Рубеж XVIII — XIX веков был ознаменован в культурной жизни России интенсивным и напряженным диалогом как между отдельными уровнями самой русской культуры, так и между культурой России как целым и, ее европейским контекстом и окружением1. Европа же в этот период — XVIII век — переживала время расцвета эпохи Просвещения2, эпохи, стремившейся устроить жизнь по законам Разума, освободившегося от стеснявших его «предрассудков», «суеверий», «традиций». Европейское Просвещение — это унаследованныйс XVII века технический прогресс и механистическая космология, увеличение срока жизни и новый взгляд на1 смерть, становление либерально-конституционной модели государственности и разработка в философии теорий естественных и гражданских прав человека и народного суверенитета, а главное, формирование у представителей образованного общества нового стиля мышления под девизом «имей мужество пользоваться собственным разумом"3.
Естественно, что основным содержанием активного политического и интеллектуального диалога России с Западом в рассматриваемый период, который можно назвать очередным этапом ее европеизации, являлось знакомство с Просвещением и формулирование своего отношения к нему. Эту работу выполняла интеллектуальная элита страны, состоявшая в начале XIX века преимущественно из дворянства, — именно она осмысляла идущие из-за рубежа инновации, сопоставляя их с имеющимися в обществе традициями и нормами жизни. Очевидно, что не все дворяне обладали способностью и вкусом к интеллектуальной рефлексии, но лишь небольшая.
1 Лотман ГО.М. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 87.
2 Шоню П. Цивилизация Просвещения. Екатеринбург, 2008. С. 11.
3 Как писал Эрнст Кассирер, философия Просвещения «заключается вообще не столько в чьих-то концепциях самих по себе, сколько в форме и характере самой мыслительной деятельности» — Кассирер Э. Философия Просвещения. М., 2004. С. 12.
часть представителей благородного сословия — люди хорошо образованные, свободно владевшие несколькими иностранными языками, чтобы читать современные в ту пору философские и художественные тексты, нередко сами при этом занимавшиеся литературным творчествомизданием журналов и альманахов, задававшие тон в салонной беседе. К их числу относились Николай Михайлович Карамзин, приобретший известность в обществе своими «Письмами русского путешественника», редактор очень популярных журналов, например, «Вестника-Европы», с числом подписчиков в 1200 человек, и автор вызвавшей не меньшее любопытство «Истории государства Российского" — Александр. Семенович Шишков, бывший средоточием и идейным лидером круга петербургских литераторов под названием «Беседа, любителей: русского слова», а затем весьма деятельным президентом Российской академии-, Федор Васильевич Ростопчин — душа московских светских салонов, прославившийся? далеко за пределами первопрестольной столицы своими антифранцузскими памфлетами, вызвавшимицелую волну подражателей, и Сергей Николаевич Глинка, редактор и издатель «Русского вестника» — журнала, небезызвестного читающей публике своим откровенно патриотическим содержанием, сочинитель «Русскойистории? в пользу воспитания». Указанныедеятеликак и другие представителиинтеллектуальной? элиты, сравнивая европейский опыт с отечественным (смотря на Россию в европейское зеркало, по выражению Ю.М.Лотмана1), размышляли над вопросами о судьбе и историческом призвании России в мире, об истоках российской государственности и влиянии их на современное им состояние страны, об идеале, к которому должно стремиться российской империи и ее подданным. Появление у интеллектуалов подобных вопросов было связано с процессом самопознания русской культуры, причем Карамзин, Шишков, Ростопчин и Глинка, предлагая свои варианты ответов.
1 Лотман Ю. М: Современность между Востоком и Западом //Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 748. * - на них, были схожи в предпочтении «старины» «новизне», «традиции» -«реформе», России «древней» — России «новой». Такое ценностное предпочтение характерно для консервативной мысли, яркими представителями которой в России начала XIX века являлись изучаемые герои.
Выбор объекта исследования — личностей Карамзина, Шишкова, Ростопчина и Глинки — объясняется тем, что указанные деятели были теоретиками раннего русского консерватизма. Консерватизм как явление очень, многолик: можно выделить «неосознанный» консерватизмопределенное умонастроение, комплекс ментальных и поведенческих установок, противящийся любым новшествам, которые грозят нарушить психологически комфортный, привычный и устоявшийся уклад жизни (здесь консерватизм смыкается с традиционализмом1). В более ¦ узком смысле консерватизм трактуется как определенная идеология, разработанная и продуманная политическая доктрина теоретиков-интеллектуалов. В России рубежа ХУІІІ-ХІХ веков многие представители благородного сословия были психологически склонны к консервативному идейному комплексу, но не подвергали своих взглядов сознательному осмыслению. В отличие от них, выбранные для изучения деятели — Карамзин, Ростопчин, Шишков и Глинкавыражали свои политические і симпатии и антипатии в четкой и отрефлексированной форме теоретических рассуждений, что значительно облегчает анализ их ценностных и мировоззренческих ориентаций. Кроме того, их роль как теоретиков-интеллектуалов заключалась в том, что они задавали общий тон в среде недовольных правительством «справа», активно распространяя свои идеи в обществе путем устных выступлений, а также со страниц периодической печати, публицистических произведений, памфлетов, манифестов, афишек, трудов по русской истории. В результате своей.
1 Выраженная здесь трактовка идет в русле идей Карла Манхейма: Манхейм К. Консервативная мысль //" Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994 С. 593, 596. деятельности они формулировали для своих образованных современников определенный набор понятий и образов, которые служили идейным фундаментом для осмысления в критическом духе проводимых верховной властью реформ в экономической и социально-политической областях, в сфере просвещения.
Предметом исследования являются мировоззренческие и общественно-политические взгляды консерваторов, их система ценностей, стили поведения в публичной сфере и культурные практики частной повседневной жизни в социокультурном контексте эпохи конца XVIII — первой четверти XIX века.
Указанные хронологические рамки исследования объясняются двумя факторами. Во-первых, на индивидуальном уровне личных судеб Карамзина, Шишкова, Ростопчина и* Глинки это было время их наибольшей социальной активности, когда их теоретические произведения и практическая деятельность вызывали широкий общественный резонанс и оказывали существенное влияние на политическую и культурную жизнь России. Во-вторых, на уровне судьбы российского дворянства в целом (к которому по своему социальному статусу принадлежали изучаемые деятели) данный-период является важной эпохой в развитии сословного самосознания. По словам Е. Н. Марасиновой, начало XIX в. характеризуется столкновением традиционных ценностей, принятых в среде дворянства, с уже осознанными альтернативными ориентациями1. На материале таких переходных эпох очень перспективно изучение менталитета деятелей прошлого, выявление взаимодействия в их мировоззрении картин мира и блоков идей, принадлежащих разным типам культур — традиционной и модернизирующейся.
1 Марасинова E.H. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (По материалам переписки). М., 1999. С. 5.
Методологическая основа исследования. В качестве макрообъяснительной модели выбрана теория модернизации, анализирующая процесс перехода от аграрного общества традиционного типа к современному индустриальному и сопутствующие этой трасформации изменения в различных сферах его жизни.
Невозможно понять исторический смысл модернизации, не обратившись к анализу ее социокультурной составляющей, а именно, культурных оснований модернизации, сопровождающих ее социокультурных конфликтов, изменения ментальности и моделей поведения участников модернизационного процесса1. Одним из неотъемлемых процессов модернизации является изменение системы ценностей и формирование новой духовной среды, основанной на индивидуализации ценностных ориентаций, независимости от внешних авторитетов, секуляризации и рационализации общественного сознания, сциентизме, способности приспосабливаться к окружающим изменениям, открытости к инновациям, ориентации на мобильность, успешность, социальную активность. Используя методологический инструментарий теории модернизации, можно таким образом определить, к какому типу личности — традиционному или новому, со свойственными ему механизмами сознания, проявлявшимися в стиле поведения, принадлежат изучаемые герои.
Кроме того, современному этапу развития этой теории свойственно •представление, что на ход и характер модернизационного процесса в целом оказывают влияние как исходная социокультурная модель общества, его традиционные ценности и нормы, так и социальное поведение отдельных его членов — представителей властной, деловой или интеллектуальной элиты, которые своими действиями могут способствовать или препятствовать проведению преобразований. Для изучения роли личностного фактора в.
1 Социокультурный контекст отечественных модернизаций // Опыт российских модернизации. XVIII — XX века. М&bdquo- 2000. С.88−89. процессе реформирования страны необходимый инструментарий дает акторная модель теории модернизации1, с помощью которой можно поставить вопрос об индивидуальном вкладе рассматриваемых деятелей в ход социально-политических и культурных изменений в российском обществе рубежа XVIII — XIX веков.
Карамзин, Шишков, Ростопчин и Глинка, без сомнения, разделяли общий комплекс • консервативных идей (апологию государства и сильной власти, органицистское представление об устройстве общества, убеждение, что с помощью воспитания можно исправить изначально злую природу человека). Вместе с этим, большой интерес представляют различия изучаемых деятелей. Они были очень непохожи, друг на друга — и в психологическом складе личности (пылкий, наивный и восторженный Глинка, сдержанный и скептичный Карамзин, вспыльчивый, резкий, склонный к буффонаде и сарказму Ростопчин, почитающий установленный правила, несколько боязливый, но вместе с тем упрямый в отстаивании своей позиции Шишков), и в механизмах восприятия мира (образно-эмоциональное у Глинки, философски-рассудочное у Карамзина), и в особенностях своего социального поведения (погруженный в свои размышления, вечно служащий объектом для насмешек высшего общества Шишков и признанный салонный оратор, душа светских бесед Ростопчин). Поэтому, чтобы подчеркнуть их общие позиции и отличительные черты, в работе применялись индивидуализирующий и генерализирующий подходы, а также социокультурный и личностно-психологический, сформировавшиеся в рамках «новой исторической науки». В целом, работа написана на стыке проблемных полей «интеллектуальной истории» и «персональной истории». Подходы первой из них использовались для изучения мыслительного.
1 Побережников И. В. Переход от традиционного общества к индустриальному обществу. Теоретико-методологические проблемы модернизации. М., 2006. С. 95.
2 О базовых положениях консервативного идейного комплекса см.: Российские консерваторы. М., 1997. С. 13. инструментария, тех социокультурно заданных способов осмысления окружающего мира и социума, которые применяли рассматриваемые деятели. Обращение к методикам «персональной истории» позволило исследовать частную, приватную, эмоционально-чувственную, внутреннюю жизнь — «историю души» изучаемых героев1.
Из специально-научных методов в работе использованы историко-сравнительный, историко-системный и историко-генетический методы.
Историография по теме довольно обширна. Начало изучению творческого наследия Карамзина было положено еще при его жизни, когда в печати появились первые отклики историков на «Историю государства Российского». М. Т. Каченовский в 1819 г. в «Вестнике Европы» раскритиковал «Предисловие» Карамзина, Н. С. Арцыбашев в этом же журнале в 1822—1826 гг. опубликовал ряд статей с ученой критикой источников, которыми пользовался историограф, в 1822—1824 гг. в «Северном архиве» в вольном переводе Ф. В. Булгарина была опубликована критика польского историка И. Лелевеля, которому не понравилось в «Предисловии» л описание Карамзиным древних историков. Эти публикации вызвали волну возмущенных откликов карамзинистов, сам же Карамзин, верный своему правилу не вступать в дискуссии («Умею быть благодарным, умею не л сердиться и за брань. Не мое дело доказывать, что я как Папа безгрешен»), признал критику М. Т. Каченовского «весьма поучительной и добросовестной» и избрал его в члены Российской академии. Работы первых биографов Карамзина, А. Старчевского и А. Д. Галахова, представляли собой сводку данных по его биографии (как и аналогичные труды биографов Ростопчина — А. Терещенко и Д.Н.Бантыш-Каменского), тем менее работа.
1 Репина Л. П. Личность и общество, или история в биографиях // История через личность: историческая биография сегодня. М., 2005. С. 8. Лелевель И. Рассмотрение «Истории государства Российского» г. Карамзина // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 125.
3 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмшриеву. СПб., 1866. С. 276.
А.Старчевского интересна тем, что ее автор опирался на устные источникивоспоминания современников историографа1.
В середине XIX века положение источниковой базы, необходимой для изучения ранних русских консерваторов, существенно улучшилось. В 1853 г. было издано первое собрание сочинений Ростопчина, в 1858 г. — большой комплекс переписки с братом Карамзина, в 1862 г. увидел свет внушительный по объему том его «Неизданных сочинений и переписки.», специально к юбилею историографа в 1866 г. были выпущены «Письма Н. М. Карамзина к И.И.Дмитриеву»" - публикацию всех этих документов современники определили как «загробное обращение к ним Карамзина"3. Четыре года спустя в Берлине Н. Киселевым и Ю. Самариным были изданы в двух томах «Записки, мнения и переписка адмирала А.С.Шишкова"4. В результате историки были вооружены большим массивом источников личного происхождения, которые наряду с уже имевшимися в их распоряжении литературными и публицистическими произведениями консерваторов, изданными еще при жизни их авторов, и материалами периодической печати Глинки и Карамзина давали возможность всесторонне изучить жизнь и творчество основоположников русского консерватизма.
Официальная оценка личности Карамзина в дореволюционной историографии принадлежала перу М. П. Погодина, высочайше удостоенного за труды по карамзиноведению ордена св. Станислава 1 степени5. Начав свою научную карьеру с критики концепции историографа (тема магистерской диссертации М. П. Погодина «О происхождении Руси» выросла из замечаний.
1 Старчсвский А. Николай Михайлович Карамзин. Сочинения А.Старчевского. СПб., 1849, Галахов А. Д. Карамзин. Материалы для определения его литературной деятельности. Статья 1 // Современник. 1853. № 1, отдел IIIТерещенко А. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. 4.II. Канцлеры. СПб., 1837- Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей русской земли. Ч.Ш. СПб, 1847.
2 Ростопчин Ф. В. Сочинения. СПб., 1853- Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866- Переписка Н. М. Карамзина // Атеней. 1858. № 19−28- Неизданные произведения и переписка Николая Миха1шовича Карамзина СПб., 1862.
3 Карамзин. Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 1027.
4 Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова. Т.1, 2. Берлин, 1870.
5 Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 1028. на «Историю.» Карамзина) и пережив резкий конфликт с карамзинистами из-за перепечатывания в 1828 г. в «Московском вестнике» «Замечаний на Историю государства Российского» Н. С. Арцыбашева, М. П. Погодин впоследствии демонстративно подчеркивал свою приверженность Карамзину. В «Историческом похвальном слове Карамзину» он определил заслуги историографа в области «языка, словесности и истории"1, а в 1866 г. издал фундаментальный труд — «Николай Михайлович Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников», построенный как монтаж исторических документов и представляющий собой новый жанр исторической биографии. Апологетическую оценку Карамзина, которую проводил М. П. Погодин, полностью разделял Я. К. Грот, отметивший не только научные заслуги Карамзина перед русской наукой, но и то благотворное влияние, которое оказывал историограф, «как высокий гу моралист», на современное ему общество. Главная проблема, с которой сталкивались все защитники Карамзина, заключалась в необходимости примирить постулируемую ими прогрессивность позиции историографа с положениями его «Записки о древней и новой России». Выход был найден в тезисе о «гражданском мужестве» Карамзина, не побоявшегося обратиться к самодержцу со словами критики его курса3, и в замечании о том, что взгляды о благодетельности крепостничества были свойственны «многим лучшим людям того времени"4. Собеседником «великих людей России» в изложении Н. С. Тихонравова оказывался и Ростопчин. В обстоятельной статье, посвященной ему и построенной как подборка исторических источников, исследователь пришел к выводу, что публицистические произведения.
1 Погодин М. П. Историческое похвальное слово Карамзину.// Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 607.
2 Грот Л. К. Очерк деятельности и личности Карамзина // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 687.
3 Погодин М. П. Указ. соч. С. 635.
4 Грот Я. К. Указ. соч. С. 675.
Ростопчина имели «спасительное действие <.> на массу"1. Не менее полезными для Отечества оказывались под пером военных историков А.И.Михайловского-Данилевского и М. И. Богдановича и действия Ростопчина на посту генерал-губернатора Москвы в 1812 г.: поскольку описание положения в Москве до сдачи ее французам А.И.Михайловский-Данилевский брал из донесений Ростопчина Александру I, неудивительно, что он одобрял все • действия генерал-губернатора, в том числе его пропагандистскую кампанию, находя, что афишки Ростопчина «согревали теплую любовь к Престолу и возбуждали к > неприятелю ненависть и презрение"2.
