Пушкинская модель журналистики: структура, культурологическая стратегия и практика просвещенных реформ печати

Актуальность исследования. Пушкин называл журналистику «рассадником людей государственных» («Обозрение обозрений», 1830) и, судя по наброскам к газете «Дневник», считал важным уяснить: «Что есть журнал европейский? Что есть журнал русский? <.> Каков может быть русский журнал» [296, т. 6, с. 329]. Желая сохранить нечто присущее культурному опыту России, но отсутствующее в европейской журналистике, он записал о своей газете: «Предлагаю ее правительству как орудие его действия на общее мнение» [Там же]. Этот аспект реформаторской деятельности Пушкина-журналиста до настоящего времени не получил должного понимания и оценки, поскольку теоретики журналистики не располагали инструментарием анализа наиболее широких и емких культурно-информационных процессов, -эпических. «Пушкинское начало» оптимизировало эти процессы в XIX столетии, но в эпоху модернизма их алгоритм был утрачен, отечественная культурно-языковая ситуация начала резко ухудшаться.

Для устранения постмодернистского кризиса важно учесть специфику стратегии, избранной Пушкиным-журналистом, а также осознать близость нынешней когнитивной ситуации с той, что сопутствовала романтизму на рубеже между натурфилософией и теорией Откровения. Это будет способствовать правильной постановке такой проблемы, как воздействие книжно-журнальной практики на судьбы живых (этнических) языков, ответит установкам принятой правительством РФ Концепции национальной безопасности, в которой названа приоритетной задача восстановить за ближайшее десятилетие (до 2020 г.) условия органического развития языка.

Для реализации государственной важности решения требуется гибко совместить познание и поддержку матрично-алгоритмических основ органического языкового развития с моделированием подвижного перекрестья книжных / некнижных компонентов информационного потока, формируемого СМИ и СМК. По существу, возврат к органическому языковому развитию потребует создать современный аналог реалии, известной в истории как пушкинское начало золотого века русской национальной культуры Нового времени. Однако при текстовом подходе к культурно-информационной деятельности аспекты создания классически совершенного литературного языка, смоделированные А. С. Пушкиным, когда он встал во главе «аристократического направления» отечественной журналистики 1830-х годов, не были раскрыты. Методология, изучавшая язык как порождение метафорических переносов смысла, не давала ключа к реформаторской стратегии гениального поэта. Не учитывались главные факторы органического развития: метонимическая природа бесписьменного мифа и гармоническая доминанта просвещенных реформ, очищающих от вторичной переработки артефактов перекрестье книжного / некнижного культурного опыта, т. е. текущее общение на базе литературного языка, организуемое печатью или иными медиа.

Сбой медиатехнологий, именуемый в XX веке «остановкой литературного процесса"1, в пушкинские времена называли впадением литературы в ничтожество. В литературных обществах и периодике 1820−1830-х годов шло активное обсуждение причин «замедления хода словесности» [296, т. 6, с. 229]. Так как синтез мер, исключающих «ничтожество литературы русской» [Там же, с. 360], достигнут гениальным поэтом — основателем «Литературной газеты» и «Современника», целесообразно изучить выработанный им тип персонального журнализма и ансамбль текущего издания как модель и образец стратегии, всецело обращенной на службу органичному языковому развитию.

Суть типа мифотворчества, которому отдал предпочтение Пушкин-журналист, может быть раскрыта при междисциплинарном подходе, опирающемся на представление о «внутренней форме» языка в культуре (В. фон.

1 Глубокие выводы о причинах «остановки литературного процесса» и путях преодоления кризиса сделаны в статье Ю. Н. Тынянова «Промежуток» на основе анализа журнальной ситуации 1923;1924 годов, проделанного коллективом кафедры русского словесного искусства в Государственном институте истории искусств, где также работали Б. В. Томашевский, Б. М. Эйхенбаум, С. Д. Балухатый [см.: 382].

Гумбольдт, А. А. Потебня). Лингвокультурологический аспект такого познания особенно актуален, поскольку он позволяет прогнозировать развитие событий. Чтобы осознанно руководить переходом от искусственного к органическому языковому развитию, нужна концепция, интегрирующая функции книжных / некнижных элементов передачи качественного достояния культуры. Понимая интеграцию как гармонию, диссертант называет ее концет{ией сингармонизма. Разработку концепции следует вести на уровнях философ-ско-теоретическом (выявление генотипа и матрично-алгоритмических характеристик) и сравнительно-типологическом (сопоставление разновременных феноменов и компонентов структуры органично развитого культурно-языкового процесса). Таким нам представляется выявление сходств / различий между предстоящими просвещенными реформами и этапом преобразований, который начался на заре XIX века деятельностью многочисленных литературных обществ, в том числе «Арзамаса» и «Общества любомудрия» (участники этих кружков были наиболее близкими диалогическими партнерами Пушкина в реформах периодической печати). Выявленные тем самым особенности «журнала русского» обогатят типологию национальных моделей СМИ и СМК знанием о гармонии, послужат интеграции культурных институтов, объединенных системой безопасных информационных технологий.

