, A. JL Соболева и, конечно, Е. А. Андрущенко, замечательного текстолога и исследователя.
Образец искомого подхода к творчеству Мережковского в этом аспекте дает A.B. Лавров в предисловии к «Мессии»: сначала он касается египетской темы в русской литературе вообще, а затем у Мережковского в частности, привлекая материал из «Тайны Трех» и разбирая историческую основу дилогии: подлинное и вымышленное в ней. Но сам жанр предисловия ограничивает возможности ученого в проработке темы.
Все это подводит к необходимости серьезного и обобщающего исследования, в котором различные аспекты взаимодействия писателя с иной культурой, восприятия и изображения культуры, — рассматриваются комплексно, как принципиально важная составляющая часть его мировоззрения и творческого кредо. Настоящая работа написана в русле решения этой задачи.
Объект и предмет исследования.
Таким образом, в рамках современного изучения прозы Серебряного века (и ее традиций в русской эмиграции), в связи с актуализацией избранных подходов и аспектов литературоведческого анализа, была выбрана типичная и ключевая фигура Д. С. Мережковского. Его проза, во всей целостности (то есть весь корпус текстов), стала объектом исследования в настоящей диссертации.
Предмет исследования — образы мировой культуры в этой прозе. Содержание и принципы их создания, выведенные в результате общего анализа, иллюстрируются на примере двух культур — Атлантиды и Египта.
Как первая ступень к созданию образа, для уяснения смысла некоторых символов и мифологем, анализируется культура легендарная — Атлантида, которую некоторые мыслители считали пра-культурой. Реальная пра-культура, сыгравшая мировую цивилизационную роль, — Египет. Он выбран по нескольким причинам: и по его значению для всей европейской культуры, и по мощнейшей рецепции в мировой литературе (и литературе русского Серебряного века), которую знал и учитывал писатель. Кроме того, Египетединственная культура, которую Мережковский подробнейшим образом исследовал и в документальной прозе, выведя основные мифологемы и концепты (трактат «Тайна Трех»), и изобразил в историческом романе (египетская дилогия), создав именно художественный его образ в беллетристике.
Проблема, цель и задачи исследования.
Образ культуры в творчестве Мережковского подчиняется общим законам его поэтики и создается по ее принципам.
В литературоведении эта поэтика определяется как «генерализующая»: произведения Мережковского, в сущности, представляют из себя некий единый текст. Сам писатель говорил о них: «Это — звенья одной цепи, части одного целого. Не ряд книг, а одна, издаваемая только для удобства в нескольких частях. Одна — об одном"1.
Единство поэтики обусловлено стройной религиозно-философской системой писателя и выражается в наличии индивидуального символистского мифа (современные литературоведы указывают на существование такого мифа у художников данного направления).
В мифе можно выделить ключевые мифологемы, они определяют образ культуры у Мережковского и проявляются в изображении героя, культурного фона и ландшафта. В то же время в означенных составляющих задействован и конкретный историко-культурный материал, религиозное и художественное содержание артефактов, реалии изображаемой страны. Учитывается и смысл, который вкладывает в них определенная философская и литературная традиция.
Цель настоящей работы — исследование образа культуры во взаимодействии ключевых мифологем единого символистского мифа Мережковского с реальным историческим, историко-культурным содержанием. Диалектика соединения — заданности мифа и данности истории — является ключевой проблемой диссертации. Для ее решения необходимо показать, как исторический материал проступает сквозь индивидуальный миф, а индивидуальный миф трансформирует исторический материалтак сказать, диалектику в действии. Соотношение «теории» и «практики», идеи и материи, заданности и данности, их взаимодействие приводит к новому результату, созданию текста определенного уровня, -качества и особенностей.
Цель диссертации определила следующие задачи, которые ставились и решались в ходе работы.
Исходя из означенных тезисов: об индивидуальном символистском мифе и «генерализующей поэтике» писателя, уже обоснованных и доказанных в.