К концу ХІХв. преобладающий тон • работ в историографии, посвященной раннему русскому консерватизму, сменился на критический и откровенно обличительный,. чему способствовал ряд факторов социокультурного характера. Во-первых, сказывалось свойственное пореформенной университетской профессуре либеральное умонастроение и о мирочувствование, в результате чего в консерваторах начала ХІХв. она видела подчас не исторических деятелей ушедшей в прошлое эпохи, а «живых» представителей, враждебного лагеря4, позицию которых она опровергала со всей страстностью политического спора (особенно это было свойственно А. А. Кизеветтеру, П. Н. Милюкову и С.П.Мельгунову). Во-вторых, — фатальным для исторической репутации Ростопчина оказался выход в свет романа Л. Н. Толстого «Война и мир"5 — художественный гений великого писателя создал столь яркий образ «реальнейшей реальности», что.
1 Тихонравов Н. С. Граф Ф.В.Растопчин и литература в 1812-м году // Сочинения Н. С. Тихонравова. Т.3,4.1. М., 1898. С. 379.
2 Михайловский-Данилевский А. Описание Отечественной войны в 1812 году, по высочайшему повелению сочиненное генерал-лейтенантом Михайловским-Данилевским. 4.2. СПб., 1839. С.336−338.
3 Нике H.H. Московская профессура второй половины XIX — начала XX вв. Социокультурный аспект. Автореф. дисс.канд. ист. наук. М&bdquo- 2004. С. 13.
4 Лотман Ю. М. «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзинапамятник русской публицистики начала XIX века // Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997. С. 589.
5 Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин: У основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007. С. 9. именно он стал определять историческую память о событиях 1812 года не только широкой публики, но и профессионального научного сообщества1. Наконец, в-третьих, свою роль сыграла и подчеркнутая официализация Карамзина, особенно ощутимо проявившаяся в ходе торжеств по случаю его юбилея в 1866 г. и доведшая до логического предела ту версию прочтения образа историографа как благонамеренного патриота, вернувшегося от «западной скверны» к почитанию Отечества и монарха, которую заложили еще Д. Н. Блудов и С.С.Уваров2. Эта официализация спровоцировала резко негативную реакцию в так называемых либерально-демократических кругах, которые, по словам А. Л. Зорина, «создали свой миф о Карамзине-консерваторе, сентиментальном помещике, который угнетал крестьян и умилялся пичужкам"3.
Наиболее рельефно этот взгляд на историографа проявился в четвертой части «Очерков общественного движения при Александре I» А. Н. Пыпина под названием «Карамзин. Записка о древней и новой России». В*отличие от своих предшественников, А. Н. Пыпин считал, что «историческое значение» Карамзина определяется не столько его вкладом в русскую литературу и историю, сколько содержанием его общественных взглядов и понятий4, всесторонний анализ которых привел исследователя к самым неутешительным выводам. По мнению А. Н. Пыпина, масонство оставило на взглядах Карамзина «отпечаток какой-то вялости общих воззрений, где сомнение никогда не дорастало до освежающего анализа, а гуманные идеи останавливались на степени какой-то расслабленной чувствительности, которая доходила до приторности на словах и бывала однако весьма черствой.
1 Подробнее об этом сюжете см: Экштут С. А. Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории. СПб., 2003. С. 104−140.
2 [Зорин А.Л., Немзер A.C., Проскурин O.A.] Человек, который пережил конец света // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб, 2006. С.796−797.
3 Там же. С. 797.
4 Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I. СПб., 2000. С. 203. на деле"1, что проявлялось, например, в барском произволе историографа по отношению к его крепостным, которые даже «восставали „миром“ -вероятно, не без причины»". Крепостнические замашки Карамзина, с издевкой отмечал А. Н. Пыпин, тем более удивительны от человека, «который хвалился нежностью сердца и страстной любовью к человечеству"3. Истинной причиной его консерватизма, по мнению исследователя, являлось «невысокое мнение о русском народе, мысль, что русский народ и не способен ни к чему иному, кроме того, что сделают из него его правители», а в целом влияние консервативных идей Карамзина на общество определялось как «вредное, деморализующее"4. Не остались без порицания А. Н. Пыпина и другие консерваторы. В исследовании религиозных движений при Александре I он обвинял Шишкова в том, что своей борьбой против Библейского общества адмирал усиливал духовный индифферентизм высшего общества5. Не лучше отзывался А. Н. Пыпин и о языковой программе Шишкова: «несколько слов, сказанных литературой в пользу нового образования, в пользу нескольких общих гуманных понятий, было ему довольно, чтобы поднять самые озлобленные обвинения."6.
Оценки А. Н. Пыпина развил и ужесточил Н. Н. Булич. В своем лекционном курсе, прочитанном в 1870-х гг. в Казанском университете, историк давал нелестные характеристики консерваторам александровского царствования. Так, например, «снедаемый оскорбленным самолюбием, при п пылкости, диких и грубых инстинктах своего татарского характера», Ростопчин представляется «мрачной личностью», Карамзин «в своем.
1 Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I. СПб., 2000. С. 211.
2 Там же. С. 261.
3 Там же. С. 259.
4 Там же. С. 277.
5 Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I. -СПб., 2000.
6 Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I. С. 287.
7 Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX века. 2-е год. СПб., 1912. С. 390. консерватизме <.> доходит до тупости"1, Шишков, «как министр народного просвещения, является перед нами в своих мнениях и действиях крайним ретроградом, пожалуй, худшим и свирепейшим, чем был сам Голицын"2. Вообще в дореволюционной историографии не было, наверно, ни одного исследования, в котором бы ни критиковались общественно-политические взгляды Шишкова. Так, например, один из первых биографов, адмирала, П-Щебальский, отнес Шишкова как государственного деятеля к числу „угрюмых стародумов“, с патриотизмом старообрядческого1 закала, для» которых идеалом общественного устройства была абсолютная неподвижность3. Признавая* личную честность и бескорыстие адмиралаП. Щебальский считал, что эти положительные черты его личности были достойны лучшего применения, нежели борьба с «духом времени».4.
Самая подробная биография" Шишкова в отечественной исторической' науке до сих пор принадлежит перу В. Я. Стоюнина, который, тоже критикуя политические идеи адмирала, все же не мог не относиться к своему герою с чувством симпатии: «он был <.> врагом того, что он считал зломи хотел, чтобы оно было подавлено, — писал историк о Шишкове, — но против самих личностей у него не было злобыего сердце скорее говорило за них. Вот это-то высокое нравственное чувство и очищает его личность, которая, несмотря на его крайние и отсталые взгляды, привлекала к себе всех, кто близко знал его даже из молодого поколения, хотя они и, не разделяли его образа мыслей"5.
Помимо Шишкова, противопоставления консервативных взглядов и светлой личности удостоился в дореволюционной историографии Глинка. Даже А. Н. Пыпин писал о нем с сочувствием: «бескорыстный патриот,.
1 Булич H.H. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX века. 2-е изд. СПб, 1912. С. 288.
2 Там же. С. 694.
1 Щебальский П. А С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т.90. С. 215.
4 Там же. С. 249.
5 Стоюнин В. Я. Исторические сочинения В.Стоюнина.Ч.1.Александр Семенович Шишков. СПб, 1880. С. 348. немного взбалмошный, но смелый «гражданин», Глинка представлял собой «смешение горячего патриотизма с доверчивым простодушием"1. С симпатией относился* к личности Глинки и И. Н. Божерянов, отметивший в своей статье основные вехи его жизненного и творческого пути». Любопытно, что и стиль защиты Глинкой крепостного права находил понимание у исследователей. Пословам В'.И.Семевского, детально* разобравшего в своей монографии* подходы различных политических сил к решению проблемы крепостничества, Глинка задался" «целью содействовать смягчению крепостного права выставлением' добродетельных помещиков, хорошо обращающихся со своими крестьянами"3.
В отношении" же Ростопчина либерально настроенные дореволюционные историки не делали никаких поблажек: «крепостник и реакционер по убеждениям, фанатически враждебный к Франции <.> человек, неумный, чрезвычайно плоский в своих остротах и шутках, не только на словах, но. и на деле Ростопчин должен был ознаменовать свою деятельность грубым самодурством и произволом: Этот Дон-Кихот реакции создавал фантом революции, с которым боролся во имя саморекламы и самовосхваления"4, — писал С. П:Мельгунов. В своих выводах, и оценкахон опирался» на более раннюю статью А. Н. Попова, вслед за которым, противопоставлял духовное родство с народом Глинки показному патриотизму Ростопчина5. Гражданская позиция С. П. Мельгунова выражалась в негативном отношении к проявлениям национализма, за что историк как личность, безусловно, заслуживает уважения, однако подчас свое негодование на современников он переносил на деятелей прошедшей эпохи, утверждая, например, что Ростопчин являлся представителем «того боевого.
1 Пыпин Л. Н. Общественное движение в России при Александре I. Исследования и статьи по эпохе Александра I. СПб., 2000. С. 295.
2 Божерянов И. Н. Сергей Николаевич Глинка // Русский вестник. 1895. № 3.
3 Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. 1. СПб., 1888. С. 398.
4 Мельгунов С. П. Ростопчин — Московский главнокомандующий // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М, 1912, Т.ГУ. С. 36.
5 Там же. С. 54. См. также: Попов А. Н. Москва в 1812 году // Русский архив. 1875. № 8. С. 375. национализма, который, в конце концов, неизбежно приводил к пробуждению самых низменных шовинистических чувств, самых дурных инстинктов в некультурных массах"1. Критически относился к афишкам Ростопчина и Н. М. Мендельсон, писавший, что граф «заговорил на том приторном и деланном, ложно-народном языке, который считали для себя обязательным старые баре, обращаясь a ce bon peuple russe [к этому доброму русскому народу]». А вот стиль публицистики Глинки в том же 1812 г. в историографии оценивался опять-таки положительно: «на наивный, патриотизм читателей Глинка воздействовал своими статьями, несомненно, с большею силою, чем Ростопчин своими афишамик, тому же Глинка говорил о и писал с полным убеждением» , — утверждал И. И. Замотин. Отрицательно относился к творениям Ростопчина и А. А. Кизеветтер, оценивая их в духе Н. М. Мендельсона: «Вводимый им в свои, произведения якобы простонародный русский жаргон всегда производит впечатление барской забавы, своего рода словесного маскарада, шитого белыми нитками"4. Исследование А. А. Кизеветтера, впервые опубликованное в 1915 г., являлось самой яркой и обстоятельной работой в, дореволюционной историографии, посвященной Ростопчину. С присущим ему мастерством проведя анализ как общественно-политической деятельности Ростопчина, так и событий его личной жизни, историк обосновал мысль, высказанную еще в 1875 г. А. Н. Поповым, что в основе социальных и политических воззрений Ростопчина лежал «дворянский страх» перед возможностью крестьянского освобождения5. «Личность Ростопчина, — писал А. А. Кизеветтер, — один из.
1 Мельгунов С. П. Ростопчин — Московский главнокомандующий // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М., 1912, T.IV. С. 37. В другой своей статье С. П. Мельгунов убедительно доказал, что пожар Москвы был делом рук Ростопчина — Мельгунов С. П. Кто сжег Москву // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М&bdquo- 1912, T.IV. С.163−172.
2 Мендельсон H.M. Ростопчинские афиши // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М., 1912, T.IV. С. 91.
3 Замотин И. И. «Русский вестник» // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М., 1912, T.V. С. 135.
4 Кизеветтер А. А. Ф. В. Ростопчин // Исторические силуэты. Ростов н/Д, 1997. С. 190- Попов А. Н. Москва в 1812 году // Русский архив. 1875. № 8. С. 398, сноска.
5 Там же. С. 275. ярких образцов того, в какой сильной степени умственные дарования могут иногда обесцениваться дефектами сердца"1.
Историография Карамзина рубежа XIX—XX вв. была ознаменована появлением двух интересных исследований: в связи со столетием «Писем русского путешественника» вышла монография В. В. Сиповского, посвященная этому произведению и не потерявшая своей актуальности до сих пор, а в год 150-летнего юбилея Карамзина (1916г.) появилась небольшая по объему, но новаторская по постановке проблемы статья Б. М. Эйхенбаума, посвященная анализу философских взглядов историографа: «Мы слишком мало обращали до сих пор внимания на то, что Карамзин был не только художником, но и мыслителем и, можно сказать, первым нашим философом"2, — писал исследователь. Ход карамзинских философских исканий представлялся Б. М. Эйхенбауму направленным от гносеологии к нравственной философии, а общий вывод ученого, что между философией и поэтикой Карамзина наблюдается полное соответствие, позднее подробнее разовьет Ю. М. Лотман в своей статье «Эволюция мировоззрения Карамзина». Подробно проанализировал процесс складывания личности Карамзина и В. В. Сиповский, отметив влияние на него Н. И. Новикова и кружка московских масонов, впечатления, вынесенные из заграничного путешествия4. По мнению ученого, постепенное поправение взглядов Карамзина и формирование у него консервативного мироощущения не исключало прежних либеральных симпатий, а образовывало с ними сложный идейно-мировоззренческий комплекс.
Историческая концепция историографа была подробно проанализирована П. Н. Милюковым в «Главных течениях русской исторической мысли» (первое издание в 1897 г.). Сам П. Н. Милюков.
1 Кгоеветтер А. А. Ф. В. Ростопчин //Исторические силуэты. Ростов н/Д, 1997. С. 185.
2 Эйхенбаум Б. М. Карамзин // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 403.
3 Там же. С. 405.
4 Сиповский В. В. H. M Карамзин, автор «Писем русского путешественника». СПб., 1899. С. 146. охарактеризовал свой труд как «сведение счетов с прошлым русской исторической науки"1, и в отношении Карамзина эта самооценка вполне справедлива. Поставив себе целью выяснить, что нового внес Карамзин в историческую науку2, исследователь сопоставил его труд с работами А. Л. Шлёцера и М. М. Щербатова, выявив, что «том щербатовской «Истории» всегда лежал на письменном столе историографа и давал ему постоянно готовую нить для рассказа и тему для рассуждения"3, что Карамзин «неосторожно» пользовался источниками4, что свежим историческим материалом он был обязан помощи П. М. Строева и К. Ф. Калайдовича, поскольку в письмах своих к А. Ф. Малиновскому требовал, чтобы тот, как директор архива, «приказал» своим подчиненным навести необходимые справки для Карамзина5. В целом, если А. Н. Пыпин изобличил общественно-политические взгляды Карамзина, то П. Н. Милюков сделал это в отношении его исторической концепции, придя к выводу, что историограф разделял все недостатки историков XVIII в., «не успев, однако, сравняться с ними в достоинствах"6. В оценке Карамзина с П. Н. Милюковым был не согласен К.Н.Бестужев-Рюмин: «отвергать в нем великого ученого, утверждать, что он был только литератор, нельзя. Сюда, в эти примечания [к «Истории государстваРоссийского"] должен ходить учиться каждый занимающейся п русскою историею, и каждому будет чему тут поучиться» .
Своеобразным аккордом дореволюционной историографии, посвященной консерватизму начала XIX в., может назваться небольшая.
1 Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 2006. С. 4.
2 Там же. С. 153−154.
3 Там же. С. 162.
4 Там же. С. 173.
5 Там же. С. 243. Действительно, в письме от 11 сентября 1818 г. Карамзин обратился к А. Ф. Малиновскому: «В летописи, отысканной г. Строевым в Воскр. есенском] монастыре, нет ли чего особенного о царе Иване Васильевиче? Буде есть, то сделайте милость, прикажите списать и доставьте мне» — Письма Карамзина к А. Ф. Малиновскому и письма Грибоедова к С. Н. Бегичеву. М., 1860. С. 34. Однако пожелания Карамзина воспринимались не как приказания, а как просьбы, причем историограф подчас вынужден был несколько раз повторять их (см. там же его просьбу написать ему о «птицах шоках». С. 30, 32, 34).
6 Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 2006. С. 255.
7 Бестужев-Рюмин К. Н. Карамзин как историк // Бестужев-Рюмин К. Н. Биографии и характеристики (летописцы России). М., 1997. С. 193. статья В. Н. Бочкарева «Консерваторы и националисты в России в начале XIX в.», в которой были приведены все наиболее яркие высказывания Шишкова, цитаты из «Мыслей вслух на Красном крыльце» Ростопчина, выдержки из статей Глинки и пересказ «Записки о древней и новой России» Карамзина. С одной стороны, все они были отнесены к представителям «консерватизма и реакции», видевшими свой идеал в «екатерининской эпохе, когда в России царила эра широких дворянских привилегий"1, но с другой стороны, в начале своей статьи автор нарисовал столь выразительную картину галломании,.
•у охватившей высшее общество России, что на ее фоне все последующие рассуждения консерваторов выглядели вполне оправданными.