Научный анализ путей выхода из кризиса невозможен без выработки определенного теоретического инструментария, адекватного культурологическим исканиям Пушкина, его учителей и учеников. Только такой теоретический арсенал даст ответ на вопросы: что гармонизировало синхронные / диахронические параметры информационного потокапочему ближайшим результатом гармонизации стал классически совершенный литературный язык (средство общения образованных людей), а широким и емким итогом — золотой век отечественной словесности? В переломные моменты, грозящие коллапсом культуры (термин А. Ирецкого) [156], важно прибегнуть к гармонической модели, чтобы культурно-ретрансляционные потоки освободились от заторов вторично переработанного информационного продукта. Постмодернистский кризис заставляет заново пересмотреть опыт просвещенных реформ печати: конкретизировать алгоритмические параметры моделирования журнально-книгоиздательской практики, не препятствующие первичному (органическому) развитию национальных языков. Заданный «пушкинским началом» золотого века алгоритм должен быть принят как модель гуманитарной традиции, не нарушающей постулат о том, что всему живому на глобальном уровне свойствен гибкий взаимный переход (пшШоб) природных состояний вещества. При метаморфозах мифа органика языка отторгает неживые включения, навязанные вопреки естественным законам преемственного многовекового развития.

Хорошо известно, что Пушкин возразил на попытку Николая Полевого подражать французским буржуазным историографам: «История России требует другой мысли, другой формулы» [296, т. 6, с. 284]. Поэт считал, что адекватная естеству мысль не тщится изобрести новую формулу познания. В терминах современной науки можно сказать: когнитивные методологии при-частны к реализму в той мере, в какой они поддерживают органично развитое словесно-жизненное наследие народа. Идею о том, что периодика и труды историков должны служить «познанию духа народа», горячо отстаивали младшие соратники Пушкина любомудры. Современное освоение их лин-гвофилософской позиции усилит арсенал теории журналистики средствами, необходимыми для устранения негативных последствий модернизма. Успех / поражение культурно-информационной деятельности на переходном этапе зависит от того, совпадет ли научно выработанная модель перехода с матрицей (структурной подосновой) стихийного саморазвития этносов — наиболее масштабных живых организмов цивилизованного бытия.

При изучении культурного вклада поэта, возглавившего «аристократическое направление» русской журналистики 1830-х годов, желательно не упустить из виду, что Пушкин сознавал периодику фактором решающей значимости. Он проективно задал алгоритм (орудие и модель условий развития), не позволяющий индивидуализму вытеснить эпическое начало с арены печатных собеседований о жизни. В том сказалось глубокое понимание античного театра, с его скеной (аналог скинии) и амфитеатром (театральные зрители — аналог читающей публики), по сущности которого поэт моделировал реалистический синтез, победивший эклектику.

При выходе на глобальный уровень проблем теория журналистики и теория культуры тоже должны целостно скоординировать синхронные / диахронические аспекты информационного процесса. Нам представляется, что этому поможет концепция, в абстрактно-логическом плане являющаяся разновидностью теории гармонических структур, а в плане анализа архетипараскрывающая алгоритм матричных взаимодействий, которые формируют крону Древа Жизни (Древа Рода и Древа Речи) как зеркальное подобие его корней. Верифицировать комплекс научных положений концепции (мы назовем ее концепцией сингармонизма книжных / некнижных компонентов культуры) целесообразно на примере объекта, проективное становление которого целиком воспроизвело исконный алгоритм древления мифа при взаимодействии нескольких поколенческих волн. Из этого вытекает актуальность гипотезы исследования — положение о том, что пушкинская модель «журнала русского» гармонизирует взаимодействие витального (матрица рода как подоснова архаичного эпоса) и ментального (матрица умозрения «сквозь магический кристалл») уровней информационного процесса. Комплексное научно-теоретическое и дидактико-просветительское обобщение результатов проверки гипотезы необходимо как базис критики «западных» технологий моделирования СМИ и СМК, концепции mass-media, подменяющей представление об энергиях веры представлением об электронике (X. М. Мак-Люэн), а также для доказательства того, что «информационное общество» (К. Э. Шеннон, У. Уивер, Н. Винер, Б. Н. Петров и др.) не устраняет кризис «индустриальной эры».

Многие аналитики, отечественные (А. С. Панарин, В. С. Библер, К. М. Антонов и др.) и зарубежные (Г. Маркузе, Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Ю. Хабермас, А. Грунвальд, П. Козловски, К. Гарднер и др.) констатируют неэффективность «западного» прогнозирования и моделирования культуры. К концу XX столетия усилилась общая неудовлетворенность эгоцентризмом (В. Руднев, Г. Померанц и др.), идеей о «присвоении человеком мира в речи» (Э. Бенвенист). Признана ошибочной гипотеза об универсальности машинных языков (Э. Сепир, Б. Уорф и др.), неполной — идея деконструкции дискурса (П. де Манн, Ж.-Ф. Лиотар и др.). Упрочивается мнение о том, что пересмотр научных идей и методов заставит признать правоту мыслителей эпохи Просвещения. Но европейских или русских? Преобразуя арсенал средств познания, не стоит отрицать типологическое отличие русского Просвещения от европейского.

Поскольку специфика органического синтеза виднее всего в динамике, так и следует ее познавать: исток замысла, поэтапная проверка обстоятельствами жизни, прорастание эпического понимания из участка культурной деятельности, на котором оно осуществилось, во все явления, его поддерживающие. Из пушкинского начала золотого века выросли ветви «русской школы» искусства и гуманитарного познания (философии, этнологии, филологии, психологии искусства). Круг познавательных задач не будет полон вне системного рассмотрения аналогии между литературоцентризмом золотого века русской словесности и религиоцентризмом христианской книжности Средневековья. Выявляя специфику деятельности «аристократического направления» журналистики и особенности культурологической рефлексии русских сентименталистов и романтиков, следует разработать типологию национальных моделей СМИ и СМК, не безразличную к критерию благотворное / губительное для органично развитого языка. Такой теоретико-методологический подход поможет «отсеять зерна от плевел» и в переходный период прорастить дружные, здоровые всходы просвещенной жизни.