1 Мережковский Д С. Собр. соч.: В 24 т. ~М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина. 1914;1915. -T.I. — C.V. отечес! венном литературоведении, ~ представляется важным описать универсальный миф Мережковского, выявить его ключевые мифологемы и принципы поэтики, им определяемые.
Затем необходимо было показать, как этот миф проявляется при изображении конкретных культур. Сначала — легендарного культурного пространства Атлантиды. Тут соответствие образов и символов наиболее полное, следует говорить не столько о реальном содержании определенных артефактов, сколько о философской и литературной традиции их толкования.
Затем исследование надо было перенести на поле реальной культуры. Здесь миф вычленить сложнее, зато диалектика видна с большей отчетливостью. Надо было сравнить конкретное историческое содержание артефактов со смыслом, который вкладывает в них Мережковский. Поскольку реалии наполнены определенным религиозным и художественным смыслом, необходимо было определить и исследовать источники их описания (а затем — соответствие им текста Мережковского).
Поиск и анализ источников Мережковского — важен всегда. Значение для него «чуждого» текста отмечала еще прижизненная критика. А. Измайлов указывал: «Какой-то огромной лабораторией представляется огромный кабинет его. Он пищет роман по карточкам, как библиотекарь составляет каталог"1. Комментируя «Юлиана Отступника», современный исследователь А. Л. Соболев коснулся некоторых методов работы писателя: «Действительно, первый этап подготовки к роману состоял у Мережковского в тщательном штудировании сочинений по истории Древнего Рима и планомерном занесении выписок в специальные записные книжки (одна из них находится в архиве Мережковского в ИР ЛИ). Затем был составлен план, определяющий порядок следования выписок в романе. Таким образом, при.
1 Измайлов А. Пророк безблагодатных дней // Измайлов, А Пест-рые знамена. — М.: Т-во И. Д. Сытина, 1913.-С. 128. том, что план этот сохранился, возможно узнать источник практически каждой фразы и уж по крайней мере каждого эпизода романа"1.
Уже при анализе «атланталогии» Мережковского необходимо былоопределить и исследовать основные источники, используемые Мережковским, разделить их на «первичные» и «вторичные», уяснить их историю, сопоставить их текст с текстами писателя. В его «египтологии» объем работы оказался значительно большеона потребовала специальных знаний — как в области египетской культуры, так и египтологии, в ее различных отраслях, связанных с изучением истории Древнего Египта, его религии, искусства, культуры повседневности.
Таким образом, для означенных культур необходимо было выявить и изучить источники по многим отраслям: писатель привлекает философские, литературные, исторические, археологические, искусствоведческие, культурологические работы. Источниками для Мережковского являются не только труды по истории культуры, но и различные культурологические теории (частные, египтологические, или общие, мифологические), а кроме того, и имагологические концепции (содержание образа Египта или образа Атлантиды, например). Сам Мережковский указывал их далеко не всегда и далеко не точно, на что уже обращала внимание и критика (А. Амфитеатров), и литературоведение (В. Полонский).
В результате анализа взаимодействия «мифа» и «реальности» был сделан вывод о построении своей модели мира, своего «образа культуры». Основные положения, выносимые на защиту.
1. В художественном сознании Мережковского, типичного художника-символиста, наличествует индивидуальный миф. Этот миф обуславливается религиозно-философской системой писателя и расчленяется на своеобразную антропологию, отнологию, историософию, христологию и экклезиологию.
1 Соболев А. Л. Комментарии //Мережковский Д. С Смерть богов. Юлиан Отступндк. — М.: Художественная литература, 1993. — С. 301.
2. В свою очередь, миф строит всю художественную систему Мережковского (в том числе и образ культуры), иллюстрирует религиозно-философское содержание произведений, определяет конкретные художественные приемы писателя. Ключевыми мифологемами в этой связи являются: богочеловек и богочеловечество (апокатастазис, «восстановление всего»), теогамия (богосупружество). Основные приемы, определяющие своеобразие его писательской манеры: антиномичность, тяготение к синтезу, соответствие (соггезропс1апсе), повтор, — также вытекают из этого мифа, они неоднократно описывались в критике и литературоведении.
