Анализ оснований философского построения всемирной истории

Актуальность темы

исследования. Проблема оснований философского построения проектов истории, в конечном счете, упирается не в вопрос о том, что такое история, а в вопрос о том, что такое историчность, что значит быть историческим. Феномен историчности проясняется посредством решения ряда глобальных для человечества проблем, связанных с определением смысла и ценности истории. Без ответа на эти животрепещущие вопросы невозможна ориентация человека в историческом универсуме, формирование отношений между поколениями.

Какими бы утопичными и субъективными не выглядели предлагаемые учеными всемирно-исторические программы, они несут в себе двоякое позитивное значение. Своей фактологической частью они направлены на воспитание подрастающего поколения, привитие ему мировоззренческих идеалов и ценностей. Но они имеют и скрытый имманентный подтекст, который должен быть прояснен благодаря обнаружению причин и предпосылок непрерывного стремления различных поколений исследователей к философскому переосмыслению истории. Не уяснив этого глубинного смысла, человек никогда не сможет понять себя как историю, как ценность, выражающуюся в постоянном дерзновении духа, необходимой потребности к философско-исторической рефлексии.

Исследовать основания философского построения всемирной истории — это, значит, определив предметность каких-либо истин, понять их общее значение и смысл для философско-исторического мировидения вообще. Трактуется ли всемирная история в качестве универсальной непрерывной линии развития, интерпретируется ли она в виде нескольких параллельных рядов или множества локальных культур, в любом случае речь идет об одном и том же формально схватываемом феномене истории, не зависимом от его конкретных содержательных выражений. Это предчувствие истории можно назвать состоянием живой историчности, в глубинах которого скрываются действительные мотивы философско-исторического творчества. Обнаружение данных мотивов ориентирует нас не на отрицание каких-либо философских традиций как изживших себя, а на признание существования единого поля философско-исторической рефлексии, в котором все традиции оказывается самоценными и взаимосвязанными. Такая установка, на наш взгляд, имеет позитивное значение в плане формирования профессиональной этики ученого.

Необходимо также подчеркнуть, что акцент на исходных основаниях фи-лософско-исторического мировидения ставит перед нами новые эпистемологические задачи, связанные с необходимостью переосмысления уже сложившихся в науке представлений о символике философско-исторических построений (истоках, цели, единстве, завершенности и незавершенности истории и т. д.) и содержании историчности. Возникает потребность в выработке таких методологических ориентиров, которые бы позволили осуществить рефлексию над рефлексией авторов оригинальных концепций всемирной истории, выполненных в различных традициях философствования.

Таким образом, избранная нами тема представляется актуальной как в мировоззренческом, так и эпистемологическом плане.

Степень разработанности проблемы. В науке вопрос об основаниях философского построения всемирной истории преимущественно дискутируется в трех основных планах: субстанциальном, априорном и эпистемологическом. В первом случае речь идет о трансцендентных предпосылках как вневременном бытии и целесообразности их применения для экспликации всемирной истории, во втором — о продуктивности апелляции в философско-историческом познании к априорно констатируемым принципам исторической жизни, не выводимым из опытав третьем — об объяснительных возможностях комплекса методологических оснований как результатов обобщения определенной совокупности эмпирического исторического материала. О близости субстанциального и априорного истолкований в рамках новоевропейской метафизики истории говорят многие современные мыслители (Ж. Деррида, A.M. Каримский, Э. Карр, X. Ортега-и-Гассет, Р. Рорти и др.).

Однако достаточного обоснования данного тезиса, базирующегося на всестороннем сравнительном анализе философских концепций всемирной истории, в литературе нет. Тем более, открытым остается вопрос о характере влияния субстанциальной и априорной установок на концептуальные представления о специфике всемирно-исторической целостности. Последний момент принципиально важен, поскольку между сторонниками субстанциализма (Д. Вико, Г. Гегель, Н. Бердяев и др.) и априоризма (И. Гердер, А. Тюрго, И. Фихте и др.) имеет место прямая или косвенная полемика относительно исходных способов философско-исторического построения. Наконец, есть аргументы для сомнения в том, что основная эпистемологическая нагрузка в этих построениях приходится именно на метафизические основания. Так, например, представители русской религиозной философии (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков) упрекают просветителей и Г. Гегеля втом, что они пытались построить философскую картину всемирной истории, опираясь на позитивную (научную), а не метафизическую, теорию прогресса. Г. Гегель отказывается от фихтеанского априоризма как попытки построения абстрактно-логических исторических схем и говорит о необходимости эмпирических исторических исследований. И. Гердер видит в основании исторического развития традицию и органические силы и критикует Д. Вико за то, что он отдался во власть библейских пророчеств. В то же время сам Д. Вико впервые разрабатывает многочисленные методики исторического исследования.