Научная разработанность темы. Текстология и фактография моментов жизни поэта, имевших отношение к его журналистской деятельности, представлена в работах П. В. Анненкова, А. Н. Пыпина, Л. Н. Майкова, С. Н. Гессена, Н. П. Барсукова, П. Н. Столпянского, К. Я. Грота, И. Н. Розанова, Б. Л. Модзалевского, Н. О. Лернера, Н. К. Пиксанова, Е. А. Маймина, Т. К. Батуровой, Р. Н. Клейменовой, Н. А. Решидовой, С. Я. Махониной, С. Л. Абрамович, А. И. Станько, Л. Г. Фризмана, Т. И. Тищенко и др. Но уяснению позиции Пушкина-журналиста довольно долго препятствовал следующий анахронизм: введенная западниками 1840-х годов установка на идеи заслоняла более раннюю, руководившую последователями Карамзина установку на гармонию вкуса и сердечного вообралсения. Историки журналистики (В. В. Гиппиус, Н. К. Козмин, К. А. Кузьминский, В. А. Орлов, М. П. Еремин, В. Г. Березина, М. И. Гиллельсон, В. А. Мильчина и др.) видели в «аристократическом» и «торговом» направлениях 1830-х гг. два лагеря идейных противоборств.

Между тем Пушкин говорил: «Зачем писателю не повиноваться принятым обычаям в словесности его народа, как он повинуется законам своего языка?» (VI, 248) и считал все литературные лагеря и их теории родом «сектантства» («Письмо к издателю «Московского вестника» «, 1828).

Опыт французской печати показал, что журнальные схватки перерождаются в якобинский террор и узурпацию власти. П. А. Вяземский («Взгляд на литературу нашу в десятилетие со смерти Пушкина», 1847) подчеркивал, что «аристократическое направление» формировало другой путь: при Пушкине в журналистике было целое, в 1840-х годов подмененное «более или менее мелкими дробями. «Дробными» направлениями стали «эстетическая» (ранний В. Г. Белинский, В. П. Боткин, А. В. Дружинин и др.), «утилитарная» (Н.Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев и др.) литературная.

2 См. также «Выбранные места из переписки с друзьями» и более ранние статьи Н. В. Гоголя, характеризующие особенности реформаторской позиции поэта. критика, пропаганда идей «народничества» (Н. К. Михайловский) и пр. Вслед за европейскими теоретиками журналистику стали называть двигателем классовой борьбы (К. Маркс, В. Парето, К. Манхейм и др.), инструментом манипулирования подсознанием (Г. Ле Бон, Г. Тард, 3. Фрейд, С. Моско-вичи и др.). Она выступала рупором партийного руководства государством (В. И. Ленин, И. В. Сталин и др.), проводником мер тоталитарного контроля, трактовавшегося как системность (А. Г. Здравомыслов, В. П. Кузьмин и др.), координатором системных компонентов потребительского общества (Л. Н. Федотова и др.).

При автономном развитии отраслей гуманитарного знания (что стало более поздним следствием упомянутого дробления) смысл подзаголовка «Литературный журнал» на титуле «Современника» стали объяснять гораздо уже, чем предполагала крылатая фраза «Пушкин наше все» (тезис создателя «органической критики» А. А. Григорьева). О персональном мифе Пушкина (начало его изучения положено В. Я. Брюсовым и Р. О. Якобсоном) и трансформации образа Пушкина в мифе русской культуры писали в основном литературоведы и культурологи. В программной статье сборника «Легенды и мифы о Пушкине» (1994) М. Н. Виролайнен предложила концепцию, о которой нельзя не упомянуть в обзоре комплексных научных разработок, предшествовавших нашему исследованию. Создатель персонального мифа предстает либо как «человек образа» (романтики-индивидуалисты), либо как «человек пути» (протеи, подобные Пушкину). Гармоническую суть правила карамзинистов: «Писать, как говорят, и говорить, как пишут», раскрыла Л. Я. Гинзбург (глава «Школа гармонической точности» книги «О лирике», 19 641 974), вклад в дальнейшую разработку проблемы внесли С. Т. Вайман («Гармонии таинственная власть», 1989), М. Н. Бойко (исследование «Пушкин: Трагедия. Гармония. Покой», опубликованное в книге «Авторские миры в русской культуре первой половины XIX века», 2005). О роли Пушкина в концептосфере русского мира писали отечественные (Д. С. Лихачев, В. С.

Непомнящий, С. А. Кибальник, О. И. Высочина, И. 3. Сурат, Н. С. Котова и др.) и зарубежные специалисты (П. Дебреццени, Д. Баннлей и др.)3, придерживавшиеся постулата о метафорической природе мифа (Э. Кассирер, М. Элиаде).

Однако согласно «русской школе» гуманитарного воззрения, миф растет как метонимическое целое. Создатели этой школы, ученики Ф. И. Буслаева и старших славянофилов, не разнообразили герменевтические ходы, чтобы не дробить наследие национальной культуры на мифологии (понятие во множественном числе, как в известном сборнике Р. Барта «Мифологии»), амальгамирующие (термин Потебни) язык. Научное знание, указывал А. Н. Веселовский («Историческая поэтика»), должно усваивать присущий органично развитому мифу «каркас народной психологии». А. А. Потебня («Мысль и язык») объяснил это как «кристаллизацию стихий, находящихся в сознании»: люди в новой среде из новых элементов выстраивают те же духовные сущности, которые действовали на прежних этапах становления их культуры.