3. Образ культуры также раскладывается на определенные составляющие, в нем выделяются герои, культурный фон, ландшафт. На уровне каждой из составляющих происходит взаимодействие ключевых мифологем Мережковского с реальным историко-культурным материалом.
4. В изображении легендарного культурного пространства (Атлантиды) миф проявляется наиболее четко. Сама Атлантида является для Мережковского символомне «корнем» мировой культуры, как у большинства атлантологов, а «производной» от его религиозно-философской системычерез нее проявляются основные мифологемы писателя. При этом Мережковский использует практически все современные ему труды по атлантологии и обращается к основным историческим источникам.
5. В изображении реальной культуры (Египта) Мережковский сначала в документальной прозе разрабатывает те же культурные мифологемы. Их смысл соотносится с общим мифом, а содержание соответствует конкретному историческому материалу. Здесь Мережковский также пользуется или упоминает практически все основные труды по теории и истории египетской культуры своего времени.
6. Обоснованные и описанные в документальной прозе о Египте мифологемы переходят в художественную прозу, воплощаясь в самой ткани произведения. Их смысл и содержание не меняется.
7. Писатель хорошо знает символистскую традицию изображения Атлантиды и Египта, бытовавшую в русской литературе начала века, и использует ее. В эмиграции он как будто досказал то, что не успели договорить его великие современники Серебряного века, приводя те же мифологемы, наделяя их тем же смыслом и опираясь на те же источники.
8. В художественной прозе Мережковский создает свой образ Древнего Египта, моделирует, но и «оживляет» его. Это происходит в результате диалектического взаимодействия: идеи и материала, «теории» и «практики». Текст ритуализируется, слово становится действием. Таким образом, реализуются некоторые теории символизмаМережковский находит истоки традиции и в египетской культуре.
Теоретическая и методологическая база исследования.
Проблематика и связанные с ней цели и задачи диссертации определили методы и принципы исследования.
Такие базовые понятия культуры, как миф и мифопоэтика, толкуются в традиции, заложенной в трудах А, Ф, Лосева, Е. М. Мелетинского, В. Н. Топорова, З. Г. Минц. Учитывались и работы культурологов, представителей мифологической школы, в современный Мережковскому период — Дж. Фрейзера, Л. Фробениуса, Дж. Харрисон. При анализе поэтики писателя теоретико-литературоведческой базой являлись фундаментальные исследования Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского, В. Е. Хализева.
Базовая литературоведческая школа, на положения которой мы старались ориентироваться, — сравнительно-историческая, основанная А. Н. Веселовским. Его труды: «Историческая поэтика», «Поэтика сюжетов», отдельные статьи — на многие десятилетия определили вектор развития этой школы (современной компаративистики). Механизмы литературного «диалога», рецепции, воздействия и восприятия, разработанные данной школойее важнейшие понятия: «своего» и «чужого», «духа художника», «духа эпохи», — задействованы в настоящей работе. От них происходит представление о «духе культуры», образе культуры, образе страны, исследованием которых занимается современная наука имагология (от франц. image — образ), ее достижения и методы также использовались в работе.
Среди ученых-современников Мережковского следует выделить Ф. Ф. Зелинского, его культурологические и филологические изыскания. Современное западное литературоведение в рамках избранной темы интересно школой «истории идей» (работы Ф. Йейтс).
Конкретным примером общего анализа поэтики (в котором легко выделяется искомый ракурс) послужило исследование A.II. Чудакова «Поэтика Чехова». Его методы были опробованы еще ранее, при изучении творчества другого писателя Серебряного века и эмиграции (И.С. Шмелева). Это структурный анализ.
Таким образом, в работе применялись сравнительно-исторический, структурный и имагологический методы.
Научная новизна и практическая значимость исследования.