В целом, в дореволюционный этап развития отечественной историографии было сделаноочень много5 для изучения творчества' Карамзина, Ростопчина, Шишкова иГлинки: введен в оборот основной массив источников, выявлен круг идейных влияний на консерваторов* (преимущественно, Карамзина), подробно проанализирован ход служебной-карьеры Ростопчина и Шишкова, исследованы публицистические произведения консерваторов, поднят вопрос о национализме Ростопчина, отмечен вклад Карамзина в разные области русской культуры, сформированы два основных подхода к изучению раннего русского* консерватизма: официально-апологетический (ярко проявлявшийся' в юбилейной литературе, посвященной Карамзину) и либерально-критический. Общей для них обоих была ориентация на изучение преимущественно общественно-политических взглядов консерваторов и их деятельности на государственных постах, как сравнительно легко верифицируемых фактов, лежащих «на поверхности» источников, проблемы же духовной составляющей мировоззрения консерваторов, общефилософских посылок их отношения к миру, обществу и человеку, за немногими исключениями,.
1 Бочкарев В. Н Консерваторы и националисты в России в начале XIX в. // Отечественная война и русское общество. 1812−1912. М, 1911. Т.П. С. 220.
2 Там же. С. 194−200. практически не ставились. Сложившаяся в русле дореволюционной историографии проблематика исследований основоположников русского консерватизма, а также обличительный пафос работ А. А. Кизеветтера, С. П. Мельгунова, П. Н. Милюкова перешли «по наследству» к советской исторической науке.
К примеру, М. Н. Покровский, опиравшийся в своих суждениях на П. Н. Милюкова, чтобы дезавуировать политические взгляды и историческое значение труда Карамзина, прибегал к весьма забавным сопоставлениям: «Когда наш брат теперь напишет что-нибудь новое — куда он идет? Он идет в Коммунистическую академию и там читает. Когда Карамзин написал первую главу «Истории» — что он сделал? Он поехал в Тверь, где в это время находился Александр I в гостях у сестры Екатерины Павловны, и там <.> читал первую главу своего произведения"1. Взглядам главы марксисткой школы историков хотел противопоставить уважительное отношение к памяти Карамзина С. Ф. Платонов, но подготовленная им статья про историографа, призывавшая оценивать и его труд, и его общественную позицию по меркам его эпохи, в связи с «делом академиков» не увидела свет2.
В современной историографии принято указывать на идеологические штампы, которыми страдала гуманитарная наука в советское время и которые особенно ярко проявлялись в изучении общественно-политической мысли. Действительно, во многих работах советских историков проводилась официальная точка зрения на консерватизм. «Типичное» в этом отношении исследование Вл. Орлова (1953г.) содержало «типичные» фразы об отсталости и реакционности взглядов Карамзина, выражавшего интересы о помещичье-абсолютистского строя, причем в духе современной автору идеологической кампании по борьбе с «космополитизмом и.
1 Покровский М H. Борьба классов и русская историческая литература // Карамзин: Pro et contra/ Сост, вступ ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 251.
2 Платонов С. Ф. Карамзин — историк // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ. стЛ, А Сапченко. СПб., 2006. С.268−269, С. 949.
3 Орлов Вл. Русские просветители 1790−1800 х годов. М, 1953. С. 376. низкопоклонством перед Западом" историограф обвинялся еще и в «абстрактном космополитизме» и в отрицании национального своеобразия каждой отдельной культуры1. В исследованиях, посвященных Отечественной войне 1812 г., отрицательная характеристика давалась и Ростопчину. Критикуя Ростопчина, Е. В. Тарле проницательно заметил принадлежность его к французской культуре, причем не только из-за принятого в быту французского языка, но и по складу характера: «ненавистник французов, ближе был — некоторыми чертами, по крайней мере, своей психики — к худшему типу марсельца, южного француза, к болтуну, хвастуну, говоруну, легкомысленному вралю, -чем к. среднему москвичу.»". В работе Л. Г. Бескровного «Отечественная война 1812 года» ответственность за оставление М. И. Кутузовым Москвы была прямо возложена на Ростопчина, не подготовившего в помощь армии московских ополченцев: «Московский губернатор, боясь собственного народа больше, чем французов, предпочитал не вооружать московских патриотов». А. В. Предтеченский в своем фундаментальном исследовании, аккумулировавшем огромный фактический материал, охарактеризовал деятельность изучаемых консерваторов как «давно завоевавшую им прочную репутацию реакционеров»: «сочинения Шишкова, Ростопчина и Глинки выполняли функции борьбы с революционными идеями. Авторы их ставили своей задачей внушить своим читателям уверенность в незыблемости социально-политических основ феодально-крепостнического государства."4. По словам другого известного советского историка, Н. М. Дружинина, «Русский вестник» Глинки «выражал взгляды наиболее консервативного крыла дворянского общества», которому.
1 Орлов Вл. Русские просветители 1790−1800-х годов. М, 1953. С. 371.
2 ТарлеЕ.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год М, 1938.С.152.
3 Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 г. М&bdquo- 1962. С. 414.
4 Предтеченский A.B. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М, Л, 1957. С.232−233. соответствовали черты патриархально-крепостнического мировоззрения редактора"1.
Вместе с тем не стоит недооценивать тот большой вклад, которая внесла советская историческая и филологическая наука в изучение ранних русских консерваторов. Ее корифеям удавалось обходить идеологические штампы и давать в своих общих и специальных работах взвешенные и интересные интерпретации как мировоззрения отдельных консерваторов, так и литературной и идейной борьбы начала XIX в., не потерявшие своей научной значимости и в настоящее время. К примеру, ни одна современная работа, посвященная спорам шишковистов с карамзинистами, не обходится без ставшей классикой статьи Ю. Н. Тынянова «Архаисты и Пушкин». В ней исследователь развел архаичность литературную и реакционность л общественную (впрочем, признав, что последняя была характерна для деятельности «Беседы."3) и показал, что к традиции шишковистов примыкали П. А. Катенин, В. К. Кюхельбекер, А. С. Грибоедов, с ней сложно переплеталось и творчество зрелого А.С.Пушкина4. В 1941 г. в пятом томе «Истории русской литературы» появилось ценное исследование Г. А. Гуковского «Карамзин и сентиментализм», поднявшее такие остающиеся до сих пор актуальными темы, как вклад Карамзина в становление литературы как профессии5, гражданственность и «идея свободного гражданского служения» в мировоззрении Карамзина6, влияние общения с декабристами на эволюцию его мировоззрения. В 1959 г. вышла монография коллеги Г. А. Гуковского по кафедре русской литературы Ленинградского университета Н. И. Мордовченко «Русская критика первой четверти XIX века», тоже далекая от какой-либо тенденциозности в адрес консерваторов,.
1 ДружининН М. Освободительная война 1813 г. ирусское общество //Вопросы истории. 1963. № 11. С. 40.
2 Тынянов Ю. Н Архаисты и Пушкин// Тынянов Ю. Н Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 91.
3 Там же. С. 90.
4 Там же. С. 227.
5 ГуковскийГ. А Карамзин и сентиментализм //История русской литературы. Т.У. М.-Л., 1941. С 57.
6 Там же. С. 59.
7 Там же. С. 62. так что в предисловии от редактора ученый обвинялся в «несколько одностороннем» освещении роли Карамзина, которому было «необходимо более решительно противопоставить <.> материалистические взгляды на искусство А.Н.Радищева"1. В своем исследовании Н. И. Мордовченко затронул тему влияния предромантизма на творчество Карамзина2. Роль Г. А. Гуковского и Н. И. Мордовченко не исчерпывается только их собственными трудами по истории русской литературы начала Х1Хв. — не менее велико их значение как талантливых преподавателей, передавших лучшие традиции отечественной гуманитарной, науки своим ученикам, среди которых в первую очередь следует назвать Ю. М. Лотмана. Большую роль, в деле популяризации карамзинского наследия сыграл и Г. П. Макогоненко. о.
Пересмотрев свои ранние критические замечания в адрес историографа, он писал, что Карамзин до конца жизни оставался верен усвоенной, с молодости политической концепции французских просветителей4. Даже «Записку о древней и новой России» Г. П. Макогоненко оценивал в целом положительно, что уж совсем нетипичнодля советского историка5. В 1976 г. вышла монография Л. Г. Кислягиной «Формирование общественно-политических взглядов НМ. Карамзина (1785−1803гг.)». По мнениюисследовательницы, французская революция стала «крутым переломом» в развитии его мировоззрения, но все же «она не изменила в основном его философских и морально-этических взглядов"6, а усилила интерес к^ социальным и политическим вопросам, при этом «широта кругозора» позволила ему.
1 Мордовченко Н. И. Русская критика первой четверти XIX века М., Л., 1959. С. 11.
2 Там же. С. 48.
3 В своей ранней монографии «Радищев и его время» Г. П. Макогоненко в официальном духе советских историков обвинял Карамзина в создании «новой фразеологии дворянской идеологии», «с прикрытием реакционной сущности своей политики либеральной фразеологией» — Макогоненко Г. П. Радищев и его время. М., 1956. С. 527.
4 Макогоненко Г. П. Литературная позиция Карамзина в XIX веке // Русская литература. 1962. № 1. С. 83.
5 Записка «не была критикой действий правительства Александра справа, выступлением реакционера. В „Записке“ была запечатлена верная картина бедственного положения России <.> Бедой Карамзина было то, что он не мог извлечь из реального политического опыта нужного урока для себя» — Там же. С. 98.
6 Кнслягина Л. Г. Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина (1785−1803гг.). М., 1976. С. 196. избегнуть крайних и реакционных выводов1. Эволюция политических воззрений Карамзина была отмечена и в обобщающих работах, посвященных истории общественно-политической мысли России начала XIX в. Так, например, С. С. Ланда обратил внимание на требование, выдвигавшееся историографом в конце жизни, ввести в России «коренные законы», а Н. В. Минаева в своей монографии, изданной в 1982 г., писала, что о.
Карамзиным была выработана «чисто русская модель легитимизма» .
Вообще 1980;е годы были ознаменованы невиданным ранее всплеском интереса к консерватизму. В этот период вышли новаторские работы ученицы Ю. М. Лотмана Л.Н.Киселевой, посвященные старшим архаистам, в первую очередь Глинке, «Последний летописец» Н. Я. Эйдельмана (1983 г.), в 1984 г. эмигрировавший из СССР М. Г. Альтшуллер издал свою книгу «Предтечи славянофильства в русской литературе («Общество любителей русского слова»), в 1985 г. появляются научно-популярные «Три жизни Карамзина» Е. И. Осетрова, в> 1986 г. — исследование В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсона «Сквозь «умственные плотины», вторая глава которого посвящена Карамзину, и, наконец, в 1987 г. была издана вершина отечественного карамзиноведения — «Сотворение Карамзина» Ю. М. Лотмана. Можно выделить как минимум три варианта объяснения этого, по словам.
B.Э.Вацуро, «любопытнейшего феномена общественного сознания"4:
1. А. Л. Зорин, А. С. Немзер и О. А. Проскурин выдвинули версию созвучности эпохи рубежа XVIII—XIX вв.еков переходным 80-м годам в жизни СССР: «либерально-интеллигентное сознание постепенно переходило от идеализации декабризма <.> к индивидуализму, поискам сохранения личности в социально-неблагоприятных условиях, равноудаленности и от.
1 Кислягина Л. Г. Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина (1785−1803гг.). М., 1976. С. 196.
2 Ланда С. С. Дух революционных преобразований. М., 1975. С.ЗЗ.
3 Минаева H.B. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века Саратов, 1982. С. 102.
4 Вацуро В. Э. Карамзин возвращается // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л. А. Сапченко. СПб., 2006.
C.726. власти, и от оппозиции. Карамзинская тирада «Пусть громы небо потрясают,/ Злодеи слабых угнетают,/ Безумцы хвалят разум свой./ Мой друг, не мы тому виной"1 оказалась созвучна духу эпохи"2. В этом отношении, по мнению исследователей, показательна эволюция такого чуткого историка, как Н. Я. Эйдельман, от декабристской тематики к карамзинской.
2. Что касается самого Н. Я. Эйдельмана, то он, тоже отметив притягательность личности историографа в переходную эпоху3, выделил еще и определенную особенностьего творчества, которая делает его востребованным в конце XX века, а именно, «художественный» метод в истории, умение посредством научной интуиции проникать в дух, атмосферу прошлого.
3. Ю. М. Лотман рассматривал «возвращение Карамзина» в рамках общих закономерностей функционирования культуры. Цитируя М. М. Бахтина,! Ю. М. Лотман писал, что «закон возвращения к истокамобщий закон культуры"4, а так как именно Карамзин являлся «культурным героем», заложившим те принципы и нормы, которые восприняла русская классическая литература и от которых отталкивалась русская историография, то и возвращение к его наследию является закономерным этапом в развитии отечественной культуры... •.
Особенностью историографии этого периода была ориентация на нравственную оценку личности Карамзина, что, как уже отмечалось выше, в середине Х1Хв. было характерно для М. П. Погодина и Я. К. Грота. Однако, если дореволюционные историки делали акцент на дружбе историографа с монархами, то в 80-х годов XX века осмысление Карамзина велось в русле тех оценок, которые давали ему А. С. Пушкин, П. А. Вяземский, А. И. Тургенев и которые призваны были подчеркнуть независимость его позиции. Эта.
1 См. Карамзин H.M. Послание к Д[митриеву] // Аглая. Кн.2. M., 1795. С.24−25.
2 [Зорин АЛ, Немзер А. С., Проскурин О. А]. Человек, который пережил конец света // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.стЛ.А.Сапченко СПб., 2006. С. 795.
3 Эйдельман Н. Я. Последний летописец М, 2004. С. 230.
4 ЛотманЮ.М. Сотворение Карамзина. М, 1987. С. 319. проблема — восприятие современниками личности Карамзина при его жизни, а также их борьба за тот образ историографа, который останется в исторической памяти потомков после его смерти, — была поднята в работе.
B.Э.Вацуро и М. И. Гиллельсона. Интересно наблюдение В. Э. Вацуро, что миссию Карамзина — «предстателя за русское просвещение пред троном» -после смерти историографа взял на себя А. С. Пушкин, продолжив тем самым его «подвиг честного человека"1. Более частному вопросу — отношению современников к «Истории государства Российского» — посвящено исследование В.П.Козлова2. Анализ главного труда Карамзина в контексте развития русской и мировой культуры рубежа XVIII-XIXbb. предпринял.
C.О.Шмидт. По мнению ученого, карамзинская «История.» соединила в себе характерные черты традиционной восточнославянской культуры, представлений западноевропейских философов-просветителей и специалистов-историков XVIII века. Процесс же создания «Истории.» был реконструирован Н. Я. Эйдельманом, причем историк очень органично связал ход творческой работы Карамзинас перипетиями его личной судьбы: «Мы говорили о вещах безусловно важных вперемежку с «бытовой мелочью». Цель же была — приглядеться к личности историка"4, -писал ученый. Как когда-то карамзинская «История.» соединила в себе научные качества и прекрасный литературный язык, так и «Последний летописец» Н. Я. Эйдельмана является творением выдающегося историка, обладавшего талантом писать свои исследования как художественные произведения. Эти слова в равной мере относятся и к творчеству Ю. М. Лотмана. Его книга «Сотворение Карамзина» была написана в жанре романа-реконструкции,.
1 По словам Вацуро В. Э., понятие «честности» имело для Пушкина и Карамзина примерно одинаковое смысловое содержание и подразумевало «и борьбу <.> против неблагоприятствующих внешних обстоятельств, и тяжкую победу над собственными сомнениями и влечениями, и наконец, независимость от властен предержащих, от временных вкусов публики, от хулений и от похвал».- Вацуро В. Э., Гнллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М&bdquo- 1986. С. 97.
2 Козлов В. П. «История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников. М&bdquo- 1989.
3 Шмидт С. О. «История государства Российского» в контексте истории мировой культуры // Карамзин: Pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 278.