Перечисленные моменты помогают понять, как достигается устойчивое (гармонически подвижное) равновесие компонентов информационного процесса, и продолжают философскую линию, намеченную «Московским вестником», «Европейцем», к более ранним истокам которой принадлежат «Арзамасские протоколы» (особенно 1817−1818 гг.), массив рукописных материалов, отражающий издательские планы участников этого общества, и рукопись Д. В. Веневитинова «О состоянии просвещения в России» (1826, опубликована в 1831 году под названием «Несколько мыслей в план журнала»). Оригинальные культурно-философские идеи развивал в статьях и диссертации «О сущности поэзии, называемой романтической» (1830) Н. И. На.

3 Подробнее см. в специально рассматривающей эту тему работе: М. В. Загидуллина. Пушкинский миф в конце XX века. — Челябинск, 2001. деждин. Таков вклад современников Пушкина в проработку вопроса, каким может быть «русский журнал».

Глубоким истолкователем карамзинско-пушкинского вклада в журналистские стратегии 1820−1830-х годов4 был И. В. Киреевский. В своих работах (особенно итоговых, 1856 г.) он обогатил гумбольдтианский метод. Применительно к «деконструкции дискурса журналистики, науки и политики» лингвофилософские идеи Киреевского модифицировал Клинтон Гарднер, ученик Ойгена Розенштока-Хюсси, пропагандировавший эти идеи в Европе (с 1993 года — в России). Но для разработки безопасных информационных технологий концепция Розенштока-Хюсси и его учеников менее пригодна, чем наработки самого Киреевского (труд «О необходимости и возможности новых оснований для философии»). Именно они дают альтернативу позитивистским методам. В том числе структурно-семиотическому анализу (Т. Б. Фрик, С. В. Денисенко, С. Г. Слуцкая, М. Гринлиф, Г. Гиффорд и др.) и поиску проблемно-тематических и жанровых перекличек между известными западными журналами и изданиями, которые редактировал Пушкин (Б. В. Казанский, Д. П. Якубович, А. А. Долинин, А. Дейнегга и др.).

Ранее не была выявлена преемственность модели «журнала русского» с разработками И.-Г. Гердера («Парамифии», «Идеи к философии истории"5), с которым во время заграничного путешествия беседовал Карамзин. Но сторонники «деконструкции дискурса СМИ» (П. де Манн, Ф. Гваттари и др.) утверждают, что возможность понять правоту таких мыслителей эпохи Просвещения, как Гердер, еще не упущена. Это, можно полагать, повлияет и на изучение национальных моделей журналистики стран Америки, Европы,.

4 Они близки экзегетическим практикам православной книжности (см. освещение темы «Пушкин и православие» у митрополитов Антония, Анастасия и др.), что отчасти учитывалось одними авторами (И. Ильин, Г. Федотов, С. Франк, Л. Шестов и др.) и было запретной темой для других (Ю. Тынянов «Пушкин и его современники" — Н. Эйдельман «Последний летописец" — Ю. Осетров «Три жизни Карамзина" — Ю. Лотман «Сотворение Карамзина» и др.).

5 Умозрительно прочерчивая цепь многовекового культурно-информационного процесса, Гердер охарактеризовал звенья эпической ретрансляции классического опыта как универсальные скрепы между культурами многих народов и многих эпох.

Африки и Азии (В. Е. Аникеев, С. И. Беглов, Г. Ф. Вороненкова, Ю. В. Лу-чинский, В. П. Терин и др.), социокультурной модели отечественной журналистики советского и постсоветского периода (Е. П. Прохоров, Р. Ф. Абдеев, И. В. Кондаков, В. В. Прозоров, Г. П. Почепцов, А. С. Панарин и др.). Из советских ученых Э. С. Маркарян первым в 1970;х годах потребовал вернуть теорию социокультурного моделирования на базис саморазвития архаических устоев народной традициитогда откорректировать эту идею с аналогичными установками немецкого романтизма и русской гуманитарной школы XIX века еще не представлялось возможным. Но импульс к корректировке нарастал6, около 30 лет накапливался фон изменений, вследствие которых ныне концепция национальной безопасности придала государственный статус положению о возврате к органическому развитию национального языка.

Постановка вопроса об универсальных свойствах пушкинской модели «журнала русского» осуществлена в нашей монографии «Коммуникативное пространство печати: пушкинская модель» (2002). В ряде других публикаций мы очертили границы моделирования подобных стратегий и соотнесли концепцию сингармонизма с подходами, которые в пределах понятий своего времени предлагали Н. И. Надеждин, И. В. Киреевский, Н. В. Гоголь, П. А. Вяземский, Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев, И. С. Аксаков, пушкинисты Серебряного века, а также с интерпретацией этих подходов в работах других исследователей (С. Г. Бочаров, В. П. Попов, М. М. Панфилов, Н. А. Бенедиктов, Н. С. Капустин, Н. Н. Вихрова, Н. В. Суздальцева, В. С. Болтунов, Ю. А. Немировская, Д. П. Ивинский и др.).

Предмет диссертационного исследования — модель журналистики, поддерживающая органичное развитие национального языка.

Объект изучения — пушкинский этап просвещенных реформ отечественной периодической печати.