Научная новизна диссертации состоит в определении содержания «образа культуры», складывающегося в диалектическом взаимодействии мифологем писателя, конкретного историко-культурного материала, с учетом мировой философской и литературной традиции его толкования.
Концептуальная новизна диссертации определяется использованием нескольких методик исследования: сравнительно-исторической, структурной, имагологической. Источниковедческая новизна заключается в определении основных источников для Мережковского — как по истории и теории гностицизма (св. Ириней Лионский, св. Климент Александрийский), так и по анализируемым в диссертации культурам. Для Атлантиды это — И. Донелли, Л. Спенс, Р. Дэвинь (следование Платону исследователями отмечалось). Для Древнего Египта — А. Морэ, Г. Масперо, У. Бажд. Мережковский использовал также и другие источники. Поскольку писатель не всегда указывал их или указывал бегло, мимоходом, сдвигая акценты (в выделении главных и второстепенных), нахождение и анализ потребовал значительного количества времени. Здесь есть и некоторая методологическая новизна — в разделении источников, выявлении «первичных» и «вторичных" — на примере Мережковского все видно особенно наглядно.
Материалы диссертации могут быть использованы самым разнообразным образом. В курсе истории русской литературы XX векав спецкурсах, посвященных прозе Серебряного века (для которого Мережковский, как уже неоднократно отмечалось, фигура весьма типичная) или самого писателя. Затем — в курсах истории мировой культуры, в качестве иллюстративного материала. И наконец, при исследовании образов мировой культуры, ключевых мифологем, рецепции одной культуры в другоймеханизма создания этих образов.
Найденные в процессе работы источники, сопоставления и отмеченные расхождения должны облегчить работу научных комментаторов — не только текстов Мережковского, но и других авторов Серебряного века, обращавшихся к сходным темам. В отношении Мережковского сделано уже немало — следует отметить комментарии A.JT. Соболева к «Юлиану Отступнику», O.A. Коростелева и А. Н. Николюкина к сборнику эмигрантской публицистики «Царство Антихриста», Е. А. Андрущенко к «Вечным спутникам», «Тайне Запада», «Драматургии» Мережковского. Найденные и проработанные атлантологические и египтологические источники дополнят и обогатят сделанные комментарии и дадут основание для еще не сделанных. Апробация исследования.
Важнейшие положения, доказательства, примеры, выдвинутые и описанные в работе, вошли в специальную монографию «Образы мировой культуры в прозе Д.С. Мережковского». По общей теме исследования написано 76 статей, семь из них опубликовано в изданиях, рекомендованных в списке ВАК.
Опыт нахождения источников и методы работы с ними были опробованы в издании отдельных сочинений писателей русской эмиграции и первого эмигрантского собрания сочинений И. С, Шмелева (1998 — 2000). Работа по подготовке сборника документов «И. С. Шмелев и O.A. Бредиус-Субботина: роман в письмах» удостоена диплома второй премии конкурса научных работ в области архивоведения, документоведения и археографии за 2003 — 2004 гг., выданной Федеральным архивным агентством.
Основные положения диссертации и ее подходы излагались в докладах на научных конференциях, посвященных прозе русской эмиграции (конференции по творчеству И. С. Шмелева, А. И. Куприна, И.А. Бунина), культурологическим проблемами, собственно творчеству Д. С. Мережковского, в 1990 — 2007 гг.
Также методы и результаты исследования были использованы при чтении курсов в МГЛУ: «Культура Русского зарубежья» (2001 — 2005), «Культурология» (с 2009) — при написании программы курса «Культура Русского зарубежья» (МГЛУ, 2005).
Заключение
.
В настоящей работе, согласно поставленной проблеме, необходимо было описать образы культуры в прозе Д. С. Мережковского — их содержание и способы создания. Они выделяются во всем творчестве писателя — как дореволюционном, так и эмигрантском: принимается тезис о единстве этого творчества, «генерализующей поэтике» Мережковского.