4 Эйдельман H.Я. Последний летописец. М&bdquo- 2004. С. 123. когда «художественность» помогает «научности» воссоздать недостающие детали для реконструкции личности, но при этом «домысел <.> не может иметь места, а вымысел должен быть строго обоснован научно истолкованным документом"1. «Сотворение Карамзина» — это не просто биография человека, это биография идей, история создания Карамзиным своего я, своего образа, человеческого облика^. В центре книги стоит Карамзин периода заграничного путешествия и «Писем русского путешественника», поскольку именно в эти годы (1790-е гг.) оформлялось в основном его мировоззрение, а вместе с ним сознательно выстраивалась культура личности. Ю. М. Лотман развел литературного героя «Писем» с реальным Карамзиным и подверг «Письма» сложной процедуре дешифровки, в результате чего оказалось, что «поле напряжения"3, и интеллектуального, и общественно-политического, вокруг реального Карамзина было несравнимо выше, нежели вокруг его литературного двойника в «Письмах». Впервые в историографии Ю. М. Лотман затронул такие темы, как любовь в жизни Карамзина4, сентиментальная дружба с женщиной5, отношения со «старшими» арзамасцами6 и «молодыми» свободолюбцами (Николаем Тургеневым, Никитой Муравьевым). Интересна, хотя и не бесспорна, мысль Ю. М. Лотмана о трагедии последних лет жизни Карамзина, несмотря на их внешне идиллическую картину: «Карамзин был Дон Кихот, утративший надежду. Из трех христианских добродетелей он был щедро наделен любовью, принуждал себя иметь веру, но надежда его покинула на середине о пути». Отдельные работы Ю. М. Лотмана посвящены «Записке.» и.
1 ЛотманЮ.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 13.
2 Вацуро В. Э. Карамзин возвращается // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ .ст. Л. А. Сапченко. СПб., 2006. С. 729.
3 Там же. С. 732.
4 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 271.
5 Там же. С. 265.
6 Там же. С.295−296.
7 Там же. С.298−301.
8 Там же. C.3U.
Истории." Карамзина1. Влияние ученого на гуманитарную науку рубежа ХХ-ХХ1 веков, как в России, так и за ^з^бежом, трудно переоценить. Поэтому естественно, что и современное кар^лчазиноведение идет в целом в русле лотмановской традиции, либо по пула: более тщательной разработки тех тем, которые были упомянуты Ю.М.Лотгзч/гаыом, либо по пути критического пересмотра отдельных его позиций Оз. том числе таких принципиальных, как соотношение вымысла и действительности в «Письмах.», поведения Карамзина в революционном Паргок:"^ в 1790 г., направленности критики в «Записке.», независимости позиции: историографа)2, но даже и во втором случае его исследования все равно признаются эталонными. Современное изучение творчества Шишкова тоже опирается на Ю. М. Лотмана, а именно, на его статью в соавторстве с Б. А. Успенским «Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры.». В этом исследовании проводится мысль, что Шишков был утопистом, по своим убеждениям (национально-утопическая: идея, враждебность «философскому» XVIII ¦ веку, антиисторический «историзм», стремление возродить.
1 ЛотманЮ.М. «Колумб русской истории» // Лотмаы Ю. М. Карамзин СПб., 1997; ЛотманЮ.М. «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении» Карамзина — памятник русской публицистики начала XIX века // Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997.
2 В современной науке оспорен главный тезис К>ЛЧ<1.Лотмана, что путешествие реального Карамзина не совпадало с литературным описанием его в «(Письмах русского путешественника». На основании новых данных, извлеченных го европейских архивохранилищ., удалось доказать фактическую точность «Писем.» — Клейн И. «Письма русского путешественника» как документальный источник (Рец. на кн.: Panofsky Gerga.
S Nikolai Mikhailovich Karamzin in Germany: Fic=rion as facts. Wiesbaden, 2010) // Новое литературное обозрение. 2010. № 105. Центральной темой, поднятой Ю. МЛотманом в исследовании заграничного путешествия Карамзина, было его поведение в революционном Париже и, по предположению исследователя, близкое знакомство с Ж. Роммом, с помощью которого он проник на заседания Якобинского клуба Как показал АВ. Чудинов, данная реконструкция не подтверждается источниками: Чудинов A.B. Лотман, Карамзин, Ромм: реконструкция одной реконструкции // Неприкосновенный запас. 2008. № 3. С 224−231. Кроме того, не получило поддержки исследователей стремление Ю МЛотмана доказать, что «Записка.!.» Карамзина была направлена не столько против М. М. Сперанского, сколько против правительственного бюрократизма как такового — Лотман Ю. М. «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении» Карамзина — памятник русской публицистики начала XIX века // Лотман ЮМ. Карамзин СПб., 1997. С.593−594- Зорин АЛ. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XTVIII первой трети XIX века. М., 2004. С. 223. Наконец, В М Живов отчасти справедливо упрекает Ю-Гч/1Потм-ша в стремлении излишне «либерализовать» Карамзина — Живов В. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение, 2008. № 3. национальный характер на основе ортодоксальной церковности) близким к европейскому предромантизму1.
Возрождениеинтереса к Глинке связано с серией работ о нем Л.Н.Киселевой2. По мнению' исследовательницы, система взглядов? Глинки под влиянием полученного им «сентиментального образования» причудливо-сочетала в себе черты различных картин мира:-просветительской, масонской, древнерусской средневековой и античной, отражением чего стал издаваемый им журнал «Русский-вестник"3.
Следующим этапом^ в развитии отечественной историографии, ознаменованным повышенным интересом к консерватизму, стали 1990;е годы. С. одной стороны, в этом проявлялись внутринаучные факторыпотребность отказаться от излишней идеологизации* в рамках классового-подхода, с другой, немалую роль сыграли и внешние социокультурные факторы, когда под влиянием разочарования от проводившихся в обществе реформ часть историков^ и обществоведов обратилась к изучению исторического опыта консерватизма4. В" постсоветской историографии сложилось несколько влиятельных центров, по изучению консерватизма, среди, которых наибольшей известностью пользуются пермский под руководством1 П. Ю:Рахшмира5 и воронежский под руководством.
1 Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры.// Лотман. Ю. М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 454.
2Киселева Л. Н. Система взглядов С. НХлинки (1807−1812 гг.) //Уч. записки Тартуского гос. ун-та. Вып.513. Проблемы литературной типологии и исторической преемственности. Тарту, 1981; она же: К языковой позиции «старших архаистов» (С.Н.Глинка, Е.И.Станевич) // Уч. зап. Тартуского ун-та. № 620.Типология, литературных взаимодействий. Тарту, 1983; она же: С. Н. Глинка и кадетский корпус (из истории «сентиментального воспитания» в России) // Уч. зап. Тартуского ун-та. № 604. Тарту, 1982; она же: Идея национальной самобытности в русской литературе между Тильзитом и Отечественной войной (1807−1812) // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Тарту, 1982.
3 Киселева Л. Н. Идея национальной самобытности в русской литературе между Тильзитом и Отечественной войной (1807−1812) // Автореф. дисс. канд. филол. наук. Тарту, 1982. С. 9.
4 Минаков А. Ю. Русский консерватизм в современной российской историографии: новые подходы и тенденции изучения // Отечественная история. 2005. № 6. С. 134.
5 Исследования по консерватизму. Вып.1. Консерватизм в современном мире. Пермь, 1994; Вып.2. Консерватизм в политическом и духовном измерениях. Пермь, 1995; Вып. 3. Консерватизм и либерализм: созвучия и диссонансы. Пермь, 1996; Вып.4. Реформы: политические, социально-экономические и правовые аспекты. Пермь, 1997; Вып.5. Политика и культура в контексте истории. Пермь, 1998; Вып.6. Консерватизм и цивилгаационные вызовы современности. Пермь, 2003; Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998.
А.Ю.Минакова1, под редакцией А. Н. Боханова и В. Я. Гросула были изданы обобщающие труды по истории русской консервативной мысли2. Количество работ, посвященных русским консерваторам, продолжает непрерывно увеличиваться, и обозреть их все не представляется возможным. Вместе с тем ряд наиболее интересных исследований необходимо отметить.
В 1991 г. отмечался очередной юбилей Н. М. Карамзина: 225 лет со дня его рождения, 200 лет «Писем русского путешественника» и 175 лет «Истории государства Российского». В связи с этим в Москве и Санкт-Петербурге прошли научные конференции, материалы которых составили сборник «Николай Михайлович Карамзин. 1766−1826», посвященный преимущественно литературным связям Карамзина с • русскими и западноевропейскими писателями XVIII, XIX и XX веков. Особый интерес представляет статья Е. О. Ларионовой, посвященная сравнению «Записки.» Карамзина с известным. трактатом идеолога западноевропейского консерватизма Ж. де Местра «Четыре статьи о России». Этой же теме посвящена статья М.И.Дегтяревой4. Проанализировал «Записку.» в своих «Очерках истории русской общественно-политической мысли XIX — первой трети XX столетия» и Ю. С. Пивоваров, придя к выводу, что в ней присутствует характерное для мировоззрения Карамзина сочетание блоков идей, принадлежащих различным типам культур — сакрализация власти, свойственная традиционной культуре, и при этом критика конкретных ее носителей, что характерно уже для современной Карамзину культуры Просвещения5.
1 Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Вып.1. Воронеж, 2001; Российская империя: стратегии стабилизации и опыты обновления. Воронеж, 2004, Консерватизм в России и мире. В 3 ч. Воронеж, 2004.
2 Россішские консерваторы. М., 1997; Русски" ! консерватизм XIX столетия: Идеология и практика М., 2000.
3 Ларионова Е О. К изучению исторического контекста «Записки о древней и новой России» Карамзина // Николай Михайлович Карамзин. 1766−1826. Сб. науч. трудов М., 1992.
4 Дегтярева МИ. два кандидата на роль государственного идеолога: Ж. де Местр и Н. М. Карамзин // Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998.
5 Пивоваров Ю. Очерки истории русской общественно-политической мысли XIX — первой трети XX столетия. М, 1997. С. 32.
Карамзину как представителю культуры Просвещения посвящены также две статьи^ в сборнике «Человек эпохи Просвещения». Перваяиз них принадлежит Л. Г. Кислягиной, которая подробно проанализировала в светеновых, ранее недоступных источников" путешествие Карамзина: по Германии1, вторая — С. Б-Каменецкой, которая рассмотрела «полемику» двух героев? Карамзина — руссоистского героя- «Рыцаря нашего времени» и антируссоистского: ¡-«Моейисповеди» — как характерную для века Просвещения дихотомию гуманных и этическиразрушительных, сил человеческой природы, которые одинаково можно? конструировать на основе рационального знания, культивировавшегося в ту эпоху. Несколько ранее, в 1994 г.: вышла фундаментальная? монография Н. Д. Кочетковой, посвященная* литературе русского сентиментализма. Для, историков: особенно1 интересны, такие затронутые в, ней проблемы,. как осмысление сентиментал 1 ютами идеи прогресса, внесословной ценности личности, идеал «чувствительного» человека. В 1995 г. появилось исследование В. Н. Топорова «Бедной Лизы» Карамзина:. Ученый^ продемонстрировал опыт анализаэтого знакового-произведения, сентименталисте кой прозы, в широком историко-культурном контексте. Карамзину как крупнейшему представителю сентиментализма в русской культуре посвящен также сборник работ томских филологов? «Карамзинш-время"-. •.
Не остались без внимания современных исследователей и другие, консервативные мыслители. Традиционно вслед за Карамзиным большой интерес вызывает Шишков. В работе А. Алтуняна была развита мысль, впервые высказанная Ю. М. Лотманом и Б. А. Успенским, о полярной системе:
1 Кислягина Л. Г. Н. М. Карамзин как явление европейской культуры эпохи Просвещения// Человек эпохи Просвещения. М., 1999.
2 Каменецкая С. Б. Н. М. Карамзин: два героя,.два литературных типа эпохи Просвещения// Человек эпохи Просвещения. М., 1999. С. 106.
3 Кочеткова Н. Д.
Литература
русского сентиментализма (Эстетические и художественные искания). СПб., 1994.
4 Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения: К двухсотлетию со дня выхода в свет. М., 1995:
5 Карамзин и время: Сб. статей. Томск, 2006. ценностей в мировоззрении людей, подобных Шишкову: «образы Шишкова с необходимостью предполагают существование им противоположных <.> В отношении «ложного» в этой системе возможен только один вывод, и Шишков его делает: зло нужно пресекать в корне"1. Структурные основы мировоззрения Шишкова рассмотрел и А. В. Прокофьев: помимо бинарной модели мира, исследователь отнес к ним традиционализм и националистический патриотизм. Чтобы окончательно дискредитировать Шишкова как мыслителя, А. В. Прокофьев писал, что на индивидуально-психологическом уровне сознания адмирал был склонен к обструкционистской позиции, а его моральная непримиримость и соотнесение отечественного с нравственно-совершенным, будучи усвоены рядом направлений российской общественной мысли, подменили собой философское и научное изучение общих тенденций развития России и Запада3. Утвердившийся в современной гуманитаристике подход рассматривать язык как важнейший носитель культуры был продемонстрирован Е. Е. Земсковой в сравнительном изучении языковых идей Шишкова и немецких пуристов. Исследовательница отнесла Шишкова к числу основоположников «российской национальной утопии». По мнению Е. Е. Земсковой, «идеализация им славянской древности (прежде всего старославянского языка) требовала переустройства по её образцу всей современной культурной ситуации"4. А. Ю. Минаков, перу которого принадлежат несколько статей по раннему русскому консерватизму, тоже рассматривает Шишкова как основоположника, но только не национальной утопии, а русского консервативного национализма и непосредственного.
1 Алтунян А. Власть и общество. Спор литератора и министра // Вопросы литературы. 1993. Вып. 1. С. 181.
2 Прокофьев A.B. Моралгоирующий традиционализм адмирала Шишкова (страница из русской истории идей XIX века) // Вопросы философии. 1999. № 4. С. 112.
3 Прокофьев A.B. Морализирующий традиционализм адмирала Шишкова (страница из русской истории идейXIXвека)//Вопросы философии. 1999. № 4. С. 108.
4 Земскова Е. Е. О роли языка в построении национальной утопии: «онемечивание» Кампе и «корнесловие» Шишкова // Философский век. Альманах. Вып. 12. Российская утопия: От идеального государства к совершенному обществу. СПб., 2002. С. 87. идейного предшественника славянофильства и «теории официальной народности"1. Помимо общественно-политических взглядов Шишкова, в историографии нашла отражение и его деятельность на посту министра народного просвещения2 и президента Российской академии, история которой получила освещение в недавней монографии М.Ш.Файнштейна3.
В современной историографии появились и новые работы, посвященные Глинке. Анализу идейной направленности его «Русской истории» посвящена статья Т. А. Володиной. По справедливому замечанию автора, Глинка в своих построениях на историческую тему, «выбирая между исторической достоверностью и исторической «справедливостью» <.> явно отдает предпочтение последней"4. Механизм построения Глинкой образов прошлого раскрыт в работах М. Б. Велижева. На примере образа Петра I исследователь продемонстрировал ориентацию Глинки на французскую просветительскую философию истории: по словам М. Велижева, «Петровская» концепция Глинки — плод напряженного диалога с западным интеллектуальным контекстом"5. Увлечение Глинкой историей армянского народа проанализировал С.М.Саядов6. В 2010 г. была защищена кандидатская диссертация Н. Н. Лупаревой, посвященная анализу общественно-политической деятельности и взглядов писателя7, и опубликована.
1 Минаков А. Ю. «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» А С. Шишковапервый манифест русского консервативного национализма// Проблемы этнической истории Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в новое и новейшее время: Сб. науч. трудов. Вып. 1. Воронеж, 2002. С. 239. См. также другие статьи ученогоМинаков А.Ю. К постановке вопроса о типологии раннего русского консерватизма // Клио. 2003. № 3- он же. Социально-экономические взгляды русских консерваторов первой трети XIX века // Российская история. 2010. № 4.
2 Чернета В., Яковлев Б. Предтеча (адмирал А. С. Шишков — человек, ученый, министр) // Высшее образование в России. 1999. №№ 3,4- Иванов О А. Формирование консервативной программы министерства народного просвещения во второй половине 20-х гг. Х1Хв. // Консерватизм в России и мире: в 3 ч. -Воронеж, 2004.
3 ФайнштейнМШ. «И славу Франции в России превзойти.». Российская Академия (1783−1841) и развитие культуры и гуманитарных наук. М., СПб., 2002.
4 Володина T.A. «Русская история» С. Н. Глинки и общественные настроения в России начала Х1Хв. // Вопросы истории. 2002. № 4. С. 152.
5 Велижев М. Об источниках «петровской» концепции С. Н. Глинки // Петр Великий /Сост. и ред. Е. В. Анисимов. М&bdquo- 2007. С. 39.
6 Саядов С. М. Глинка C.H. От русской истории к истории армянского народа. Ереван, 2006.
7 Лупарева H.H. Общественно-политическая деятельность и взгляды Сергея Николаевича Глинки. Автореф. дисс. канд. ист.наук. Воронеж, 2010., монография Е. Б. Мирзоева, посвященная идеологической борьбе Глинки против наполеоновской Франции на страницах «Русского вестника"1.