6 См.: Трофимова, Р. П. «История русской культурологии», М., 2003.

Цель исследования — дать системное представление о безопасных информационных технологиях как сингармонизме книжных / некнижных компонентов культурной деятельности.

Достижению цели служит решение следующих задач:

1. Реконструировать по опубликованным и рукописным произведениям, черновикам, переписке, мемуарам и иным документальным свидетельствам этапы становления «журнала русского» в ходе просвещенных преобразований первой трети XIX столетия. Охарактеризовать позицию различных участников реформы, их вклад в ее осуществление.

2. Проверить гипотезу о том, что эпический баланс книжных / некнижных компонентов культурно-языкового процесса стал основой персонального журнализма А. С. Пушкина и ансамбля изданий, благодаря которым поэт возглавил «аристократическое направление» отечественной периодики.

3. Обосновать базисное значение параметров эпическая объективность / субъективизм (эгоцентризм, индивидуализм) для характеристики типов журналистского мифотворчества. В системном представлении о первичной (органичной «ходу словесности народа») и вторичной (амальгамирующей национальный язык) переработке артефактов дать «формулу» оптимального взаимодействия письменных / устноречевых компонентов информационного процесса.

4. Установить различия опубликованных / не пошедших в печать фрагментов собеседования Пушкина с единомышленниками и противниками. Охарактеризовать его способ обобщения журнальных полемик и притчевый характер текстов, разъяснявших цели просвещенной реформы. По дневнику творческих событий Болдинской осени 1830 года показать, какую роль в создании пушкинской модели журналистики сыграло умозрение «сквозь магический кристалл».

5. Сформулировать концепцию сингармонизма книжных / некнижных компонентов информационного процесса, преемственную с воззрениями Пушкина и любомудров на культурную миссию журналистики. Разработать методику освоения лингвофилософских открытий И. В. Киреевского при создании безопасных информационных технологий. Доказать, что пушкинская стратегия просвещенных реформ нормализует алгоритм взаимодействия органично развитых языковых феноменов, при котором устойчивым внешним выражением «внутренней формы» языка (структурной подосновы всех культурных данностей) выступает вековая преемственность между поколениями.

Теоретико-методологическая база исследования. Главный источник методологии — «русское гумбольдтианство», представители которого не квалифицировали отсутствие научных объяснений как незнание (лакуны возмещаются житейской практикой, для которой «нравственность в природе вещей»). Апофатическое (несловесное) понимание истины уберегает язык от амальгамирования (А. А. Потебня), а культуру от эклектичной (подчиненной обоснованию или пропаганде тех или иных идей) переработки артефактов. Первичная (эпическая) переработка не дробит смыслы: образы-понятия «выплескивают» в речь единство внутренней формы языка, как протуберанцы солнца — единую энергию солнцевеществаи тогда энергия пронизывает всю действительность, а не «островки», чудом сохранившиеся в классических художественных текстах и эпических поэмах древности.

Пушкин-журналист поддержал вслед за Карамзиным и выкристаллизовал стратегию преобразований, преемственный рост которых создал «русскую школу» в искусстве и гуманитарном познании. Концепция смиренно-личностной речи, мышления и познавательной деятельности (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков), учение о метонимической природе архаического мифа (Ф. И. Буслаев и такие его последователи, как А. Н. Веселовский, основавший на этом наиболее емкие способы типологического анализа культурных параллелей), комплекс лингвопсихологических идей А. А. Потебни упомянуты нами при освещении научной разработанности проблемы. Там же названы и некоторые теоретические труды, повлиявшие на уяснение задач нашего исследования. Их ряд следует пополнить источниками, которые служили предметом философской рефлексии арзамасцев, любомудров и Пушкина (Б. Паскаль, Б. Спиноза, Г. С. Сковорода, Ф. Шиллер, Ф. Шеллинг, И.-В. Гёте, Ж. де Сталь, П.-С. Балланш и др.).

Изложенная в диссертации оценка мира книг и журналов читателями XIX столетия системно выверяет сведениями эпистолярных и мемуарных источников изыскания П. И. Бартенева, В. И. Срезневского, Д. Н. Овсянико-Куликовского, Д. С. Святополка-Мирского, В. В. Вересаева, Я. К. Грота, П. В. Владимирова, А. И. Белецкого, И. Н. Розанова, А. Я. Гурвича, В. Б. Банка, Н.П. Смирнова-Сокольского, Л. В. Чернец, Т. М. Фроловой, А. И. Рейтблата, Г. В. Жиркова, Н. Ф. Филипповой, В. А. Кошелева, А. Г. Битова, Г. П. Тала-шова, Г. Е. Потаповой, А. Ю. Балакина, Е. О. Ларионовой, Е. В. Осмининой, И. И. Мазур, В. В. Кунина, В. М. Есипова и др. Привлечены наблюдения над ментальностью русских / европейцев (В. В. Набоков, Ю. М. Лотман, В. К. Кантор и др.). Кроме мемуарных свидетельств (С. П. Жихарев, А. И. Дельвиг, С. С. Уваров, М. А. Дмитриев, Ф. Ф. Вигель, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, К. А. Полевой, К. Д. Кавелин, А. Ф. Смирдин, И. И. Панаев, М. П. Погодин, В. И. Даль, В. А. Соллогуб, О. Н. Смирнова, П. П. Вяземский и др.) в характеристику литературного быта эпохи включены сведения, изложенные у В. И. Резанова, В. М. Истрина, Ю. Н. Тынянова, В. А. Орлова, М. И. Аронсона, С. А. Рейсера, Н. Л. Бродского, Ю. Г. Оксмана, С. М. Бонди, Г. О. Винокура, Г. П. Макогоненко, Н. Н. Петруниной, Л. А. Краваль, Н. К. Гея, Р. Ю. Данилевского, Н. А. Попковой и др. В особую группу можно выделить структурносемиотические труды о пушкинском творчестве, которые мы пересматриваем в свете своей концепции. Это различные интерпретации «Повестей Белкина» (В. Вацуро, А. Глассэ, В. Есипов, О. Поволоцкая и др.), «Маленьких трагедий» (Р. Якобсон, Л. Димитров, Н. Кашурников и др.), сказок и поэм Пушкина (Т. Зуева, Д. Медриш, А. Фаустов и др.).