С одной стороны, в образах культуры проявляются, воплощаются ключевые мифологемы индивидуального символистского мифа писателя. Этот миф, наличие которого современные исследователи отмечают в творчестве художников-символистов, описывается в первой главе настоящего исследования. Он раскладывается на определенные составляющие, выделенные согласно особенностям самой «религиозной философии» Мережковского. Это — своеобразная «антропология», «онтология» и «историософия», «христология» и «экклезиология». Применение подобных терминов в литературоведении, в отношении Мережковского, уже имело прецедент.
Единство мифа определяется ключевыми мифологемами писателя: богочеловека и богочеловечестаа, проявляющимися во всех этих частях. Из него же выводятся и некоторые общие принципы изображения, особенности поэтики Мережковского: антиномичность и синтез, тринитаризм, принцип соответствия, повтора.
С другой стороны, образы соответствуют исторической культурной реальности, определенным источникам и традициям изображения, принятым по отношению к данной культуре.
Затем сам образ культуры раскладывается на определенные составляющие. Последовательно рассматривается изображение героя: общая мифологема, портрет, проявления, свойства и состояния. Затемкультурного фона: прежде всего, религиознофилософских систем, произведений искусств — архитектуры, скульптуры, живописи, литературыкультура повседневности. А также — культурного ландшафта, анализируемого согласно учению о четырех стихиях.
Во всех этих составляющих проявляются излюбленные мифологемы писателя. В «истории идей», которую пишет Мережковский, выделяются и характеризуются те, которые соответствуют каким-либо составляющим его собственной системы. Герои воплощают общую мифологему богочеловека, что проявляется и в средствах их изображения. Все формы и детали культуры, равно как и природного мира, являются символами, сигналят о тех же мифологемах и смыслах и иллюстрируют те же поэтические приемы.
Вместе с тем в изображении проявляется и сама историко-культурная действительность, данность — реальные биографические факты и артефакты. Также писатель учитывает символический смысл, толкования, прочтения, которые вкладывает — в общий образ и его составляющие — определенная литературная и философская традиция. На описываемый момент времени она находит свое завершение в творчестве литераторов Серебряного века.
Соединение заданных идей, смыслов и конкретного материала, в его историко-культурном содержании, и определило диалектику мифологем культуры у Мережковского.
Создание конкретных образов культуры проиллюстрировано во второй, третьей и четвертой главах диссертации.
Сначала выделяется легендарная, метаисторическая культураАтлантида, по поводу которой существует большое количество гипотез, написано много книг. Мережковский посвятил ей трактат «Тайна Запада. Атлантида-Европа». .
Основным «источником» здесь является миф Платона, изложенный греческим философом в диалогах «Тимей» и «Критий», а главным «атлантологическим» трудом — книга И. Донелли «Атлантида: мир до потопа», иногда называемая последующими исследователями «Библией атлантологии». Образы и мифологемы Мережковского соотносятся с материалом именно из этих трудовучитывались и другие произведения об.
Атлантиде, написанные современниками писателя, как зарубежными: Л. Спенсом, Р. Дэвинем, Л. Фробениусом, так и отечественными: В. Ивановым, В. Брюсовым, К. Бальмонтом.
Большинство атлантологов рассматривают Атлантиду как некую пра-культуру, корень всей мировой цивилизации. С культурологической точки зрения и для Мережковского это так. Мировая цивилизация для него едина, и в основе ее лежит «атлантический комплекс», описанный И. Донелли.
Но с точки зрения религиозно-философской Атлантида для Мережковского ~ не корень, а производная, она сама является символом. Через нее проявляются все те же мифологемы писателя: умирающий-воскресающий бог (главный бог язычества, и не только его), таинство богосупружества как гностический путь к воскресению и сама Атлантида как исходное (и окончательное) богочеловечество. Композиция историософских трактатов отвечает идее единства, синтеза язычества и христианства, которого и стремились достичь в своих построениях гностики.
При этом здесь миф проступает ярче, четче, логичнее и последовательнее. Факты, которые использует писатель, гораздо легче перетолковать в нужном ему направлении.