Тем не менее, кризис новоевропейской метафизики истории представители постклассической философии связывают именно с попыткой экспликации исторического развития, исходя из метафизических оснований. Резко негативное отношение к метафизическим основаниям как исходным принципам в построении всемирной истории обнаруживается в трудах позитивистски настроенных философов и социологов (М. Вебер, О. Конт, К. Поппер, П. Сорокин, Г. Спенсер и др.), представителей материалистического понимания истории (В. Ленин, К. Маркс, Ф. Энгельс), современных отечественных мыслителей (И.А. Гобозов, Н. М. Есипчук, А. И. Ракитов, В. Н. Сыров и др.), сторонников экзистенциально-герменевтического и феноменологического направлений (Э. Гуссер ль, В. Дильтей, X. Гадамер, М. Хайдеггер, К. Ясперс, X. Ортега-и-Гассет и др.) и культурологического варианта философии жизни (Г. Зиммель, О. Шпенглер, Н. Данилевский и А. Тойнби и др.), а также близких к ним по духу работах неокантианцев (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), наконец, в произведениях сторонников деконструкции (Ж. Делез, Ж. Деррида, Ю. Кристева, М. Мерло-Понти, Р. Рорти, М. Фуко и др.). С одной стороны, в ряде этих направлений происходит отказ от историософской проблематики и поворот либо к нарративу (литературному приватному перефантазированию), либо к исторической эпистемологии, ориентированной на методологию исторического познания научного или интуитивно-психологического плана. С другой стороны, намечается тенденция построения историософии на базе методологии исторического познания.

Однако вопрос о том, удается ли в этих направлениях, особенно тяготеющих к созданию историософских концепций, избежать метафизики, остается открытым. Так, например, в работах М. Вебера, Д. Коллингвуда, К. Поппера и др. подчеркивается методологическая близость не только позитивистских и материалистических концепций всемирной истории, но и версий неокантианства и исторической морфологии (Н. Данилевский, А. Тойнби, О. Шпенглер) с Просвещением и гегельянством. Безусловно, проведение данных аналогий заставляет задуматься об истоках такого совпадения, сглаживающих различия между субстан-циализмом, априоризмом и радикальным историзмом.

Позитивное влияние на автора при разработке темы диссертации оказали труды М. А. Барга, Е. В. Гутновой, И. А. Желениной, Е. М. Жукова, А. И. Ивина, В. И. Игнатьева, В. Ж. Келле, Н. И. Конрада, Б. Ф. Поршнева, З. В. Удальцовой и др., в которых исследуется проблема целостности и единства всемирной истории как взаимодействия между народами, изучается диалектика всемирности и локальностипроизведения Д. Ахмедли и Ю. Согомонова, А. И. Вербина и А. Фурмана, Г. Е. Глезермана, А. Я. Гуревича, Н. А. Девяшина, Н. Ирибаджакова, JI.E. Кертмана, Ю. В. Петрова, С. Т. Попова, А. И. Ракитова, В. П. Рожина, А. К. Уледова и др., где дискутируется вопрос о специфике закономерного единства исторического процесса. Безусловную ценность представляли также работы.

М. Вебера, К. Поппера, П. Сорокина, О. Шпенглера и других, в которых идеи целостности и номологическом единства истории были подвергнуты резкой критике.

Однако в ходе исследования обнаружилось, что из тех, кто признает всемирно-историческую целостность, не все являются сторонниками номоло-гического единства (например, Н.А. Бердяев), а из тех, кто ее отрицает — не все суть противники (например, Н. Данилевский). В этом плане, на наш взгляд, актуален не только анализ возможных вариативных представлений о единстве и целостности, но и разведение данных методологических оснований, интерпретируемых в литературе нередко в качестве тождественных. Кроме того, в философских концепциях всемирной истории идея единства далеко не исчерпывается лишь тезисом о закономерной связи. Здесь поднимаются проблемы доисторического корня, природного единства, духовной основы, априорного ядра, которые также необходимо тщательно изучить.