Для реконструкции замыслов и практических шагов А. С. Пушкина изучены периодика и книги 1820−1830-х годов, дневники, произведения, письма поэта, его единомышленников и противников, придворная и деловая переписка, мемуары. В круг источников включены «Арзамасские протоколы», публицистическое и эпистолярное наследие участников этого общества, а также общества любомудрия. Проводя последовательное отграничение персонального мифа Пушкина-журналиста от пушкинского мифа русской культуры, соискатель делает предпочтения, имеющие определенную методологическую значимость. За основу берутся устойчивые соответствия смысла высказываний о задачах просвещенной печати в публикациях 1810−1870-х годов. Наиболее тщательно учтены позиции людей, участвовавших в формировании замысла реформы (А. И. Тургенев, Н. И. Тургенев, В. А. Жуковский, П. А. Плетнев, Д. В. Веневитинов, В. К. Кюхельбекер, И. В. Киреевский, А. И. Кошелев, А. С. Хомяков, Н. В. Гоголь, П. А. Вяземский и др.). Принимаются во внимание моменты их биографии и особенности их персональных мифов.

В вопросе о гармоничном моделировании культурного опыта мы развиваем идею о тождестве предметов и тождестве их окрестностей (А. И. Уё-мов). В подходе к эволюции книжных составляющих информационного процесса следуем трудам по эпистемологии знания в Средние века / Новое время (М. Фуко, С. С. Аверинцев, В. П. Визигин, В. С. Библер и др.) и пересматриваем концепцию «социальных эстафет» А. М. Розова.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования. Постановка вопроса о пушкинской модели книжных / некнижных компонентов культурно-информационной деятельности принципиально нова для корпуса современных работ по теории журналистики. Открываемый концепцией сингармонизма подход концентрирует смысл вопроса о безопасных информационных технологиях на онтологически значимой проблеме поддержки органического развития языка и мифа национальной культуры. Концепция позволяет доказательно подтвердить универсальный характер модели, воплотившей идею о единстве механизмов просвещенной трансляции культурного опыта во все века (идея была известна поэту в интерпретации И.-Г. Гердера, Н. М. Карамзина, П.-С. Балланша и др.).

Моделирование «журнала русского» впервые истолковано как процесс, гармонично сконцентрировавший русский и европейский контекст преобразований. Существенной новизной обладают предложенные способы реконструкции этапов этого процесса: выделяя не замеченные ранее грани соавторства поэта с учителями, старшими и младшими единомышленниками, с соперниками, диссертант исходит из следующего. К синтезу романтических, сентименталистских и классицистических установок вывели принципы «очищения языка». Сближая литературный язык с почвой фольклорного предания, Пушкин осуществил намерение арзамасцев формировать арену журналистики как аналог хореи — коллективное действо, в котором главенствует не индивидуальность, а эпический взгляд на мир, естественно объединявший актеров, хор, публику в театре золотого века древнегреческих Афин.

При научном обосновании двух типов журналистского мифотворчества диссертантом найден теоретический ход, позволяющий разделить / сдвоить структурные уровни безопасных информационных технологий, один из которых соответствует матрице архаического мифа (структурная подоснова витального), другой — практике умозрения «сквозь магический кристалл» {ментальный инструмент гибкого перехода синхронии в диахронию). Преимущество такого подхода состоит в возможности найти оптимальную (первичную, первобытную, как называл ее Пушкин) «формулу» соотношения практик устной / письменной речи, выявить алгоритм перерастания менее протяженных отрезков развития в более протяженные {ментальное десятилетие — витальное тридцатилетие — золотой век). Самостоятельный инновационный характер носят предложенные соискателем методы: равновесного учета ретроспективных / профетических составляющих культурно-информационного потокаанализа ненарративных компонентов и апофати-ческих звеньев в «ансамбле издания" — изучения топологии ментального пространства, организуемого умозрением «сквозь магический кристалл" — выявления алгоритмов развертывания / свертывания полноценной трансляции культурно-языкового предания в отрезках, соизмеримых с этапами развития личности, мерами сменяемости исторических поколений и эпох.

На защиту выносятся положения:

1. Пушкинская модель журналистики объединила проекты просвещенной реформы печати, имевшиеся у наиболее близких поэту представителей русского общественного мнения первой трети XIX века. Подготовительный этап, когда эти проекты обсуждались, но еще не были опробованы, прошел до 1825 года. На втором этапе (1825−1829) диалог о «вхождении поэзии в действительность» сопровождался апробацией журнального проекта русских сторонников немецкой философской теории романтизма. Начало третьего этапа (1830−1836) следует отсчитывать с Болдинской осени — творческой лаборатории, в которой Пушкин наедине с самим собой выверил замысел любомудров подходом к задачам периодического издания, сложившимся у арзамасцев как противников ложного классицизма. Эти «очистители языка» считали наиважнейшим эпический баланс книжной / некнижной речи, при котором происходящему на сцене журналистики живо откликается амфитеатр.