Пользуется популярностью у современных исследователей и Ростопчин. Его «возвращение» в историческую науку связано с работами Г. Д. Овчинникова, в 1992 г. переиздавшего сочиненияграфа: В своих исследованиях Г. Д. Овчинников не толькопоказал литературное творчество-Ростопчина в. контексте развития русской культуры начала Х1Хв., но-и выявил его западноевропейские источники и аналоги2. С апологетической позиции написаны работы" М. В. Горностаева, поставившего целью реабилитировать действия Ростопчина на посту московского генерало губернатора, в > 1812г-. Этой же проблеме, но без неуместной апологетики, посвящены работы А. Г. Тартаковского, • доказавшегороль, Ростопчинав организации московского пожара4, и В. С. Парсамова, изучившего идеологему «народной! войны» и справедливо отметившего, что восприятие русскими консерваторами народа имело «характер идеологического конструкта, рассчитанного в > первую очередь на образованную европеизированную аудиторию"5. Одним из ведущих современных специалистов-по изучению творчества Ростопчина являетсяА-.О.Мещерякова, • опубликовавшая* монографию, посвященную анализу государственной. деятельности и общественно-политических взглядов Ростопчина6.
Национализму в творчестве Ростопчина и Карамзина посвящена статья В. М. Живова, выявившего его западноевропейские корни в сентиментализме.
1 Мирзоев Е. Б. С. Н. Глинка против наполеоновской Франции. У истоков консервативно-националистической идеологии в России. М., 2010.
2 Овчинников Г. Д. «И дышит умом и юмором того времени.» // Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992; он же: «Теперь служу с сохой.» // Время и текст. Историко-литературный сборник. СПб., 2002; он же: «Чего лучше быть русским?» Граф Ф. В. Ростопчин — литератор. Владимир, 2008.
3 Горностаев М. В. Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Ростопчин: страницы истории 1812 года. М., 2003.
4 Тартаковский А. Г. Обманутый Герострат // Родина. 1992. № 6−7.
5 Парсамов B.C. Ф. В. Ростопчин и ндеологема «народная война» // Отечественная история и историческая* мысль в РоссииXIX-XX веков. СПб., 2006. С. 421.
6 Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин: У основания консерватизма и национализма в Poccini. Воронеж, 2007.
Ж.Ж.Руссо и Л. Стерна1. Не менее ценными для изучения ранних русских консерваторов являются обобщающие работы по истории русской литературы начала XIX века. Например, в монографии О. А. Проскурина был указан источник, откуда Шишков черпал свои цитаты для обличения Карамзина в «Рассуждении о старом и новом слоге.», а также проиллюстрирована журнальная полемика вокруг «Русского вестника» Глинки2. Особо следует отметить работу А. Л. Зорина «Кормя двуглавого орла.
Литература
и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века", ставшую крупным достижением отечественной гуманитарной науки — и истории, и филологии, и культурологии. Опираясь на современный методологический инструментарий (прежде всего, семиотический подход к культуре, реализованный в работах К. Гирца и московско-тартуской семиотической школы), А. Л. Зорин проследил динамику выработки, кристаллизации и смены базовых идеологем екатерининского, александровского и николаевского царствований3, в том числе участия консерваторов в опале М. М. Сперанского путем выработки ими мифологемы измены «врага народа», разработку на основе событий Смутного времени понятий «народ» и «народная война», которые затем были применены для патриотической пропаганды в 1812 году.
Серьезный вклад в изучении русских консерваторов внесли и зарубежные ученые. Традиционно Ростопчин пользуется вниманием французских историков (одна из его дочерей, Софья, в замужестве графиня де Сепор, известная во Франции детская писательница, привлекла интерес к фигуре своего отца4). Ростопчину посвящены работа М. де ла Фюйе,.
1 Живов В. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение, 2008. № 3.
2 Проскурин O.A. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000.
3 Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII — первой трети XIX века. M., 2004. С. 29.
4 Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин: У основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007. С. 18. анализирующая соотношение европеизма и национализма в его сознании1, и книга немецкого историка И. Шницлера, который причислил графа к выдающимся людям по оригинальности ума и эксцентричности характера2. Большую роль в изучении русского консерватизма играет современная о американская русистика, особенно работы А. Мартина и М.Альтшуллера. А. Мартин является автором единственной обобщающей работы, посвященной ранним русским консерватором, отдельные положения которой были опубликованы на русском языке в различных сборниках4. М. Альтшуллеру принадлежит всестороннее изучение литературной, ученой и публицистической деятельности «Беседы любителей русского слова», а также анализ взглядов ее вдохновителя Шишкова5. Нельзя не согласиться с выводами М. Альтшуллера о «мистическом уважении» к Слову Шишкова6, об утопичности его образа прошлого, о неприемлемости для адмирала идеи прогрессивного развития человечества и культуры7.
В целом, подводя итог историографическому обзору, нельзя не отметить большие достижения в изучении темы раннего русского консерватизма и отечественной (дореволюционной, советской, современной), и зарубежной гуманитарной науки в целом и исторической науки в частности. Творчество и деятельность Карамзина, Ростопчина, Шишкова и Глинки изучали историки, филологи, философы, давая консерваторам яркие,.
1 Fuye M., de la. Rostoptchine: Europeen ou slave? Paris, 1937.
2 SchnitzierM. Rostoptchine et Koutousof, ou Russie en 1812. Paris, 1863. P.501.
3 Schlafly D. De Joseph de Maistre a la «Bibliotheque rose»: le catholicism chez les Rostopcin // Cahiers du monde russe et sovietique. 1970.Vol.XI. № 1- Pipes R. Karamzin’s Memoir on Ancient and Modem Russia. Cambridge, 1959.
4 Martin A.M. Romantics, Reformers, Reactionaries. Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. DeKalb, 1997; Мартин А. Ф. В. Ростопчин — герой 1812 года или предшественник черных сотен // Консерватизм: Идеи и люди. Пермь, 1998; Мартин А. «Патриархальная» модель общественного устройства и проблемы русской национальной самобытности в «Русском вестнике» С. Н. Глинки (1808−1812гг.) // Консерватизм в России и мире: в 3 ч. 4.1. Воронеж, 2004; Мартин А. «Допотопный» консерватизм А.С.Шишкова//Консерватизм: идеи и люди. Пермь, 1998; Мартин А. «Россия есть европейская держава.»: проблема «Россия и Европа» в консервативной мысли эпохи Александра I (А.С.Шишков, С. Н. Глинка, А.С.Стурдза) // Исследования по консерватизму. Вып.5. Политика и культура в контексте истории. Пермь, 1998.
5 Альтшуллер M. А. С. Шишков о французской революции// Русская литература. 1991. № 1- Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. Изд. 2-е, доп. М., 2007.
6 Там же. С. 27.
7 Там же. С. 44. полемичные, разновекторные оценки. Все это вызывает необходимость в создании комплексного и обобщающего исследования, посвященного теоретикам раннего русского консерватизма. Кроме того, большинство работ современных авторов-историков нацелено на изучение традиционных вопросов об общественно-политических взглядах и государственной деятельности консерваторов. В связи с этим настоящее исследование, написанное в рамках «новой исторической науки» и поднимающее такие темы, как соотношение и взаимовлияние теоретических конструктов и практик частной жизни консерваторов, стиль их повседневной жизни, рассматривающее круг тендерных вопросов, прослеживающее рецепцию европейской мысли при создании концепций о русской истории и языке, является актуальным, несмотря на обилие работ по данной теме.
Итак, актуальность предпринятого исследования заключается прежде всего в новом подходе к постановке проблемы. Последняя видится, во-первых, в дихотомии европеизма и патриархальности, модернизма и традиционализма в мировоззрении консерваторов, в их теоретическом наследии, а также и в практиках их частной жизниво-вторых, в противоречии между теорией и практикой в жизни консерваторов, в различии тех идеалов, которые они провозглашали на страницах своих трудов, и тех норм, которыми они руководствовались в повседневной жизни.
Кроме того, актуальность исследования определяется повышенным и неослабевающим интересом современной отечественной исторической науки к теории и практике консерватизма в целом.
Источниковая база исследования. Основную группу источников составили эго-документы: частная переписка, воспоминания и мемуары, литературно-художественные произведения и произведения научного творчества, которые сейчас тоже относят к материалам личного происхождения. Данная группа источников позволяет полнее и глубже реконструировать социально-психологические процессы, протекавшие в сознании людей прошлых эпох.
Для изучения общественно-политических взглядов, системы ценностей, картины мира русских консерваторов, а также их «Я-концепции», * первостепенное значение имеют мемуары, среди которых особенно следует отметить составлявшиеся под конец жизни Записки Шишкова, очень подробные, с цитированием других документов (в основном, писем и царских рескриптов), а также воспоминания Глинки1. Довольно тенденциозны и полемичны написанные с целью самооправдания мемуарные произведения Ростопчина: — «Записки о 1812 годе» и. «Правда о пожаре Москвы», в которых граф отрицал свою роль в организации, московского пожара (как писал Глинка, в этой «Правде.» все неправда2), определенный интерес представляют его воспоминания «Из путевых записок 1815г» и «Последний день жизни императрицы Екатерины II"3, в котором граф мастерски обрисовал картину придворных нравов.
Карамзин, будучи историографом, прекрасно понимал культурную ценность составления личных документов в условиях, «когда у нас мало памятников прошедшего."4, но, не любя впускать чужих в «святые святых своей души"5, он практически ничего не оставил после себя. — как. писал Н. Я. Эйдельман, «Карамзин не желает являться сомневающимся, несовершенным, в «домашнем платье» — только в законченной, изящной форме, при параде"6. Исключение представляет лишь папка с описанием нескольких, наиболее резких бесед с Александром I, «Мнения русского гражданина» — гневной записки, осуждающей желание императора.
1 Глинка С. Н. Записки. М., 2004. Записки адмирала А. С. Шишкова. [СПб., 186?]- Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова. Т.1, 2. Берлин, 1870.
2 Глинка С. Н. Из записок о 1812 годе // Русский архив. 1875. Кн.З.
3 Ростопчин Ф. В. Последний день жизни императрицы Екатерины II первый день царствования императора' Павла I // Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992.
4 Карамзин Н. М. Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице // Вестник Европы. 1802. № 15. С. 211.
5 ЛотманЮ.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 17.
6 Эйдельман Н. Я. Последний летописец. М., 2004. С. 212. восстановить Польшу в ее древних границах, и карамзинского варианта манифеста на восшествие на престол Николая I — все эти документы, которые историограф намеренно пожелал оставить для сведения сыновей и потомства1, рисуют его как «республиканца в душе».
Большую ценность, для воссоздания психологических портретов изучаемых деятелей имеют воспоминания их современников: К.А.Полевого2, А.Я.Булгакова3, В. ИШанаева4, Д.П.Рунича5, А.С.Стурдзы6, В.Н.Головиной7, Д.Н.Свербеева8, О.А.Пржецлавского9, К.С.Сербиновича10,.
Ф.П.Лубяновского11, Д. И. Хвостова!2, ¦ Н.Ф.Нарышкиной13, НіИ.Греча14, А.Д.Бестужева-Рюмина15 и др. По своей информативности и художественной цельности особенно выделяются характеристики, данные консерваторам* в" мемуарах литераторов" — С.Т.Аксакова16, П.А.Вяземского17, А.С.Пушкина18,.
1 Неизданные произведения и переписка Николая Михайловича Карамзина. СПб., 1862.
2 Полевой K.A. Записки. СПб., 1888.
3 Булгаков А. Я. Воспоминания о 1812 годе и вечерних беседах у графа Федора Васильевича Ростопчина // Старина и новизна. 1904. Кн. 7.
4 Воспоминания В. И Панаева// Вестник Европы. 1867. T. III, IV.
5 Из записок ДЛХРунича// Русская старина. 1901. № 1,2,3,5.
6 Стурдза А. С Воспоминания о Николае Михайловиче Карамзине // Москвитянин. 1846. № 9.
7 Мемуары графини Головиной. Записки князя Голицына. М., 2000.
8 Свербеев Д H. Первая и последняя моя встреча с А. С. Шшпковым // Русский архив. 1871. № 9.
9 Воспоминания О. А Пржецшшского. А.С.П1ишков // Русская старина 1875. № 7.
10 К. С, Сербинович о Н. М. Карамзине // Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII — ХХвв.). Вып.1Х. М., 1999; он же: Николай Михайлович Карамзин: Воспоминания // Русская старина. 1874. № 9, № 10.
11 Воспоминания Ф ПЛубяновского // Русский архив. 1872. № i.
12 Хвостов Д. И. Записки о словесности // Литературный архив. Т. 1. M., Л., 1938.
13 Нарышкина Н. Ф. Пребывание в г. Ярославле семьи графа Ф. В. Ростопчина. — Ярославль, 1912. Личные воспоминания и семейные рассказы легли в основу ее обобщающей книги, посвященной отцу: Narichkine N. 1812. Le comte Rostopchine et son temps. St.-Petersbourg, 1912. Следует также упомянуть сочинение внуков^ Ростопчина — Анатоля де Сепора и Лидии Андреевны Ростопчиной: Ростопчина Л А. Семейная хроника. М., 1912; Segur A. de. Vie du comte Rostopchine, gouverneur de Moscou en 1812. Paris, 1871.
14 Греч Н. И. Записки о моей жизни. M., 2002.
15 [Бестужев-Рюмин А.Д.] 1812-й год. Краткое описание происшествиям в столице Москве в 1812 году // Русский архив. 1910.№ 5.
16 Аксаков С. Т. Литературные и театральные воспоминания // Русская беседа. 1856. № 4- oft же: Воспоминания об Александре Семеновиче Шишкове // Собр. соч. Т.2.М., 1986.
17 Вяземский П. А. Автобиографическое введение // Полное собрание сочинений. Т.1. СПб., 1878- он же: Заметка о записке Каразина, представленной в 1820 году императору Александру I касательно освобождения крестьян // Полное собрание сочинений. T.VII. СПб., 1882- он же: Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине // Державный сфинкс. М., 1999; он же: Сергей Николаевич Глинка // Глинка С. Н. Записки. M, 2004.
18 Пушкин А. С. Карамзин // Собр. соч. в шести томах. Т.6. M., 1969.
И.И.Дмитриева1, Ф.Н.Глинки2, Н.И.Тургенева3, С.П.Жихарева4, М.А.Дмитриева5, Ф.Ф.Вигеля6.
При анализе воспоминаний современников изучаемых консерваторов учитывался тот факт, что с последней трети XVIII века начался особый этап в создании мемуарных произведений: подобный способ самовыражения перестал быть проявлением чьей-либо яркой индивидуальности и приобрел массовый характер и даже моду в среде образованного общества, что явилось результатом увлечения идеями Просвещения и масонством. В’основе организации мемуаров лежали внутригрупповые системы норм и ценностей, поэтому авторы стремились запечатлеть наиболее четко образы тех из своих современников, которые соответствовали их представлениям о типичном или должном облике представителя определенных социальных кругов. Таков, например, образ Карамзина, абсолютно идеальный в воспоминаниях А. С. Стурдзы и К. С. Сербиновича и близкий к идеалу в воспоминаниях Ф. Н. Глинки, М. А. Дмитриева и П. А. Вяземского, стремившегося реабилитировать его консерватизм перед потомками, не менее идеальный Ростопчин в панегирических сочинениях своего друга А. Я. Булгакова и своих потомков — Н. Ф. Нарышкиной, Л. А. Ростопчиной, > А.Сепора. Иногда современники описывали, наоборот, своих идейных противников и лиц им несимпатичных (таковы воспоминания Д. П. Рунича, критиковавшего Карамзина, Ростопчина и Шишкова, Ф. П. Лубяновского и А.Д.Бестужева-Рюмина, бывших личными врагами Ростопчина). И в первом, и во втором случае мемуаристы подсознательно использовали стереотипизацию как.
1 Дмитриев И. И Взгляд на мою жизнь. Записки действительного тайного советника И. И. Дмитриева. М., 1866.
2 Глинка Ф. Н. Мои воспоминания о Карамзине // Глинка Ф. Н. Письма русского офицера: Проза. Публицистика. Поэзия. Статьи. Письма. М., 1985.
3 Тургенев Н. И. Примечание Э. Карамзин // Тургенев Н. И. Россия и русские. М&bdquo- 2001.
4 Жихарев С. П. Записки современника М., Л" 1955.
5 Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998.
6 Вигель Ф. Ф Записки: В 2 кн. М&bdquo- 2003. Кн.1, 2.