Следует также акцентировать внимание на трудах П. П. Гайденко, Б. Л. Губмана, А. В. Гулыги, A.M. Каримского, М. А. Кисселя, В. Э. Лебедева, В. Н. Максимовского, Ю. В. Перова и К. А. Сергеева, Е. Б. Рашковского, Ю. М. Семенова, В. И. Уколовой и др. В этих работах проводится непосредственный разбор тех или иных философских концепций всемирной истории. Они дали возможность проследить специфику философско-исторических воззрений мыслителей разных эпох, содержание и внутреннюю логику эволюции представлений об историческом процессе. Вместе с этим, в данных работах выявился ряд теоретических натяжек и расхождений по поводу определения принадлежности мыслителей к тем или иным направлениям. Так, например, Д. Вико, как правило, считают сторонником идеи исторического круговорота, а М. А. Киссель полагает, что такой взгляд не вполне правомерен. Или, оформление концепции исторического параллелизма в философии принято связывать с именем К. Ясперса, хотя, по нашему мнению, эта заслуга принадлежит Д. Вико. Кроме того, воззрения А. Тойнби часто ставят в один ряд с цикловыми концепциями О. Шпенглера и Н. Данилевского, а в И. Гердере видят родоначальника идеи инвариантности исторического развития (Ю.В. Перов, К.А. Сергеев), что может быть принято лишь с большими оговорками. Очевидно, что эти разночтения обусловлены отсутствием четких критериев, на основании которых возможно было бы систематизировать представления о всемирной истории. Это актуализирует необходимость переосмысления философско-исторического наследия, проведения тщательного компаративистского анализа.

Несомненную значимость для диссертанта представляла полемика по поводу направленности, границ всемирной истории, сущности исторического, которая была развернута в работах Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Гегеля, И. Гердера, А. Тойнби, И. Фихте, Ф. Шеллинга, О. Шпенглера, В. Эрна, К. Ясперса и др. и которая обусловили целесообразность выделения исторической полярности, направленности, исторического в ноуменальном аспекте в качестве методологических оснований философско-исторического построения.

Актуализация трансцендентальных (исходных) оснований философско-исторического мировидения в данном исследовании связана, во-первых, с убежденностью многих мыслителей в невозможности философского постижения истории лишь средствами исторической науки, то есть без апелляции к метафизическим основаниям априорного или субстанциального плана (Г. Гегель, Д. Коллингвуд, Ортега-и-Гассет, Г. Риккерт, В.ф. Эрн и др.) во-вторых, с анализом сочинений экзистенциально-герменевтического и феноменологического характера, в которых история интерпретируется в качестве метафизической реальности временного, единства исторического бытия и исторического сущего (Э. Гуссерль, Н. Иванова, В. В. Подлипский, Ю. В. Перов, К. А. Сергеев, Б. Г. Соколов, М. Хайдеггер др.) Здесь проводится идея существования метафизического (абсолютного) в самой истории. Наиболее эффективно данная установка выражается в хайдеггеровском понятии первично-онтологических структур деятельности и гуссерлевском тезисе об изначальной априорной очевидности и абсолюте исторической темпоральности. Однако, на наш взгляд, данные понятия, этимологически выражающие исходные принципы познавательной деятельности, в большей мере подходят для объяснения комплекса психических феноменов субъекта, в лучшем случае перенесенных в прошлое. Но они едва ли отражают историческую динамику, в которой актуально само отношение к прошлому, приводящее не только к ощущению причастности и слитности с ним, но радикальнейшей индивидуализации вопрошающего в качестве «Я», оказавшегося под вопросом. Это ставит проблему выхода за пределы субъективности и традиции при философской интерпретации истории, что намечается уже у Э. Гуссерля и М. Хайдеггера. В этом смысле о кризисе феноменологии, решающей под видом эпистемологических задач онтологические и метафизические проблемы, говорят Ж. Деррида, М. Дюфрен, Э. Левинас, А. Михайлов, П. Рикер, Р. Рорти и др.

Следует акцентировать также внимание на ряде работ отечественных философов (Г.А. Антипов, А. И. Афанасьева, Э. А. Баллер, Л. П. Буева, Н. В. Буянова, О. И. Джиоев, Н. П. Дубинин, В. К. Егоров, В. А. Ельчанинов, Н. М. Есипчук, М. П. Завьялова, В. Д. Плахов, М. Б. Туровский, Ю. А. Харин, Т. М. Ярошевский и многие др.), в которых с методологических позиций анализируются проблемы социально-исторического опыта, преемственности, традиции. Результаты этих исследований, выявившие специфику, содержание, формы реализации исторического опыта способствовали обоснованию автором диссертации наиболее адекватного концепта для интерпретации философско-исторических представлений.