Решение об органичной поддержке «нормального хода словесности» стало основой «журнала русского». В соответствии с этой моделью печатные органы выступают зрелыми образцами ментального единства, пронизывающего все разнообразие жизненных наблюдений и мнений. Каждый том журнала (газеты) — звено процесса, сохраняющего «в движении покой». Гармоничный культурно-языковой и нравственный итог не сковывает приволье и широту приложения творческих сил любого из участников журнального замысла. Пример тому — ансамбль материалов пушкинского «Современника».

2. Пушкин активизировал тип персонального мифотворчества, позволяющий «и в книге говорить, как в сказке». Приобщенный к воспроизводству матрицы архаического Древа Речи литературный язык явил богатырскую мощь органического развития, природа которого гораздо богаче результатов аллегорико-метафорической переработки мифологического материала. При вторичной переработке обломки мифа — мотивы, образы, сюжеты — становятся подсобным материалом герменевтических практиккаждая отрасль знания создает свой искусственный язык, и расслоение (амальгамирование) языкового опыта ведет к распаду культурного предания.

Глобальные информационные кризисы успешно преодолевают органично развитые культурные миры, в которых пространство познания сращено с историческим преданием этноса, а необходимые мыслительные процедуры компактно хранит «внутренняя форма» живого языка, энергетически емко проявляющая себя при ненарративной (гармоничной) центровке смысла сравниваемых реалий как метонимическое единство метаморфоз речи.

3. «Журнал русский» (альтернатива «журналу европейскому») создавался как инструмент информационной деятельности, обеспечивающий именно такую монистическую центровку предметных и непредметных единств. Такая модель журналистики универсально упрочивала синтез просвещенных преобразований: закрепляла и уравновешивала подвижное перекрестье ретроспективно / проективных лучей, воссоединявших практику школы гармонической точности" (по JL Я. Гинзбург, — совместный результат деятельности трех преемственных волн культурной жизни русского просвещенного дворянства) с идеями философской критики, которая «не сухо и дельно» объясняла законы органичного культурно-языкового развития.

Этим ознаменован выдающийся момент в истории русской журналистики 1820−1830-х годов, когда, как сказал П. А. Вяземский, «силы раздробленные, второстепенные» не могли заменить собой «силу полную и сосредоточенную». Смиренно-личностные звенья информационного потока — проводники умозрения «сквозь магический кристалл», вовлекающие в сферу действия энергий эпического понимания мира современность и историю (наследуемые от поколения к поколению ретроспективно-проективные отрезки пути), — создают тот «общий богатый итог» книжного / некнижного опыта, который может служить эталоном безопасных культурных технологий. Пушкинская модель журналистики — наиболее полный их образец, освоение которого послужит переходу от фазы «заката культуры» к новой фазе расцвета.

4. Извлечь из созданной Пушкиным реалии доступный современному познанию механизм, дать оздоравливающий импульс практике СМИ и СМК призвана концепция сингармонизма («всесозвучие» — от syn «вместе», harmonia «созвучие») книжных / некнижных компонентов информационного процесса. Комплекс ее доказательных и объяснительных возможностей позволяет раскрыть феномен золотого века русской культуры Нового времени как устойчивый континуум словесно-жизненного предания, выросший на базе просвещенных реформ журналистики.

Гармоническим центром этого континуума и накопленного нашими соотечественниками многовекового культурно-языкового опыта оказался этап преобразований, возглавленный гениальным поэтом. Тогда подтвердилось, что звенья синхронных информационных взаимодействий (в пушкинскую эпоху их создавала журналистика, теперь — СМИ и СМК) способствуют не только видоизменению, но и определенной группировке книжных / некнижных компонентов культуры. Типов группировки два: сужающийся (эгоцентричный) и широкий (устойчиво транслирующий эпический пульс жизни органично развитого культурно-языкового предания).

5. Смиренно-личностный («белкинский») тип коммуникативной позиции, при котором субъект речи не репрезентирует в информационной деятельности эгоистические (свои или групповые) интересы, оптимален для синхронно действующих информационных звеньев: наброски родословной и другие фрагменты персонального мифа поэта показывают, что он отдавал предпочтение именно этому типу журналистской активности. Пушкин разъяснял цели реформ в притчах, перерабатывал смысл журнальных полемик так, чтобы звучащий сию минуту на страницах периодики хор (ансамбль издания) эпически проецировал в будущее лучшие достижения народа.

По дневнику событий Болдинской осени 1830 года (моножурналу, фиксировавшему результаты философского эксперимента, о котором гласит пушкинский тезис: «Вдохновение нужно в поэзии, как в геометрии») можно реконструировать пушкинский анализ драмы европейского самосознания. Проверяя возможности умозрения «сквозь магический кристалл», поэт искал и нашел модель, устраняющую индивидуалистические противоречия.

Среди любомудров (старших славянофилов) наиболее полезное для создания безопасных информационных технологий разъяснение этой модели найдено И. В. Киреевским (работы 1856 г.). Освоение соответствующих лин-гвофилософских представлений полезно вести в совокупности с применением в теории журналистики психолингвистических (А. А. Потебня) и иных методик, на которых построены работы о мифе Ф. И. Буслаева, А. Н. Весе-ловского и других выдающихся представителей русской гуманитарной школы XIX столетия.