7 Минц С. С. Мемуары и российское дворянство: Источниковедческий аспект историко-психологического исследования. СПб., 1998. С. 95. базовое свойство человеческого мышления при описании других людей1. К примеру, Шишков всеми без исключения мемуаристами (В.И.Панаевым, Д. Н. Свербеевым, С.Т.Аксаковым) рисовался как традиционалист, пылко приверженный к православию, убежденный в незыблемости самодержавия, патриархальный господин своих крепостных, хотя под влиянием идейного климата эпохи его позиция была не столь однозначна и прямолинейна.
Учитывая, что данные мемуаров подвергнуты влиянию социальных ценностей и ориентаций периода их создания, а также деформированы особенностями человеческой памяти и авторским знанием конечного исхода событий, что предполагает своего рода сюжетное построение образа действительности и образа человека, особое внимание в работе было уделено другой группе источников личного происхождения, а именно частной переписке, закрепляющей «еще не предрешенный процесс жизни с еще неизвестной развязкой"2. По известным словам князя П. А. Вяземского, «как семейный и домашний быт древнего мира, внезапно остывший в лаве, отыскивается целиком под развалинами Помпеи, так и здесь жизнь нетронутая и нетленная, так сказать, еще теплится в остывших чернилах"3.
Как и в случае с мемуарами, жанр переписки в исследуемое времярубеж ХУШ-Х1Х веков — претерпел существенные изменения. Если ранее преобладала «традиционно-ритуальная» переписка (расписки, прошения, поздравления), которая была «исключительно явлением быта"4, то в указанный период появляются, в терминологии Е. Н. Марасиновой, эмоционально-интимные и интеллектуально-эмоциональные письма, признанные выразить индивидуальность авторов, удовлетворить их.
1 Минц С. С. Мемуары и российское дворянство: Источниковедческий аспект историко-психологического исследования. СПб., 1998. С. 118−122.
2 Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л., 1976. С. 13.
3 Вяземский П. А. О письмах Карамзина// Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.стЛ.А.Сапченко. СПб., 2006. С. 85.
4 Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 20. духовные потребности в интеллектуальном общении1. Особую роль В повышении значимости переписки сыграли и литературные образцыроманы «Юлия, или Новая Элоиза» Ж. Ж. Руссо и «Страдания молодого Вертера» И. Гете2. В частной переписке самими современниками воспринимались чуть ли не как эталонные письма Карамзина. Как писал Ю. Н. Тынянов, «тип карамзинского письма — мозаика с внедренными стихами, с неожиданными переходами и с закругленной сентенцией — сохраняется долго"3. Особенно значимыми с источниковедческой точки зрения являются комплексы писем Карамзина к его близкому другу И.И.Дмитриеву4, воспитаннику князю П.А.Вяземскому5, старшему брату В.М.Карамзину6. Письма Карамзина к друзьям, как правило, небольшие по объему (в отличие от писем к жене, с подробным перечислением всего увиденного и передуманного за день), «в них нет систематически заданных себе и разрешаемых вопросов по части литературы, политики и философии"8, но есть отдельные, нередко афористичные замечания и отклики на них. Любопытно, что культурную ценность личных писем Карамзина осознали уже его современники и младшие друзья: читая их, «научишься всему, что облагораживает ум и возвышает душу"9, — утверждал П. А. Вяземский. «.Мне пришло на мысль напечатать сии письма и заметки особо, — • писал А. И. Тургенев о принадлежащей ему коллекции писем.
1 Марасинова Е. Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (По материалам переписки). М, 1999.
2 Топоров B.H. Из истории русской литературы. T. II: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публикации. М., 2007 С. 16.
3 Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 22.
4 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. Переписка включает 358 писем.
5 Письма НМ. Карамз1ша к князю П. А. Вяземскому. 1810−1826 (из Остафьевского архива). СПб., 1897. Переписка включает 153 письма.
6 Переписка H. M Карамзина//Атеней. 1858. № 19−28. Переписка включает 178 писем.
7 Неизданные произведения и переписка Николая Михайловича Карамзина. СПб., 1862. Переписка с женой включает 17 писем.
8 Вяземский П. А. О письмах Карамзина // Карамзин: Pro et contra/ Сост., вступ.ст.Л.А Сапченко. СПб., 2006 С. 85.
9 Там же. С. 85. историографа1, — в них из эпохи 1803−1809 годов много любопытного и в отношении к российской истории, а для меня и в последних все важно и свято."2. Попытка литераторов пушкинского круга опубликовать имевшиеся у них письма Карамзина столкнулась с запрещением-цензуры и неудовольствием его вдовы, поэтому эти документы увидели свет только во второй половине Х1Хв., изданные как отдельными книгами, так и в исторической периодике. Помимо упомянутых выше комплексов писем, для изучения исторических занятий Карамзина имеют значения его письма к М.Н.Муравьеву3, выхлопотавшему ему звание историографа, и директору московского архива коллегии иностранных дел А.Ф.Малиновскому4. О философских размышлениях Карамзина свидетельствуют его письма к И. Каподистрии5 и Лафатеру6, отдельным изданием Я. Л. Барсков опубликовал письма московских масонов, среди которых послания Карамзина к А. М. Кутузову и Н. И. Плещеевой. Письма близкого друга Карамзина А. А. Петрова свидетельствуют о литературных и философских вопросах, волновавших их в молодости8, о внимании Карамзина к последним новинкам европейской литературы уже после возвращения из заграничного путешествия говорят и его письма к В. фон Вольцогену9. Отдельный массив представляет собой дружеская переписка историографа с членами императорской фамилии10 — императором Александром Iимператрицами Елизаветой Алексеевной и Марией Федоровной, великой княгиней.
1 Часть писсм Карамзина к А. И. Тургеневу издана в: Переписка Александра Ивановича Тургенева с князем Петром Андреевичем Вяземским. Т.1. Пг., 1921.
2 Тургенев А. И. Политическая проза / Сост, подгот. текста, вступ. ст. и примеч. АЛ.Осповата. М., 1989. С. 221.
3 Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов. Т. 1. М., Л, 1931.
4 Письма Карамзина к А. Ф. Малиновскому и письма Грибоедова к С. Н. Бегичеву. М., 1860. Переписка включает 73 письма.
5 Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 257.
6 Переписка Карамзина с Лафатером. СПб., 1893. Переписка включает 17 писем.
7 Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915.
8 Письма Александра Андреевича Петрова к Карамзину // Русский архив. 1863, 2-е год. Переписка включает 7 писем.
9 «.О Шиллере, о славе, о любви» (Вильгельм фон Вольцоген и П.М.Карамзин). Публикация Е. Е. Пастернак и Е. Э. Ляминой // Лица. Биографический альманах. 2. М., СПб., 1993.
10 Переписка с императорской фамилией издана в: Неизданные произведения и переписка Николая Михайловича Карамзина. СПб., 1862. Она включает 110 писем.
Екатериной Павловной и стоящее несколько особняком официальное предсмертное письмо историографа Николаю I1. В 1992 г. были опубликованы письма Карамзина к Е. Ф. Муравьевой, А. Н. Оболенскому, А. С. Шишкову, хранящиеся в отделе письменных источников Государственного Исторического музея .
Не меньшее значение, чем письма Карамзина, имеет и переписка Ростопчина, в первую очередь его послания к С. Р. Воронцову и его сыну М. С. Воронцову, охватывающие (с промежутком в 1803—1813 гг.) период с 1791 по.
1825г3. «Переписка его с графом С. Р. Воронцовым, — писал П. А. Вяземский, — это горячий памфлетно памфлеты обыкновенно и пишутся сгоряча на нескольких страницах на известное событие или по известному вопросу. А здесь памфлет почти полувековой и ни на минуту не остывающий"4. Ростопчин, обладавший характером порывистым и горячим, в зависимости от настроений минуты мог давать в своих письмах прямо противоположные характеристики одним и тем же лицам5, но в этом и заключается главная ценность переписки как исторического. источника, отражающего «чувства, еще не остывшиесуждения, еще не проверенные жизнью, надежды, еще не обманувшие, и опасения, еще не рассеявшиеся."6. По свидетельству современников, Ростопчин обладал даром давать меткие.
1 Предсмертное письмо Карамзина к императору Николаю Павловичу //К биографии Н. М. Карамзина. // Русский архив. 1895. № 12.
2 Письма H М. Карамзина 180б-1825гг. // «Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.)». Выпуск ИДИ. М., 1992. Переписка включает 57 писем.
3 Вести из России в Англию: письма графа Ф. В. Ростопчина к графу С. Р. Воронцову // Русский архив. 1876. № 1, 2, 4, 9, 12- 1887. № 2. См. также письма Ростопчина к графу М. С. Воронцову: Письма графа Ф. В. Ростопчина к графу М. С. Воронцову и к его отцу // Русский архив. 1908. Кн.2.
4 Вяземский П. А. Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине // Державный сфинкс. M, 1999. С. 499.
5 См., напр, его оценки Павла: в 1793 г. «невозможно без содрогания и жалости видеть все, что делает великий князь — отецон как будто бы изыскивает все средства внушить к себе нелюбовь» — Вести из России в Англию: письма графа Ф. В. Ростопчина к графу С. Р. Воронцову // Русский архив. 1876. № 1. С. 106. В августе 1795 г. «я мало полагаюсь на теперешние его чувства и буду всеми мерами стараться не заходить слишком далеко в сближении с ним» — Вести ш России в Англию: письма графа Ф. В. Ростопчина к графу С. Р. Воронцову // Русский архив. 1876. № 2. С 211. В феврале 1796 г. «чувство благодарности за дружественное расположение великого князя внушило мне решимость доказать ему, в какой мере я ценю это расположение.» — Вести из России в Англию: письма графа Ф. В. Ростопчина к графу С. Р. Воронцову // Русский архив. 1876. № 4. С. 401.
6 Цит. по: Марасинова E.H. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (По материалам переписки). M., 1999. С. 5. характеристики — «одной чертой так и обрисует человека"1, и это остроумие и наблюдательность проявились в полной мере в другом большом комплексе писем графа — его переписке с князем П. Д. Цициановым, показывающей семейный быт Ростопчина и его отклики на новости политики начала царствования Александра I (1803−1806гг.)». События Отечественной войны 1812 г. и деятельность Ростопчина на посту московского генерал-губернатора нашли отражения в его письмах к жене3, министру полиции А.Д.Балашову4, Д.И.Киселеву5 и С.К.Вязмитинову6. Уехав после войны за границу, Ростопчин делился своими наблюдениями о жизни Европы в письмах к.
7 8 близкому другу А. Ф. Брокеру и А. А. Закревскому. Князь П. А. Вяземский в своих мемуарах отметил, что Ростопчин был способен «счастливо выбирать друзей своих"9, среди них, к примеру, были прославленные военачальники.
А.В.Суворов10 и П.И.Багратион11, с которыми граф тоже переписывался. С неожиданной стороны Ростопчина, известного гонителя. мартинистов, характеризует довольно теплая и откровенная переписка с известным.
10 мистиком А. Ф. Лабзиным Наконец, как и Карамзин, Ростопчин состоял в переписке с членами императорской фамилии — Александром I13,.
1 Жихарев С. П. Записки современника. М., Л., 1955. С. 32.
2 Письма графа Ф. В. Ростопчина к князю П. ДДицианову// Девятнадцатый век. Исторический сб. Кн.2. М, 1872.
3 Письма гр. Растопчина к супруге и дочери (заметки о 1812 г.) // Русский архив. 1901. № 8. Переписка включает 21 письмо.
4 Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812−1815гг.). М., 2006; Письмо графа Ростопчина к министру полиции Балашову // Русский архив. 1909. Кн. 1.
5 Письма графа Ф. В. Ростопчина к Д. И. Киселеву (1812−1815) // Русский архив. 1863. 2-е изд Переписка включает 4 письма.
6 Письма графа Ростопчина в Петербург к С. К. Вязмитинову // Русский архив. 1909. Кн.1.
7 Письма графа Ф. В. Ростопчина к А. Ф. Брокеру из Петербурга и из чужих краев. 1815−1819 // Русский архив 1868. № 12. Переписка включает 55 писем.
8 Письма графа Федора Васильевича Ростопчина к Арсению Андреевичу (впоследствии графу) Закревскому // Сб. РИО. Т.73. СПб., 1890.
9 Вяземский П. А. Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине // Державный сфинкс. М&bdquo- 1999. С. 500.
10 Переписка Ф. В Ростопчина с А. В. Суворовым // Московский телеграф. 1826.4.8.
11 Письма графа Ростопчина к князю Багратиону // Русская старина. 1883. № 12.
12 Письма графа Ф. В. Ростопчина к А. Ф. Лабзину // Русская старина. 1913. № 2.
13 Переписка Ростопчина с Александром I. Русский архив. 1892. № 8- Переписка Ростопчина с Александром I. Русская старина. 1893. № 1- Письмо графа Ростопчина к императору Александру Павловичу // Новонайденные бумаги графа Ф. В. Ростопчина // Русский архив. — 1881. Кн. ЗРескрипт Александра I графу.
Константином Павловичем1, Екатериной Павловной2, причем в письмах к государю он был далек от верноподданнического смирения и позволял себе критический и наставительный тон в адрес монарха — «не один раз дрогнула у меня рука, списывая то, что Ростопчин говорил Государю"3, — признавался АЛ. Булгаков, по приказанию графа составлявший копии с его писем Александру I.
Большая, часть переписки Шишкова опубликована в составе второго тома. «Записок, мнения-и переписки адмирала Шишкова"4, в том числе его письмак друзьям и коллегам по литературному поприщу, как российским^ так изарубежным. В этом же томе увидели свет письма и записки Шишкова, посвященные злободневным вопросам внутренней политики второй половины, александровского царствования, например, борьбе с Библейским обществом, адресованные как самому государю, так и графу А. А. Аракчееву, с помощью которого Шишков пытался влиять на императора. Комплексы семейной переписки Шишкова увидели свет в составе первого тома «Записок, мнения и переписки адмирала Шишкова"5 (письма его к жене периода заграничного-похода русской-армии), а также в ряде последующих изданий, из которых наиболее ценными являются публикации Л. Н. Киселевой, писем Шишкова его» домашним из европейской командировки 1797−1798гг., дающие представление о его европейских впечатлениях6, и публикация, К. Г. Боленко и Е. ЭгЛяминой переписки, адмирала с его племянницами, добавляющей новые штрихи к портрету его личности. Ряд писем Шишкова к.
Ростопчину по поводу письма его о слухах и беспорядках в провинции // Русская старина. 1902. № 9 Всего переписка включает 49 писем.
1 Письма Ростопчина к великому князю Константину Павловичу II Русский архив. 1869.
2 Письмо Ростопчина Екатерине Павловне. Русский архив. 1876. № 3- Бумаги графа Ф. В. Ростопчина // Русский архив. 1909. Кн. 1.
3 Булгаков А. Я. Воспоминания о 1812 годе и вечерних беседах у графа Федора Васильевича Ростопчина // Старина и новизна. 1904. Кн. 7. С. 100.
4 Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова. Т. 2. Берлин, 1870. Переписка включает 94 письма.
5 Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова. Т. 1. Берлин, 1870. Переписка включает 41 письмо.
6 Киселева Л. Н. Письма А.С.Шишкова к жене (1797−1798гг.). Часть I, П // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение 4.1, П. Тарту, 1994. Переписка включает 49 посланий.
Боленко К.Г., Лямина Е. Э. Из семейной переписки А. С Шишкова // Пушкин и его современники: Сб. науч. трудов. Вып.4 (43). СПб., 2005. Переписка включает 57 писем. его племяннику и воспитаннику, отличавшемуся вольномыслием поэту-романтику А. А. Шишкову, помещенные в приложении к исследованию жизни и творчества последнего', позволяют охарактеризовать взгляды адмирала на службу, честь, долг. Особо следует отметить и переписку Шишкова с его протеже Я'.И.Бардовским2, являющуюся красноречивым источником взглядов лидера «архаистов» на' современный • ему «дух времени». Размышлениям о «старом» и «новом» слоге посвящены письма Шишкова о.
Д.И.Хвостову. О литературной деятельности последних лет жизни Глинки говорят его письма к П. А .Плетневу4.
Роль изучаемых героев в общественно-политической жизни страны, то влияние, которое они оказывали на окружающих и в личностном плане, и своими сочинениями, получили отражение в переписке их современников. Например, именно в письмах младших друзей Карамзина — П. А. Вяземского, А. И. Тургенева, В. А. Жуковского впервые прозвучала ставшая затем популярной в науке оценка историографа как представителя европейского просвещения в России5, был определен его вклад в русскую культуру6, в становление личностей людей пушкинского поколения7. Любопытны письма-П.И.Голеншцева-Кутузова, бывшего противником Карамзина и Ростопчина и характеризовавшего первого как «якобинца», а второго — как душителя о просвещения. Переписка современников является главным источником для.