Итак, вопрос об исходных основаниях философско-исторического мировидения в науке остается открытым, что подчеркивает проблемность темы данного диссертационного исследования.

Цель и задачи исследования

Анализ и оценка степени изученности проблемы позволяют сформулировать цель исследования — логически вывести, теоретически аргументировать существование исходных оснований философско-исторического мировидения и обосновать концепт, продуктивный для понимания философско-исторических воззрений. Данная цель предполагает прояснение смысла и значения постоянного стремления различных поколений исследователей к философскому переописанию истории.

Для достижения данной цели диссертант ставит следующие задачи:

1) Критически проанализировать метафизические предпосылки философского построения всемирной истории и предложить более адекватный методологический подход для исследования;

2) Исследовать и систематизировать методологические основания философского построения всемирной истории;

3) Обнаружить и теоретически аргументировать общие способы реализации методологических оснований;

4) Актуализировать и доказать существование исходных оснований фи-лософско-исторического мировидения;

5) Выявить природу данных оснований и обосновать концепт, эффективный для интерпретации философско-исторических воззрений;

6) Раскрыть смысл и эвристическое значение данного концепта для понимания философско-исторических воззрений.

Научная новизна и результаты исследования содержатся в следующих положениях, которые выносятся на защиту:

1. Впервые в отечественной литературе проведен методологический компаративистский анализ философских концепций всемирной истории, выполненных в различных традициях, в результате которого систематизированы представления об историческом процессе в рамках следующих доминирующих тенденций: исторический универсализм, исторический параллелизм, исторический номинализм, исторический концептуализм.

2. Выявлены уровни метафизических предпосылок, а также определены, разведены, дополнены и систематизированы методологические основания философского построения всемирной истории (целостности, полярности, направленности, единства, исторического) и вариативные пути их использования. В отличие от доминирующих в науке представлений, показано следующее: а) все философские проекты всемирной истории, в том числе Н. Данилевского, О. Шпенглера и А. Тойнби, представляют собой программы всемирно-исторической целостности, интерпретируемой в следующих вариациях: завершенная непрерывная целостность, незавершенная непрерывная целостность, незавершенная дискретная целостность, органическая целостностьб) всемирно-историческая целостность задается благодаря явной или неявной апелляции исследователей, в том числе К. Маркса и Ф. Энгельса, к метафизическим предпосылкам (провидение, естественная разумность, прафеномен, материальная или органическая сила, непостижимая тайна одухотворения и т. д.). в) при интерпретации всемирно-исторической целостности основная эпистемологическая нагрузка приходится не на метафизические предпосылки или результаты исторических исследований, а на трансценденталии логического, онтологического, гносеологического и этического характера как синтез метафизического и исторического, абсолютного и относительного. г) акцент на трансценденталиях позволяет обосновать правомерность определения истории в качестве метафизической реальности временного, единства исторического бытия и исторического сущего. Однако, в отличие от Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, мы считаем, что целесообразность данной дефиниции обусловлена не утверждением чистого спонтанного полагания изначальной априорности на историю, а, во-первых, специфическим положением философско-исторического субъекта, одновременно имманентного и трансцендентного историческому процессу и всегда оказывающегося в качестве трансцендирующего под вопросом, на который сознание не может дать ответво-вторых, его способностью интуитивного улавливания абсолютного и вечного, но невозможности их вербального выражения в чистом, непротиворечивом, видев-третьих, очевидным положением, в соответствии с которым для каждого исторического сущего характерен общий способ быть включенным в историю, который не выбирается с тем или иным народом, но обнаруживается лишь в нем.

3. Обнаружены и сформулированы общие способы реализации методологических оснований, связанные с координацией (согласованием) логического и исторического, неисторического и исторического, циклического и линейного, метафизического и исторического, природного и исторического, материального и духовного, объективного и субъективного в синтезе общей картины всемирной истории с последующей абсолютизацией одной из сторон в нем, что позволяет выявить существование единого поля философско-исторической рефлексии.

4. Исходя из специфики, структуры и содержания общих способов координации, логически выведены и определены исходные основания философско-исторического мировидения, названные трансцендентальными (антиномичность, триадичность, абсолютизация и эгоцентризм) — раскрыта их бытийно-сущая природа как атрибутов исторического опыта.