Вторая, историческая культура — Древний Египет. В третьей и четвертой главе анализируются египетские мифологемы и образы Мережковского.
Сначала рассматривается документальная проза писателя: трактаты «Тайна Трех» и «Тайна Запада». Именно из ее анализа выводятся основные положения «египтологии» Мережковскоговыясняется, какие источники и научные концепции Мережковский приемлет, какого времени артефакты описывает, как перелагает и трансформирует религиозные и светские тексты.
В тексте трактатов прямо обозначены как ключевые египетские источники: «Тексты пирамид», «Книга Мертвых», «Исида и Осирис» (большинство исследователей все-таки признают трактат Плутарха историческим источником), так и основные египтологические труды: Э.А. У. Баджа, Г. Бругша, А. Видемана, К. Р. Лепсиуса, О. Мариэтта, Г. Масперо, А. Морэ, Ф. Питри, Ж. Ф. Шампольона. Из Масперо и Морэ, главным образом, и черпал Мережковский, от них берется содержание (но не смысл!) ключевых египетских мифологем писателя, по ним делаются многие описания как в документальном, так и в художественном тексте. Опять-таки привлекается и отечественная литературная традиция освоения Египта. На Мережковского, прежде всего, оказали влияние В. В. Розанов и К. Бальмонт.
Сам Египет в европейской культуре имеет определенный символический смысл: тайны, смерти, вечности, магииМережковский эту тайну раскрывает, делая Египет символом воскресения, рая, но и дурной бесконечности, видя в нем истоки христианства. Реальная страна (как и легендарная) имеет мистический, вневременной смысл, воплощая излюбленные идеи писателя. Все те же положения: богочеловек (умирающий-воскресающий бог), определенный путь познания (воскресения), богочеловечество, — иллюстрируются теперь на примере Египта.
То есть в мифологемах египетской культуры проявляется та же диалектика. С одной стороны, через них выявляется все тот же символический миф писателя. С другой стороны, они наполнены конкретным историческим содержанием, отвечающим археологическим свидетельствам и литературной традиции освоения Египта.
Эти мифологемы, выведенные, сформулированные и доказанные в третьей главе, иллюстрируются в четвертой, описывающей его художественную дилогию: «Тутанкамон на Крите» и «Мессия». Эта дилогия — последнее художественное произведение Мережковского, в котором воплотились и нашли свое завершение все основные принципы его поэтики (после нее Мережковский художественной прозы не писал уже больше никогда).
Поэтому четвертая глава — итог всей работы, в ней анализируется именно художественный текст Мережковского. Идеи, принципы поэтики и исторические материалы воплощаются в образы, в художественной ткани литературного произведения. То, что теоретически было сформулировано в трактатах, проявилось в романах на практике. И вышеперечисленные идеи и мифологемы (более явственно, чем в трактате, показано противоположно-подобие богов и людей), и поэтические приемы. Сюда добавляются обоснованные в трактате мифологемы, связанные с Египтом как целостным концептом.
Что получилось в результате? В своих романах Мережковский создал особый мир Древнего Египта, свой мир. Да, он отличается от Египта настоящего, исторического — такого, каким он дошел в артефактах, архитектурных, скульптурных и литературных памятниках, барельефах и стенописиотличается от того, что пишут о нем авторитетные египтологи. Но это мир художественныйон оживает. Собственно, об этом хотел сказать еще М. Цетлии, в рецензии на «Тайну Трех», но лучше всего выразил Ив. Лукаш, в отзыве на другое произведение писателя: «Может быть, мир и не таков, как мир Мережковского, но он желает такого мир, он творит свой мир (.) в этом его магия. Он больше заклинатель, маг, чем учитель и пророк, Один мир он приемлет, — тот, который создал себе, и этим миром заклинает наши души"1.