1 Шадури В. Друг Пушкина А. А. Шишков и его роман о Грузии. Тбилиси, 1951.
2 Шишков A.C. 12 собственноручных писем адмирала А. С. Шишкова СПб., 1841.
3 Письма А. С. Шишкова графу Дмитрию Ивановичу Хвостову // Русская старина. 1896. Т.86. Переписка включает 5 писем.
4 С. Н. Глинка к П. А. Плетневу // Русский архив. 1905. Кн.1.
5 Тургенев А. И. Политическая проза/ Сост., подгот. текста, вступ ст. и примеч. АЛ.Осповата. М., 1989. С.52- см. также: Переписка Александра Ивановича Тургенева с князем Петром Андреевичем Вяземским. Т.1.Пг" 1921.
6 ПисьмаИ.И.Дмитриева к князю П. А. Вяземскому 1810−1836 годов (Из Остафьевского архива). СПб., 1898.
7 Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1895. С. 214.
8 Письма П.И.Голеншцева-Кутузова к гр.А. К. Разумовскому // А. А. Васильчихов. Семейство Разумовских. Т.2. СПб., 1880. С. 325, 392,410. реконструкции отношения московского дворянства к генерал-губернаторству Ростопчина до и после пожара Москвы1.
Для изучения европейского контекста жизни и творчества русских консерваторов большое значение имеют описания ими своих заграничных путешествий2, являющиеся сложными по идейному наполнению памятниками, вопрос об уровне соответствия которых тому, что происходило «на самом деле» (особенно это касается «Писем русского путешественника» Карамзина и «Путешествия в Пруссию» Ростопчина) до сих пор Л дискутируется в отечественной и зарубежной историографии .
Об исторической концепции Карамзина и Глинки свидетельствуют «История государства Российского"4 и «Русская история в пользу воспитания"5.
Следующую группу источников составляют публицистические произведения изучаемых консерваторов, наиболее важными из которых являются «Рассуждение о старом и новом слоге», «Речь при открытии Беседы любителей русского слова», «Рассуждение о любви к Отечеству» Шишкова6, «Мысли вслух на Красном крыльце.», «Письмо Силы Андреевича Богатырева», «Письмо Устина Веникова.», «Афиши 1812 года,.
1 Из писем А. Я. Булгакова к его брату // Русский архив. 1901. № 5, № 6, № 7- Сто лет назад. Письма И. П. Оденталя к А. Я. Булгакову о петербургских новостях и слухах // Русская старина. 1912. № 5- Из писем Н. МЛонгинова к графу С. Р. Воронцову. 1814−1815г. // Русский архив. 1912. № 6- Письма А. Я. Булгакова // Русский архив. 1866. № 5.
2 Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. M., 1983; Ростопчин Ф. В. Путешествие в Пруссию // Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992; Шишков A.C. Разбитие Русского военного корабля у берегов Швеции, в 1771 году //Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова. 4.XII. СПб., 1828. он же: Записки адмирала А. С. Шишкова, веденные им во время путеплавания его из Кронштадта в Константинополь. СПб., 1834.
3 Сиповский В. В. Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника». СПб., 1899- Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М., 1987; Серман И. З. Где и когда создавались «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина? // XVIII век. Сб.23. СПб., 2004; Клейн И. «Письма русского путешественника» как документальный источник (Рец. на кн.: Panofsky Gerga S. Nikolai Mikhailovich Karamzin in Germany: Fiction as facts. Wiesbaden, 2010) // Новое литературное обозрение. 2010. № 105. Тихонравов H С. Граф Ф. В. Растопчин и литература в 1812-м году // Сочинения Н. С. Тихонравова. T.3, 4.1. M., 1898- Овчинников Г. Д. «Чего лучше быть русским?» Граф Ф. В. Ростопчин — литератор. Владимир, 2008.
4 Карамзин H.M. История Государства Российского: В XII т. В 3 кн. Кн.1, 2, 3. М&bdquo- 2004.
5 Глинка C.H. Русская история в пользу воспитания. Ч.1.Изд.2-е. М., 1817.
6 Шишков A.C. Рассуждение о любви к Отечеству // Собр. сочинений и переводов. 4.1V. СПб., 1825- он же: Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка // Собр. сочинений и переводов. Ч.Н. СПб., 1824- он же: Речь при открытии Беседы любителей русского слова // Собр. сочинений и переводов. 4.1 V. СПб., 1825. или дружеские послания от главнокомандующего в Москве к жителям ее".
1 2 Ростопчина, «Записка о древней и новой России» Карамзина .
Особо следует отметить «Альбомы», подаренные Карамзиным великой княгине Екатерине Павловне в 1811 г. и императрице Елизавете Алексеевне в 1821 г. -редко привлекаемые исследователями источники, представляющие собой подобранные историографом цитаты из западноевропейских авторов* (на языках оригиналов), касающиеся широкого спектра вопросов — от политики, предназначения монархов, любви к Отечеству до мыслей о Боге, добродетели, супружестве, роли женщины3.
Третью группу источников составили материалы периодической печати. К работе были привлечены три книжки «Пантеона иностранной словесности"4 — альманаха, в котором Карамзин приводил выдержки из литературных и философских произведений иностранных авторов, две книжки «Аглая» (первое издание — 1794, 1795гг, переиздание — 1796 г.), отражающие разочарование Карамзина от итогов «философского^ века» и включающие его стихи (в том числе «Послание Дмитриеву»), теоретические статьи, утверждающие принципиальные мысли автора в области литературы, философии, культуры («Что нужно Автору?», «Нечто о науках, искусствах и просвещении», «Мелодор к Филалету», «Филалет к Мелодору»), написанные в жанре предромантизма повести. («Остров Борнгольм», «Сиерра-Морена») и отрывки из «Писем русского путешественника». В исследовании был использован «Московский журнал», издававшийся Карамзиным в 17 911 792гг. центральным произведением которого были печатавшиеся из номера в номер «Письма русского путешественника», а также был проведен сплошной просмотр 48 номеров «Вестника Европы», издававшегося Карамзиным в 1802—1803 гг. и отражавшего его бонапартистские симпатии во.
1 Публикацию всех указанных произведений см: Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992.
2 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М&bdquo- 1991.
3 Альбом Н. М. Карамзина. С предисловием Н. П. Лыжина // Летописи русской литературы и древности. Т.1. М., 1859.
4 Карамзин Н. М. Пантеон иностранной словесности. Кн.1, 2, 3. М., 1798. внешней политике и идеал «реального политика» во внутренней. Кроме того, был проведен сплошной просмотр 60 номеров «Русского вестника» Глинки за 1808−1812гг. — времени, когда журнал имел наибольшее историческое и политическое значение возбуждением «народного духа» в преддверии предчувствовавшейся войны с наполеоновской Францией.
В четвертую группу источников можно отнести такие документы, как «Петербургские письма» Ж. де Местра1, сообщавшего сардинскому королю злободневные политические новости из России, и письма Карамзина бурмистру его имений по вопросу о выплате оброка и решению крестьянских тяжб2 — и дипломатическая переписка, и переписка по управлению частновладельческими хозяйствами относятся к числу делопроизводственных источников.
Из неопубликованных материалов были использованы документы, хранящиеся в фондах НИОР РГБ: ф.231 — М. П. Погодина (выдержки из дневника на французском языке, касающиеся поведения Карамзина в 18 251 826гг., часть пока неопубликованных приказов Карамзина бурмистру села Макателемы), ф.41 — Булгаковых (копии бумаг по делу об опеке над младшим сыном Ростопчина Андреем), ф.226 — А. А. Писарева (письма к нему по поводу российского просвещения • Шишкова и Карамзина), ф.488 -Н.М.Карамзина (часть неопубликованной семейной переписки историографа), ф. 76/П — Ф. А. Голубинского (письмо Глинки с раздумьями о роли веры в его жизни), ф.233 — С. Д. Полторацкого (статья К. А. Полевого о Ростопчине) — РГАЛИ: ф.46 — П. И. Бартенева (письма Ростопчина к А. Ф. Брокеру из Парижа), ф.2591 — П. А. Попова (воспоминания Глинки о работе цензурного комитета и своем аресте), ф.141 — Глинок (семейная переписка Сергея Глинки с его младшим братом Федором), ф.195 -Вяземских (коллекция неопубликованных писем к Шишкову от различных.
1 Местр, Жозеф де. Петербургские письма 1803−1817: Пер. с франц. СПб., 1995.
2 Погодин М П Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Ч.П. М., 1866. С. 439. отечественных и зарубежных корреспондентов) — РГАДА: ф.1468 — Сборный личный фонд (благодарственное письмо Шишкову от французского историка Ф.Ж.Эйшова).
Все эти источники позволяют достаточно полно осветить общественно-политические и нравственно-философские воззрения Карамзина, Шишкова, Ростопчина и Глинки, их частную жизнь и социальное поведение.
Целью данного исследования является создание социокультурного портрета российских консерваторов Карамзина, Ростопчина, Шишкова и Глинки, раскрытие структурных основ и содержания их мировоззрения, выявление рецепции западноевропейских идей и ценностей в их творческом наследии, определение их места в культурном контексте эпохи рубежа XVIII — XIX веков.
Реализация этой цели достигается путем решения следующих задач:
1. Анализ процесса становления личностей изучаемых деятелей в процессе их социализации путем изучения атмосферы их детских и юношеских лет, идей и ценностей, воспринятых в ходе обучения и заграничных путешествий.
2. Выявление смыслообразующего концепта государственной идентичности в представлениях консерваторов, а именно, отношения к российской монархии как* к институту и к ее конкретным носителям в прошлом и настоящем, взглядов на ее предназначение в будущем.
3. Определение социальной самоидентификации консерваторов на основе изучения их представлений о собственном сословии и неразрывно с ним связанном крепостном праве.
4. Выяснение взглядов Карамзина, Ростопчина, Шишкова и Глинки на национальную идентичность и начало формирования ими русского националистического дискурса.
5. Раскрытие системы ценностей изучаемых деятелей путем исследования их отношения к экзистенциальным вопросам бытия.
6. Изучение особенностей повседневной жизни консерваторов на основе анализа круга тендерных вопросов — стиля общения с женами и детьми, модели их семейных отношений.
Научная новизна исследования определяется тем, что настоящая диссертация является первым в отечественной историографии обобщающим исследованием, написанным в русле «новой культурно-интеллектуальной истории» и посвященным анализу идей, культурных стереотипов и ценностей теоретиков российского консерватизма первой четверти XIX в. в контексте их государственной и общественной деятельности и практик повседневной жизни.
Практическая значимость исследования. Изучение консерваторов-интеллектуалов первой четверти XIX века позволяет расширить представление о российской интеллектуальной элите в целом, выявить взгляды основоположников отечественного консерватизма на государственную, социальную и национальную идентичности, их ценности и стили повседневной жизни. Содержание диссертации может быть использовано при разработке и чтении специальных курсов по истории культуры России и истории идей.
Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории России Московского педагогического государственного университета, где получила положительную оценку. По теме диссертации опубликовано 11 статей. Основные положения исследования докладывались на межвузовских и Всероссийских научных конференциях «Ключевские чтения» (2006, 2007, 2008, 2010, 2011гг) — научно-методических конференциях «Пасхальные чтения» (2008, 2009, 2010, 2011гг.) — Чтениях памяти В. Г. Тюкавкина и А. Г. Кузьмина (2008г.) в Ml 11 У, а также на Международной научной конференции «Николай Михайлович Карамзин: жизнь, творчество, окружение» в Государственном музее-усадьбе «Остафьево"-"Русский Парнас» (2010г.).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
В «Письмах о русской культуре» известный отечественный философ Г. П. Федотов писал: «. .Петровская реформа <. .> вывела Россию на мировые просторы, поставив ее на перекрестке всех великих культур Запада, и создала1 породу русских европейцев"1. Не стоит думать, что эта „порода“ была специфической^ чертой именно русской культурынаряду с „русскими европейцами“» существовали соразмерные им «европейцы английскиефранцузские, немецкие"2, то есть те представители' культурнойэлиты европейских стран XVIII—XIX вв.ековкоторые через приобщение к интеллектуальному наследию одних и тех же классических текстов,' как античных авторовтак и философов-просветителей, входили в единое ментальное пространство — «Европы" — и пытались на основе* своих национальных культур ответить «на волновавшие всех интеллектуалов проблемы, среди которых едва ли не на первомместе стоял вопрос об о идентичности. От берегов Темзы до Волги европейские мыслители работали над разрешением: общих, для. них всех и одновременно воспринимавшихся как сугубо «национальные» вопросы: что составляет национальный характер и чем он схож и отличен от европейского характера? Как связан «европеизм» с «варварством» и «цивилизацией»? Что такое Европа и какое место» занимает в ней их собственная страна? Каковы их судьбы и предназначение в-мире?
Русские интеллектуалы являлись органичной частью этой всеевропейской республики «hommes de letters». Составляя ничтожный процент населения — образованную элиту дворянского общества России — они формулировали новые ценности и образцы поведения, которые задавали.
1 Федотов Г. П. Письма о русской культуре // Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи М. А. Маслин. М., 1992. С. 389.
2 Соловьев B.C. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев B.C. Сочинения в.
2 т. 2-е изд Т.2. M., 1990. С. 697.
3 Russia in the European context. A member of the Family. New York, 2005. P.3. вектор общественно-политическому и культурному развитию страны, со временем переходя из уровня^ высокой культуры в ее нижние этажи. Жизненный путь и идейное наследие идеологов русского консерватизма, первой четверти XIX века могут являться одной, из иллюстрацийэтого феномена «русских европейцев»;
Одной из самых примечательных черт русских консерваторов как русских европейцев! было, совмещение в i их картине мира ценностных ориентаций, свойственных традиционному имодерному типу культуры, причем традиционализм, какправилобыл: связан с унаследованными привычками русской патриархальной старины, а модернизм — с восприятием европейского наследия эпохи, позднего Просвещения и предромантизма.
Подобное совмещение было заложено в процессе воспитания и образования русских консерваторов, когда на патриархальные традициивынесенные из отцовского дома, накладывалось европеизированное воспитание, полученное либо дома под руководством «заморских учителей» (Ростопчин), — либо в частных пансионах (Карамзин) и казенных учебных заведениях — Морском и Сухопутном кадетских корпусах (Шишков, Глинка), ориентировавшихся на модные в ту пору. модели «сентиментального образования» — немецкиев духе философишХ. ФгГеллерта, и французские, в-руссоистском стиле. В результате как общей направленности учебных заведений на принципы просветительской педагогики, так и конкретного содержания учебных программ с преимущественным вниманием к изучению иностранных языков перед русским, чтением античных классиков и современной просветительской литературы, будущие русские консерваторы привыкали смотреть на российскую действительность через «европейские очки"1, сквозь призму воспринятых ими в процессе образования просветительских идей и концепций. Более того, сама привычка мыслить по-французски, особенно яркая у Ростопчина, но присутствовавшаяи у.
1 Figes О. Natasha’s dance. A cultural history of Russia. London, 2002. Р.66. остальных консерваторов, и постоянная практика перехода с одного языка на другой предопределяли амбивалентность картины мира, конструируемой языковыми средствами. Вовлеченность в ментальное пространство элитарной европейской культуры и свободное владение несколькими иностранными языками позволяло им ощущать себя спокойно и комфортно в реальной Европе в ходе своих заграничных путешествий, знакомиться и общаться с европейскими знаменитостямис легкостью поддерживать салонную беседу в Париже, Берлине, Лондоне (Карамзин, Ростопчин), Карлсгамне, Ливорно (Шишков) — «русский европеец был дома везде"1. I.
В. соответствии с современными им культурными нормами элиты европейского дворянства русские консерваторы выстраивали и свою бытовую жизнь: общались со своими домашними* на французском языке, приглашали к детям иностранных (желательно, французских) гувернеровотносились с романтизированной почтительностью, вежливостью и уважением к своим женам, были далеки от традиционной модели^ патриархальных семейных отношений, ценили интеллектуальные состязания-салонных бесед, даже проживая1 в поместьях, были в курсе международной политики, следили за новинками зарубежной литературы. В1 теории идеологи раннего российского консерватизма могли ратовать за^возвращение к добрым старым, временам, мечтать о патриархальности и восторгатьсяне испорченными западным влиянием нравами предков, но на практике они предпочитали для себя европейский стиль жизни и готовили к нему же своих детей. Подобный конфликт между культурными практиками повседневной жизни консерваторов, в которых они придерживались модернистских европеизированных норм и ценностей, и их теоретических конструктов, посвященных пропаганде традиционных норм жизни, говорит о внутренней противоречивости их мировоззренческих установок.