5. Наряду с существующими в отечественной литературе традиционными представлениями об опыте как способе включенности поколений в историю, обосновываются следующие тезисы: а) исторический опыт как «механизм» адаптации поколений раскрывается через взаимопроникновение трансцендентальных регуляторов (оснований), задающих формы, направленность и цель философско-исторической познавательной деятельностиб) исторический опыт как процесс и результат деятельности не исчерпывается традицией, поскольку, во-первых, предполагает новацию, а во вторых, является бытийной основой и традиции, и новации. Ведь для того, чтобы результат мог воплотиться в последующей деятельности, он должен имманентно содержать не только параметры предшествующей деятельности, преломленные через конкретно-исторические обстоятельства, но и деятельности вообще.

6. Обоснована эвристичность концепта «исторический опыт» через сформулированный на его базе метод трансцендентального историзма — способ понимания философско-исторических воззрений, в котором основная эпистемологическая нагрузка приходится на трансцендентальные основания, составляющие атрибутивные характеристики опыта. Данный метод позволяет по-новому решить ряд принципиальных вопросов: а) отказаться от тезиса о том, что основная антиномия философии истории состоит в противоречии между субстанциализмом и историзмом, и определить ее с акцентом на трансцендентальные пределы философско-исторического мировидения, то есть на противоречие между, казалось бы, бесконечными возможностями субъективной исторической интерпретации и объективными границами познавательной значимости историиб) понимать под историчностью не априорную языковую однозначность в инвариантном (Э. Гуссерль), не нарративистскую двусмысленность (Ж. Дер-рида), не единство трансцендентности (К. Ясперс), а смысл непрерывного стремления различных поколений исследователей к философскому переописанию истории, который выходит за рамки языковой интенции и раскрывается в явном или не явном желании мыслителя прийти к единству трансцендентальное&trade- (метафизического и исторического, всемирного и локального, исторического бытия и исторического сущего, однозначного и двусмысленного и т. д.) с тем, чтобы определить место своей страны, народа в историив) утверждать, что тезисы о начале и конце, завершенности и незавершенности, единстве и многообразии истории не только эмпирически нагружены в концепциях, но и несут в себе скрытый символический смысл, означающий, с одной стороны, границы познавательной значимости истории, за которыми простираются смыслы, не доступные человеческому интеллекту, а с другой — объективно обусловленное стремление ученого к трансцендентному творческому прорыву с тем, чтобы преодолеть дуализм приватного и публичного, абсолютного и относительного, понятного и непонятного.

Методологическая и источниковая база исследования. Философско-методологическую базу диссертации составляют основные положения экзистенциального историзма и феноменологии. В качестве наиболее значимых для философского анализа можно считать тезисы Э. Гуссерля и М. Хайдеггера об истории как метафизической реальности временного, единстве исторического бытия и исторического сущегоо первично-онтологических структурах деятельности, изначальной априорной очевидности, универсальной историчности, историческом опыте как основании всякой историчности.

Источниковая база диссертации включает наиболее известные философские концепции всемирной истории, выполненные в различных традициях.

Н. Бердяев, Д. Вико, Г. Гегель, И. Гердер, Н. Данилевский, О. Конт, К. Маркс и Ф. Энгельс, Г. Спенсер, И. Фихте, А. Тойнби, А. Тюрго, О. Шпенглер, К. Ясперс).

Научно-практическая ценность и апробация основных положений диссертации. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы учеными для разработки методологических и философских проблем истории и исторической науки, а так же для корректировки и написания лекций и спецкурсов по философии истории и культуры для студентов и аспирантов общих и философских специальностей.

Основное содержание и важнейшие выводы диссертации апробированы в следующих формах: 1) в обсуждениях научных докладов «Трансцендентальные явления: иллюзия или реальность», «Истоки и смысл трансцендентализма», «Ключевые проблемы философии истории» на научных семинарах кафедры философии Алтайского государственного университета- 2) в выступлениях с докладами «Историческое сознание и культура» на всесоюзной конференции в г. Душанбе 28 сентября 1989 г. и «Значение социально-исторического опыта в аспекте качественной определенности поколения» на первых Алтайских межрегиональных чтениях философов, экономистов и социологов 2−3 октября 1989 г.- 3) в обсуждении диссертации на заседании кафедры философии Алтайского государственного университета 7 июня 1999 г.- 4) в монографии «Горизонты философско-исторической рефлексии», многочисленных научных статьях, тезисах докладов- 5) в спецкурсе по философии истории для аспирантов и соискателей- 6) в лекциях по социальной философии для студентов исторического факультета- 7) в обсуждении диссертации не заседании кафедры философии истории Томского государственного университета 29 октября 1999 г.