Мережковский, по сути, выстраивает новую историю, творит новую реальность. Происходит ритуализация текста, слово становится действенным, знание предстает силой. Собственно, к этому и стремились гностики, об этом и говорили, когда утверждали примат знания над всем остальным. Дмитрий Сергеевич следовал им и в теории и на практике.
Здесь тоже есть определенная традиция. Мережковский не был бы Мережковским, если бы ее не указал. Она начинается в Египте, с веры египтян в силу слова, силу заклинания. Именно об этом говорил.
1 Лукащ PLC. Мережковский. По поводу его книги «Наполеон» // Возрождение. — 1929. -28 марта. — С. 3.
Мережковский, когда писал об искусстве Египта: «все оно — уже не искусство, не созерцание, а делание, величайшее из человеческих деланий -» воскрешение мертвых", подлинная «магия» «(3*, 63).
Многие египтологи писали об этом, выше приводились высказывания и Г. Масперо, и А. Морэ. Достаточно четко все объяснил Э.А. У. Бадж: «египтяне верили, что каждое слово, произнесенное в определенных обстоятельствах, неизбежно влечет за собой те или иные последствия, хорошие или плохие, молитва, прочитанная знающим свое дело жрецом или человеком, чистым с точки зрения ритуала, в должном месте и в надлежащей манере, обязательно должна привести к положительному результату, аналогичным образом проклятия, произнесенные в адрес какого-либо человека, животного или предмета во имя враждебного людям сверхъестественного существа, неизбежно наносили вред жертве ваших проклятий. Идея эта основана на вере в то, что мир и все сущее возникли непосредственно после того, как Тот перевел в слова божественную волю относительно создания мира, и что творение было результатом божественного указания"1.
Вероятно, гностики, верящие в силу имени, взяли эту веру от египтян. Е. К. Созина замечает, еще по поводу дореволюционного творчества писателя: «Своего рода мифологизацией идеологемы можно назвать и трилогию Мережковского. Образно-символический язык гностицизма не случайно так хорошо вписался в стилистику авторасимволиста: имена и образы в гностицизме имели полное, материальное право на существование, занимая свои места в его космологии. Аналогично тому образы идей Мережковского в обличие литературно-исторических героев зажили своей собственной жизнью в его романах"1. Дополним исследовательницу — не только образы идей, но и образы культур.
Сам Мережковский находил «живительную силу» искусства у Данте, чье творчество, соотносится с египетской магией: «вечная, действительная Магия-Религия: одоление закона естества-смерти — иным законом высшим, сверхъестественным — любовью, воскрешающей мертвых» (4*, 159) — «Древнеегипетское слово БеепесЬ имеет два смысла: „ваятель“, „художник“ и „оживитель“, „воскреситель мертвых“. Данте в этом смысле величайший художник за две тысячи лет христианства» (4*, 159). Его творчество «больше чем искусство, и даже больше чем жизнь, это источник жизни — религия. Дантово искусство величайшее, потому что религиознейшее из всех искусств» (4*, 159−160). Данте «подошел так, как никто из художников слова — к вечному делу религии — воскресению мертвых» (4*, 160).
Поэтому вся поэма Данте и толкуется как такая «воскресающая магия». Данте «соединяет и устремляет к одной цели — воскресению мертвыхчетыре искусства, четыре магии. Первая, более вещественная, осязаемая, -ваяние, — в «Аду" — вторая, более духовная, зримая, — живопись, — в «Чистилище" — третья самая духовная, слышимая, — музыка, — в «Раю" — и наконец, четвертая, включающая в себя все три остальные, — магия зодчества, — во всей «Комедии» (4*, 160).
Поэтому: «Слово „поэзия“ — от греческого слова ро! ет — „делать“. Данте, поэт, больше всех других великих поэтов — „делатель“: вся его поэзия — величайшее из всех человеческих дел — „теургия“, „магия“, воскрешающая мертвых силой любви» (4*, 148),.
Эту-то способность и хочет унаследовать Мережковский. Он сам, через, свои литературные произведения, пытается оживить, воскресить прежних богов и героев, великих людей, сделать их поистине «вечными спутниками» человечества, увидеть их «живые лица» (в одноименных очерках З.Н.