1 Федотов Г. П. Письма о русской культуре // Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи М. А. Махлин. М., 1992. С. 390.
Двойственность заметна и в размышлениях консерваторов на тему экзистенциальных вопросов бытия: укоренные с детства в их сознании традиционные религиозные догмы вступали в противоречие с просветительскими идеями, полученными в ходе воспитания, кроме того, от традиционной церковности были далеки и масонские ложи, в которые в молодости входили Карамзин, Ростопчин и Шишков. Поэтому не удивительно, что в последующих сочинениях консерваторов религии отводилась подчас утилитарная роль по возбуждению патриотического рвения народа, а ее моральным заповедям — по" регулированию жизни в-«благоустроенном обществе». Вполне в духе эпохи Просвещения1, консерваторы спокойно относились к смерти, очевидно, усматривая смысл своей жизни в честном и усердном служении на благо обществу, отечеству и монарху, Карамзин же" видел его в нравственном совершенствовании-личности, возвышении душою к добру.
Совмещение традиционных и новых, просветительских идей, проявлялось и в представлениях изучаемых героев о социальной идентичности. Так, например, формулируя на • страницах своих публицистических произведениях этос дворянина, т. е. тот набор добродетелей и норм поведения, который будучи усвоен с детства, должен, руководить его мыслями и поступками и тем самым оправдывать права на благородство, консерваторы называли как традиционные установки на предназначение дворянина (верная и беспорочная служба Отечеству и монарху, патриархальное попечение о крепостных крестьянах), так и новые представления и этические нормы, связанные с восприятием наследия эпохи Просвещения, в частности, идей Ш. Л. Монтескье. Эти новые нормы получили отражение в «Вестнике Европы» Карамзина и «Русском вестнике» Глинки, а также в рассуждениях Шишкова и группировались вокруг идеи о том, что настоящий дворянин должен обладать еще и определенными личностными качествами, среди которых консерваторы выделяли честолюбие, гордость, мужество, чувство собственного достоинства, т. е. все то, что можно определить как «благородство духа». Эти новые ценности выступали? основанием и для самооценки: консерваторов, их «Я-концепции». Критерием для самоуважения у них выступала не карьера и служба как таковая (Карамзин: не служил вовсе, Глинка и Ростопчин большую часть, жизни-тоже провеливне служебного поприща), а сознание своего личного вклада" в просвещение и благосостояние российского? общества, а также гордое убеждение в том, что*они не: поступались ради? корыстных интересов: своим * личным ДОСТОИНСТВОМи честью. Стоит отметить, что у всех без исключения изучаемых героев чувство чести ассоциировалось, прежде всего, с духовной независимостью от власти, с правом иметь и отстаивать собственное мнение, пусть" даже: «со вредом себе», как говорил Шишков. В этом? проявлялось ихстремление следовать, идеальнымобразцам — добродетельным? героям прошлого, как отечественным, так и зарубежным, прежде всего античным, воспринятым сквозь призму философии Просвещения. С этой антично-просветительской интеллектуальной традицией связан и своеобразный «республиканизм духа» идеологов консерватизма, проявлявшийся в твердом отстаивании тех идеалов, государственного и общественного ус гройства, которые представлялись им наиболее полезными для страны, даже наперекор верховной власти, если она хотела пойти на уступки «духу времени». В целом, те: ценностикоторые считали приоритетными для себя русские консерваторы: начала XIX века — честь, обостренное чувствособственного" достоинства- «любовь, к независимости» позволяют характеризовать их как личностей «нового типа».
Однако восприятие этих новых ценностей на уровне личного бытия не мешало консерваторам в социально-политических вопросах оставаться при «старом» образе мыслей, более того, они с успехом использовали просветительские концепты для борьбы с идеями века Просвещения1 — со своим интеллектуальным врагом консерваторы сражались его же оружием. Тексты философов-просветителей, преимущественно французских, выступали для изучаемых героев тем «тезисом», отталкиваясь от которого, они формулировали свой «антитезис». Например, отстаиваянезыблемость^ крепостничества от «клевет иноземцев», консерваторы апеллировали к авторитету закона, регулирующего жизнь в «благоустроенном обществе» и утверждающего власть, помещиков над крепостными, а также к буржуазной' норме неприкосновенности частной собственности дворян на землю, пугая правительство перспективами «язв пролетариатства» освобожденных крестьян (впрочем, не менее активно использовался ими и традиционный) патерналистский миф о «добром барине»). Однако в наиболее, «чистом виде» рецепция западноевропейских идей прослеживается* в формировании-консерваторамифусского националистического дискурса.
Взяв за основу мысли И. Г. Гердера о языке как «душе» народа* № Ж. Ж. Руссо о нации как о едином организме (возможно, именно отсюда идет органицизм в трактовке консерваторами общественного устройства) и о важности «национального» воспитания, которое придает душам" подрастающего поколения- «национальную форму», изучаемые герои, на материале русской истории сформулировали националистический дискурс, выделив свойственные «русским» природные добродетели, аргументировав необходимость для дворянской элиты говорить на русском языке, предложив модель отечественного воспитания и заявив о необходимости уважения «народных» традиций и ритуалов. При этом пропагандируемые консерваторами «патриархальные» традиции и нравы включали в себя-наряду с традиционными — верностью царю и православной вере — еще и гражданственную жертвенность русских жизнью и имуществом на благо.
1 Киселева Л. Н. К языковой позиции «старших архаистов» (С.Н.Глинка, Е И. Станевич) // Уп.зап. Тартуского ун-та. № 620 Типология литературных взаимодействий. Тарту, 1983. С. 19.
Отечества (по аналогии со знамениты^ героями античности) — неподкупность судов, руководствующихся только закономслужение каждого, начиная от государя и до последнего зс^гшде^ц^ «общему благу», что подозрительно напоминает найденные на «национальной» почве просветительские ценности. В этом интересе ^ «национальному» русские консерваторы тоже не были исключением из общей атмосферы эпохи, т.к. в период наполеоновских войн многие европех5ские мыслители? особенно немецкие, были озабочены поисками национальной идентичности. Однако когда французская опасность миновала, ывдионалистическая риторика изучаемых деятелей пошла на спад. Глинка вновь, как и в молодости, стал «обожателем» французов, Карамзин тоже возвратился к своим прежним взглядам, высказанным в «Письмах русского путешественника», приоритете общемирового над национальным, и в своей программной речи в.
1818 г. ПрИЗВаЛ СООТечеСТВеННИКОВ «ИДТИ рЯДОЗУГ О т, т л у у с Другими к цели всемирной для человечества».
Одним, из главных факторов, определяющих самобытность и величие России в мире, смыслообразующим концептом государственной идентичности, являлось, с точки зрения русских консерваторов, самодержавие, размышления о прошлом, настоящем и желательном будущем которого составляли смысловое ядро консер^ативного идейного комплекса Несмотря на существование различия в политических воззрениях Карамзина Ростопчина, Шишкова и Глинки, можно выделить те общие позиции' которые были характерны для всех них: во-первых, это указание на то, Чхо' Россия имеет свой, исторически сложившийся, тип государственности, основанный на сильной верховной власти, который отвечает ее природао-географическим и национально-политические особенностям, соответствует уровню просвещенности и «духу народа». Любые попытки изменить его опасны для внутреннего спокойствия и внешнего могущества страны которая «скорее может упасть, нежели еще более возвеличиться"1. Во-вторых, отсюда следует настороженное отношение консерваторов к нововведениям, требование от власти большой осмотрительности при попытке проведения каких-либо реформ, которые должны быть основаны не на общих и абстрактных идеях кабинетной учености, а на знании реальной, жизни, „дел и сердец людских“, на „правилах верыи благонравия“, на л нравах и. обычаях своего народа». Поэтому, в-третьих, консерваторы, выступали за уважение уже имеющихся, в обществе законов и традицийучет силы инерции народных масс: «мудрый законодатель идет медленно вслед за 3.
Гением, боясь оставить назади и потерять из виду умы обыкновенные". В-четвертых, чтобы избежать ненужных потрясений в спокойном ходе государственного управления, консерваторы предлагали вместо введения-нового постепенное улучшение старого.* Исходя из этих позиций, они: требовали от самодержавия уделять больше внимания* решению внутренних проблем вместо блеска внешних завоеваний, учитывать сложившуюся в обществе систему традиционных ценностей, завещанных предками, защищать веру и нравственность от «иноземного разврата», принимать, взвешенные решения, учитываяавторитет Сената, ввести, четкое законодательство и обратить самое пристальное внимание на проблему просвещения. Однако" по вопросу о том, каким именнодолжно быть отношение государства к этой базовойпроблеме просвещения, их мнения разнились. Ростопчин и Шишков считали, что политически опасно* распространять образование в народе и что следует поставить заслон распространению «новомыслия» с помощью цензуры и тщательного контроля над содержанием учебных программ. Карамзин и Глинка, наоборот, не одобряли создание излишних административных препон для мысли, кроме того, политическая программа историографа, как «единственного, полного.
1 Карамзин Н. М. Избранные статьи и письма. М., 1982. С. 204.
2 Шишков А. С. Примечания на первую главу проэкта Гражданского Уложения. Без м. и г. и. С. 32.
3 Карамзин Н. М. Речь государственного советникаПорталиса.// Вестник Европы. 1802. № 3. С. 71. представителя <.> Европейского просвещения в России"1 основывалась на пропаганде благотворности для нравственности общества широкого народного просвещения.
Для обоснования своих политических взглядов консерваторы л обращались к истории, ибо «настоящее объясняется прошедшим.». При этом Глинка, Шишков" и Ростопчин, не будучи историками, создавали утопию в прямом смысле этого слова, помещая в неком идеальном* прошлом' все восхваляемые черты русской монархин и монархов, которые они желали бы видеть в настоящем. Их творчествов плане «изобретения прошлого» вполне вписывалось в общеевропейскуютрадицию просветительского* утопизма, продолженную предромантизмом. В своих публицистических, произведениях они вырисовывали идиллическую картину духовного единения всех сословий русского общества с монархом, «сим поставленным от Бога отцом и главой народной». Для иллюстрации «праотеческих добродетелей» консерваторы особенно часто обращалиськ мифологизированному образу Смутного времени, находя, в нем параллели к современной им борьбе с наполеоновской^ Францией, а также к событиям актуального прошлого — петровскому и екатерининскому царствованиям.
Осмысление петровской эпохи в рамках мифологемы разрыва, сотворения монархом «новой» и «просвещенной» России из средневекового, небытия, было заложено еще при самом Петре I русскими публицистами и затем повторено французскими просветителями, и именно в таком духе воспринимал монарха Ростопчин. Позиция трех остальных изучаемых консерваторов интересна тем, что, создавая для русской публики позитивный образ монарха, они вступали в борьбу с интеллектуальной традицией.
1 Переписка Александра Ивановича Тургенева с князем Петром Андреевичем Вяземским. Т.1. 1814−1833 годы. Пг., 1921. С. 57.
2 Глинка С. Н. Вступление // Русский вестник. 1808. № 1. С. 5.
3 Мартин А. «Россия есть европейская держава.»: проблема «Россия и Европа» в консервативной мысли эпохи Александра I (А.С.И1ишков, С. Н. Глинка, А.С.Стурдза) // Исследования по консерватизму. Вып.5. Полигика и культура в контексте истории. Пермь, 1998. С. 21. просветителей. Первыми выступили Карамзин и Шишков, защищавшие Петра от обвинений Ж. Ж. Руссо в потере русскими национального характерав результате его реформ, затем к созданию апологетического образа монарха в публицистике активно подключился Глинка. Его концепция Петра как идеального патриархального' государя, продолжавшего традиции своихпредшественников, решала одновременно две задачи: с одной стороны, боролась против популярных вольтеровских идей о варварстве и отсталости русских до времен: Петра-, с другой стороны, восхваляласами преобразованиянаправленные. наукрепление мощи. государства. Естественночто в работах, не предназначавшихсядля широкой публики,, консерваторы относились к Петру куда более критично, хорошо понимая, что именно, с его времени началась, «порчанравов» ираскол единого тела? русского общества? на европеизированных дворян и оставшегося верным старине «народ». Особенно ярко эволюция отношения к Петру проявилась втворчестве Карамзина, который в «Записке о древней и новой России» обвинял императора в том, от чего ранеезащищал, его в «Письмах русского-путешественника" — Его» оценкаПетра шла от вольтеровской апологии к руссоистскому обвинению в утрате национальной самобытности и в ненужности насильственного вторжения в обычаи частной жизни подцанных ¦ (в> духе Монтескье). Впрочем, всвоей итоговой речи историограф признал, что «жалобы бесполезны» и что отнынестрана будет двигаться" по вектору, заданному ей преобразователем.
В мировоззрении консерваторов восприятие времени, как правило, является не нейтральным, а ценностно-нагруженным: испорченноенастоящее противопоставляется, прошлому, обильному «делами славы, чести, и добродетели"1. В связи с этим правление Екатерины И, воспринимаемое критически Шишковым, Карамзиным, Ростопчиным, когда оно являлось дляних временем «настоящего», послужило консерваторам внешней канвой для.
1 Глинка С. Н. О русских пословицах // Русский вестник. 1811. № 7. С. 19. конструирования образа идеальной монархии, как только перешло в разряд «прошлого». Однако представления об идеале у консерваторов были различные: если Шишков и Глинка в своих публицистических работах выстраивали образ Екатерины как патриархальной государыни, защищающей незыблемость традиционного уклада жизни и «праотеческих» добродетелей, то Карамзин* напротив, усматривал главную заслугу ее царствования в формировании нового, «гражданского» самосознания: подданных (Ростопчинкак идеал воспринимал царствование Петра I и своего «благодетеля» Павла, мечтая о восстановлении твердой рукой порядка и дисциплины).
Как известно, для консерваторов идеальное прошлое — это не что иное, как страстно желаемое будущее. На вопрос о том, куда и как следует двигаться российской монархии, изучаемые герои предлагали тоже разные ответы. Шишков был убежденчто лучше всего пребывать в тишине и спокойствии, т. е. в неизменности государственного строя, отказаться от. реформ, нарушающих гармонию издревле сложившихся в обществе отношений, а если уж и двигаться, то только назад, к восстановлению прежнего «порядка и устройства». Карамзин считал, что мирные эволюции: необходимы и именно просвещенноесамодержавиедолжно возглавлять общество на пути к успехам «гражданского образования». Ростопчин, несмотря на свою личную дружбу с Карамзиным, в политическом плане более склонялся кпозиции Шишкова, усматривая: призвание русского самодержавия в поддержании военной рукой существующего порядка вещей не только в самой России, но и за ее пределами. Глинка же, наоборот, несмотря на свою горячую приверженность к лидеру «архаистов» Шишкову, во взгляде на возможность политических перемен и в отношении к «духу времени» был ближе к позиции Карамзина: его образ идеальной монархии пронизывал пафос уважения к достоинству человека вне зависимости от занимаемого им места в социальной иерархии, отказ от социального насилияпринятие как данности, как знамения времени быстрое развитие самостоятельной мысли. И Карамзин, и Глинка под конец жизни пришли к убеждению о необходимости «коренных законов» для России. В связи с этим по отношению к базовой проблеме «реформы и самодержавие» Карамзина и Глинку можно причислить, к умеренному, а Шишкова и Ростопчина — к традиционалистскому течению в раннем русском консерватизме.
В целом, размышления консерваторов о русском самодержавии и формулирование ими исконно русских ценностей и добродетелей, на основе творческой интерпретациисовременных им западноевропейских идей и концепций, представляют собой вполне оригинальные произведения, являющиеся одним: из вариантов «русской идеи» — размышлений об историческом своеобразии и историческом призвании России. Подмеченные уже современниками «парадоксы» русских, консерваторов начала XIX века отражали колебания идеологов формирующегося консерватизма между просветительскими идеями^ о: самоценности личности, гражданственности, духовной независимости, общеевропейским интересом к национальнойистории, «духу народа», открытию «народньж» традиций и ценностей, и патриархальными взглядами и привычкамивоспринятыми ими от окружающей социальной реальности. Подобная разновекторность ценностных ориентации проявлявшаяся как в частной жизни, так и в творчестве изучаемых героев, отражает на индивидуальном уровне личных судеб представителей интеллектуальной^ элиты Россиирубежа XVIII — XIX веков, к числу которой относились Ы. М. Карамзии, С.Н.Г'линка, Ф. В. Ростопчин и А. С. Шишков, сложность и неоднозначность процесса формирования личности «нового типа» в ходе модернизации российского общества.