Диссертация обсуждалась на экспертной комиссии при диссертационном совете философского факультета Томского государственного университета 6 марта 2000 г. и была рекомендована к защите.

Структура диссертации подчинена цели и основным задачам исследования. Она состоит из трех глав, введения, заключения библиографии в количестве 234 работ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Резюмируя основные положения проведенного исследования необходимо сказать следующее. Для осуществления поставленной в работе цели нами была поднята проблема метафизических предпосылок философского построения всемирной истории.

В результате анализа методологических проектов философии истории, выполненных в различных традициях, представилось возможным говорить не только о симптомах кризиса, но и возрождения метафизической проблематики философии истории.

Была обоснована мысль о том, что это возрождение должно осуществляться по пути переосмысления философско-исторического наследия с точки зрения скрытого, завуалированного в нем понимания истории как метафизической реальности временного (или трансцендентальной реальности), единства исторического бытия и исторического сущего.

Для теоретического подтверждения данной версии возникла необходимость исследования методологических оснований альтернативных философских построений всемирной истории, что, согласно избранной методологической установке, должно было неизбежно вывести на общие способы реализации данных оснований и единые исходные основания философско-исторического мировидения (или трансцендентальные основания).

Для наиболее эффективного проведения компаративистского анализа был избран метод рефлексии, благодаря которому предполагалось исследовать представления об историческом процессе на различных уровнях: онтологическом, этическом, гносеологическомэмпирическом, методологическом, фи-лософско-историческом.

В результате анализа методологических оснований философского построения всемирной истории получены следующие результаты.

Систематизированы альтернативные интерпретации всемирно-исторической целостности (завершенная непрерывная целостность, незавершенная непрерывная целостность, завершенная органическая целостность, незавершенная дискретная целостность).

Выявлены основные тенденции в понимании структурно-функциональной специфики всемирной истории (исторический универсализм, исторический параллелизм, исторический номинализм, исторический концептуализм).

В рамках альтернативных интерпретаций периодизации человеческого существования (природа — история — природа-доистория — история — постистория) определены общие атрибутивные характеристики истории (историческое самосознание, традиция, историография, свобода, государственность и т. д.).

Обоснована мысль о том, что связанные с версиями полярности и преобладающие (а не исключительные) в концепциях акценты на линейном, циклическом или спиралевидном видении исторического развития обусловлены, прежде всего, доминированием в построениях какого-то одного из трех обозначенных уровней (эмпирического, методологического, философско-исторического).

Зафиксировано явное или неявное стремление исследователей к поиску исторического единства, которое представлено в концепциях в форме транс-ценденталий логического, онтологического, гносеологическогои этическогоха-рактера. Доказано, что данные трансценденталии в плане философского понимания истории несут в себе основную эпистемологическую нагрузку и сопро-вождаютсяэмпирическими, но методологически отвлеченными от калейдоскопа феноменального мира, иллюстрациями (государство, нация, формация, цивилизация, культурно-исторический тип, философия, религия, наука и ее априорные основания и т. д.).

Аргументировано оптимальное совпадение взглядов на историческое в ноуменальном аспекте. Показано, что сущность исторического интерпретируется в понятиях становления, динамики, необратимости, духовности и т. д.

Обнаружены общие способы реализации методологических оснований. Они идентифицированы как методы координации исторического и логического, исторического и неисторического, линейного и циклического, исторического и метафизического, природного и историческогоматериального и духовного, объективного и субъективного в синтезе общей картины всемирной истории с последующей абсолютизацией одной из сторон в нем.

Доминирующий акцент в объяснении на трансценденталиях, а также структура и содержание общих методов координации, позволили, с одной стороны, сделать вывод, о недостаточности методологических средств исторического познания для философского построения всемирной истории, а с другой — актуализировать существование единого поля философско-исторической рефлексии и трансцендентальных оснований философско-исторического миро-видения (исторической антиномичности, традичности, абсолютизации, эгоцентризма).