1 Созипа Е. К. Гностическая традиция в романной трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» // «Творчество писателя и литературный процесс. Слово в художественном творчестве». — Иваново: ИвГУ, .1993. — С. 93.
Гиппиус влияние Мережковского, и в духе, и в стиле, наиболее заметно). Во введении уже приводилось его высказывание о «новом теле и новой душе», которую каждый век, а также каждый писатель, — дает известным людям, образам и всем культурам в целом.
Он создает целый мир. Как художник он сам становится Демиургом. И в этом смысле его любимые, много раз цитируемые строки из А. Майкова: «И умираю я, как бог, средь начатого мирозданья.», — можно было бы поставить эпиграфом к его собственному творчеству.
И в этом мире — сам выражается сполна.
О Египте, Древней Греции, Атлантиде, Риме и проч. писали многие литераторы, в Серебряном веке и эмиграции. Они создавали свои образы культуры — во взаимодействии идеи и материала, заданности и данности, мифа и реальности. И эти создания — одно из высших достижений русского символизма. У К. Бальмонта есть замечательная характеристика поэтов-современников, в их отношении к различным культурам:
Я, говорящий, сроднился издавна с замыслами древних Космогоний, и с двумя современными слитными Гениями — с Испанией, что есть сад горячих гвоздик, и с Англией, что есть остров в свечении морей. Поэт стального стиха, Валерий Брюсов, лелеет в душе бранные клики всех веков, и близок чрезвычайно к Латинскому Гению времен Рима-Миродержца и к нежно-ядовитому Парижу наших дней, окутанному изумрудами предвечерней дымки. Пасечник Русской Речи, Вячеслав Иванов, владеет, как никто, постижением Древне-Эллинского мира и облачно-лесными состояниями Русского Стиха. Сологуб есть истинный угадчик Дьявола, и услышит его всюду, где он заговорит. Тонкий живописец настроений природы, Бунин знает голоса степных пространств. Балтрушайтис не тщетно родился в Литве, где полевые розы обрызганы слезами. И Блок, занесенный снегом, умеет, стряхнувши снежные звездочки, войти в детскую, где гномик остановил часы горя на часе и минуте радости. Минский и Мережковский, Бенуа и Бакст, Зелинский, а Батюшков, Волошин и Городецкий, целый ряд писателей, поэтов и художников, уже сказавших свое слово и только что выступающих с лезвием слова, сливаются ныне в одном великом замыслесвить цветочную гирлянду красоты и знания"5.
Мережковский в эмиграции, исследуя новые для себя культуры, как будто «довивал» эту гирлянду, допевал за уже умершими или замолкшими современниками — об Атлантиде за Брюсовым, о Египте за Бальмонтом и Розановым (образно говоря, Серебряный век был лебединой песней русской культурыи вся эмиграция допевала именно эту песню). Писатель обращался к тем же источникам, перекладывал те же литературные памятники, разрабатывал те же мифологемы, учитывал те же концепции. А главное — он также трактовал культуру как символ и пытался этот символ оживить.
Поэтому и образ культуры у каждого получался свой. Атлантида Брюсова отличается от Атлантиды Мережковского, и Египет Бальмонта не похож на Египет Розанова (и Мережковского, конечно, тоже). Лики мировой культуры у каждого писателя — иные, свои.
Однако в этой субъективности и кроется секрет их жизни. Каждый художник видит в культуре что-то себе созвучное, создает ее образ, одухотворяя своими мыслями и вкладывая свою душу. И этот образ, оживленный творчеством, начинает существовать самостоятельно, становясь для читателя не менее действительным, чем подлинная реальность.
Это и есть искусство. И Мережковский тут — настоящий художникБальмонт по праву ставит его в ряд своих блестящих современников. Таким образом проявляется сама индивидуальность, сама личность. тот особый «творческий почерк», неповторимость которого и делает писателя писателем.