Исходя из анализа содержания и характера связи трансцендентальных оснований, последние определены в качестве атрибутивных характеристик исторического опыта — способа адаптации человечества, раскрывающегося во взаимопроникновении метафизических, природных и социальных составляющих.

Подчеркнута трансцендентальная природа опыта. Она проясняется, с одной стороны, в его понимании в качестве формы исторического бытия, априорного единства исходных оснований философско-исторического мировидения, не схватываемого в вербальном виде и объективного по отношению к деятельности исторических субъектов. Аргументирована мысль о том, что благодаря трансцендентальным основаниям задаются формы, направленность и цели познавательной деятельности. С другой стороны, опыт интерпретируется как форма исторического сущего — процесс и результат взаимодействия поколений по поводу хранения, передачи, отбора и реконструкции культурного наследия.

В целом доказано, что идея исторического опыта оптимально раскрывается не в дефинициях исторического сущего (деятельности и результата, традиции и новации, цикличности и историчности, рациональности и иррациональности), а в дефиниции единства исторического сущего и исторического бытия.

1 и ^ о.

С этой точки зрения историческии опыт определен в качестве одной из трансцендентальных форм жизни с имманентно присущей этой форме ценностной ориентацией, то есть необходимой потребностью поколений, расположенных на историческом «древе», удовлетворять взаимные духовные запросы.

Обоснована целесообразность и эвристичность концепта «исторический опыт» для интерпретации философско-исторических воззрений.

Целесообразность видится в том, что, во-первых, в понятии опыта имманентно предполагаются исторические трансценденталии более частного характера. Во-вторых, здесь отчетливо фиксируются действительные носители истории, то есть поколения, относительно которых задается пространственно-временной континуум, пульсация, ритмика и т. д. исторического сущего. В-третьих, именно в данном понятии отражается специфика истории как особой формы бытия.

Эвристичность концепта раскрывается через сформулированный на его основе метод интерпретации философско-исторических концепций — трансцендентальный историзм — в котором основная эпистемологическая нагрузка приходится на трансцендентальные основания, составляющие первично-онтологические характеристики опыта.

На основе данного метода переосмыслен ряд принципиально важных вопросов: об отношении субстанциализма и априоризма, субстанциализма и радикального историзма, о роли метафизического в познании.

Переформулирована основная антиномия философии истории с акцентом на трансцендентальные пределы философско-исторического мировидения, то есть на противоречие между, казалось бы, бесконечными возможностями субъективной исторической интерпретации и объективными границами познавательной значимости истории.

Определены смысл и значение историчности — непрерывного стремления различных поколений исследователей к философскому переописанию истории. Показано, что философско-историческое творчество обусловлено явным или неявным желанием ученого прийти к единству трансцендентальное&trade-, то есть тождественности сущего и бытия, локального и всемирного, приватного и публичного, сознания и истории с тем, чтобы актуализировать значимость собственной исследовательской работы.

Обнаружен скрытый смысл философских представлений о завершенности и незавершенности, единстве и многообразии истории. Показано, что данные представления отражают, с одной стороны, границы познавательной значимости истории, за которыми простирается область абсолютного, невыразимого в вербальной формеа с другой — непрерывное объективно обусловленное стремление исследователя к преодолению дистанции между собой как гражданином страны и гражданином мира, между понятным и непонятным и т. д.

Необходимо, конечно, остановится и на том, какое принципиальное значение имеют сделанные нами выводы для науки, кроме того, что они позволяют переосмыслить и систематизировать целый конгломерат философско-исторических концепций и решить по-новому ряд ключевых проблем. Очевидно, что ценность исследования методологического характера состоит, прежде всего, в выработке новых подходов. И в этом свете возникает уместный вопрос о перспективности философских исследований в свете предложенной методологии.

Безусловно, что в данной диссертационной работе не удалось избежать теоретических натяжек, так как и наши воззрения обусловлены доминированием трансцендентальных оснований. Выражаясь на языке деконструктивистов, мы не оказались в роли «последнего философа». Можно, например, утверждать, что идея трансцендентальности опыта вытекает из идеи метафизической целесообразности, организованности природы, в лоне которой каждому и всему отведена своя роль и свои ритмы, а значит и нам не удалось в данном плане избежать натурализации и метафизации истории. Или, например, можно декларировать, что с точки зрения спекуляции, провиденциалистический историзм ничем не отличается от трансцендентального, так как в одном случае метафизическое выводится за пределы истории, субстанциализируется, а в другом — объявляется ее формой.

Преодолеть подобного рода спекуляции, как мы уже подчеркивали выше, исследователь не может. И не в этом ключе необходимо очерчивать перспективы дальнейшей работы. Другой вопрос, что спекуляция должна быть доведена до минимума. И в этом смысле трансцендентальный историзм, исходящий в интерпретации из исторического опыта поколений, куда более подходит, нежели Провидение, оторванное от истории. Конечно, мы не можем выйти за рамки единого поля философско-исторической рефлексии, но это отнюдь не говорит о том, что резервы рефлексии исчерпаны. Необходимо различать ситуацию трансцендентальных пределов и гносеологического тупика. Мы же, скажем, не впадаем в отчаяние оттого, что не можем чувствовать и мыслить в четырехмерном пространстве, хотя прекрасно понимаем, что оно существует. Мы, например, способны увидеть максимум три стороны дома, а четвертая, не менее реальная, всегда остается вне нашего поля зрения. Человек в своем познании не в состоянии выйти за пределы трансцендентальной формы, но великолепным образом может расширять гносеологический диапазон в этих пределах.

Было бы опрометчиво полагать, что полюса антиномий связаны лишь феноменами абсолютизации и эгоцентризма. Наверняка набор этих связей более широк. Вспомним хотя бы «динамическую схему» А. Бергсона, уходящую корнями в первичные данности сознания. Вероятно, она имеет отношение к мотивации поведения исторического Ego, предрешает абсолютизацию им тех или иных сторон в синтезе, координирует ретроспективно-перспективное мирови-дение. Или возьмем, например, явно или неявно спроецированные два экрана истории в философских построениях и два плана в бессознательных сновидениях. Очевидно, что это не простое совпадение, что здесь имеется какая-то связь, общая для всех трансцендентальных явлений, в том числе и опыта. Иными словами, встает проблема дальнейшего выявления трансцендентальных оснований философско-исторического мировидения, непосредственно «привязанных» к историческому опыту.

Представляется также, что, сформулированный нами концепт «исторический опыт» необходимо требует переосмысления роли и значения мифологии в философском постижении истории. Нами была уже актуализирована эта проблема в связи с явлением исторической инверсии как рудиментарной формы историзма. Присутствие социально-исторической, а не только природной, ритмики в мифологии не вызывает сомнения. Конечно, мифология мифологии рознь, и, видимо, лишь с какого-то определенного периода господства данного мировоззрения пробуждается дремлющее в недрах опыта-бытия историческое миросозерцание, что, кстати, подчеркивал еще Д. Вико. Что такое это историческое миросозерцание? Как выразить его? При отсутствии в мифологическом жанре творчества персонифицированного волящего Провидения или отчетливо выраженного «чистого» логического принципа едва ли уместно предполагать доминирующую роль трансценденталий в объяснении. Здесь мы имеем дело с историзмом, фиксирующим скрытые мировоззренческие пласты, а потому, видимо, необходима ориентация на обнаружение каких специфических исторических экзистенциалов, а точнее, эмпириалов, быть может, в формальном плане похожих на те, что используются в экзистенциализме для характеристики человеческой реальности, самосознания. Возможно, анализ мифологического наследия на базе предложенной нами методологии помог бы открыть неожиданные горизонты философско-исторического построения. Ведь апелляция к документированию, историографии и т. д. как атрибутивным характеристикам исторического процесса, скорее всего, обусловлена убежденностью в преимуществе рациональных способов постижения мира над иррациональными. Но такое убеждение весьма спорно, если не для исторической науки, то, во всяком случае, для философии истории. Мы уже акцентировали внимание на расширении познавательных способностей человека в процессе бессознательных или анормальных состояний. Конечно, сновидения — это не совсем подходящая иллюстрация. Но романтики, например, говорили о психологическом вживании в ткань истории, экзистенциалисты актуализировали феномен пограничных ситуаций и т. д. Думается, что в этом смысле несомненным кладезем для философского осмысления исторического процесса являются обычаи, обряды, праздники и т. д., в содержании которых имманентно скрыто то, что не записывалось, но отражает отношение к истории. Быть может, через эти явления, внутренне связанные с мифологией и историческим опытом, и удастся выйти на эмпириалы.

Конечно, предложенные версии дальнейшего исследования проблемы достаточно гипотетичны и требуют детального анализа, но не иллюзорны, и несут в себе, как нам представляется, определенный научный смысл.