6. Входящее в концепцию сингармонизма учение о топологии ментального пространства дает соответствующий современным когнитивным практикам вариант разъяснения апофатических элементов мышления, в основе которого лежит «кристаллизация» духовного опыта. Данный философский базис культурно-информационных и образовательных технологий поможет устранить факторы амальгамирования, ведущие к недоразвитию массового сознания, и целенаправленно формировать реалистическое речевое мышление у представителей журналистских профессий. Совокупность историко-познавательных и дидактико-прагматических аспектов вопроса о пушкинской модели «журнала русского» — инструмент прогнозирования и выработки преемственных шагов, направленных к коренному улучшению культурно-языковой ситуации в стране.

Апробация работы. Результаты исследований докладывались на 36 научно-теоретических и научно-практических конференциях, а таюке в Комиссии по сохранению пушкинского наследия (ИМЛИ им. А. М. Горького).

Содержание диссертации отражено в монографии «Коммуникативное пространство печати: пушкинская модель» (14,4 п. л.). Теоретико-практические идеи автора нашли применение в ряде учебных пособий: «Культурология: философия, теория и история мировой культуры: для студентов факультета журналистики», «Ирония в структуре художественного текста», «Николай Иванович Надеждин: своеобразие публицистического творчества», «Пушкин и любомудры: две стороны диалога о просвещенной реформе печати», «Риторика — искусство тысячелетиями отточенной речи и контакта с аудиторией» и др. (общим объемом более 30 п. л), в опубликованных текстах открытых лекций (общий объем 3 п.л.), в 42 статьях и 4 тезисных публикациях докладов (около 43 п.л.), получивших положительные отзывы и цитируемых в научной и учебно-методической литературе [236, 263, 456 и др.].

Материал опробован при преподавании дисциплин «История отечественной журналистики», «Культурология», «История литературы и искусств», «История отечественной литературы», «Русский язык и культура речи» и ряда спецкурсов на факультетах русской и романо-германской филологии ТашГУ (1985;1996), факультете журналистики КубГУ (1996;2009), факультете русской филологии СФАГПИ (1997;1999), информационно-библиотечном факультете, факультете права и юридической защиты культуры и факультете телерадиовещания КГУКИ (2003—2010).

Практическая значимость исследования. Выводы и рекомендации автора работы нацеливают на освоение безопасных информационных технологий. Инструментарий концепции сингармонизма создает непозитивистское направление комплексных научных исследований, оптимизирующее тактику и стратегию институтов медиа, ценное для методики преподавания теоретических, историко-культурных дисциплин журналистского цикла. Упрочивая преемственность с просвещенными начинаниями, благодаря которым «пушкинский» литературный язык стал органичной частью классического наследия мировой культуры, предложенный в диссертации подход способствует качественной профессиональной подготовке организаторов СМИ и СМК, книгоиздателей — насыщает культурно-гражданственным смыслом их обучение языку и родной словесности.

Разработанная соискателем система представлений о пушкинской модели журналистики находит применение в преподавании истории и теории журналистики, литературы, книговедческих, культурологических, лингвистических дисциплин, а также является теоретико-методологическим базисом лекций для преподавателей и аспирантов, материалом семинаров «Основы православной культуры».

Дадим выводы из теоретических разработок, представленных в III главе диссертационного сочинения.

При культурологической рефлексии задач, которые следовало решить на этапе становления отечественной журналистики 1820−1830-х годов, арза-масцы и любомудры заложили лингвофилософские основы практик, упрочивающих просвещенное развитие печати. Их подход к домостроительству национальной культуры способствовал выработке эффективно дополняющих друг друга непозитивистских концепций, которые позволяют вникнуть в механизм действия «пушкинского начала» золотого века отечественной словесности. В составе концепции сингармонизма два блока их теоретического наследия — блок натурфилософский (трактовка природы архаического мифа) и блок православно-христианский (умозрение «сквозь магический кристалл») соединены так, что актуализируется значение пушкинской модели журналистики. Это оптимально раскрывает алгоритм устойчивого воспроизводства органично развитой культурно-языковой способности и позволяет выработать методики, необходимые для разработки безопасных культтурных технологий.

Модель «журнала русского» — концептуальное и практическое решение, найденное в ходе пушкинской реформы русской журналистики 1820−1830-х годов, завершило эстетическую полемику о классицизме и романтизме переходом к эпическому реализму. Опыт таких преобразований ценен для настоящего момента как целостная картина этапов, которые предстоит пройти при выходе из модернистского кризиса: познание этого опыта имеет, кроме историко-типологической, и профетическую ценность (устремляет нас не в прошлое, а в будущее). Такова перспектива формирования мировоззренческой базы тех участников начавшегося ныне процесса, которым удастся гибко встроить синхронные аспекты подхода к задачам культурной коммуникации аспекту диахроническому, руководствуясь законами «внутренней формы» органично развитых национальных языков. Это оптимизирует подход к глобальной переработке информационных ресурсов и позволит восстановить полномерную передачу устойчивой традиции — непротиворечиво подчинить мифологический реализм онтологическому реализму.

Болдинской осенью 1830 года Пушкин опытным путем установил возможность проективно управлять коллективным мифотворчеством, координировать его книжные / некнижные составляющие. В ходе уникального опыта он выверил механизм гармонизации информационного потока: овладел процедурой иконического сравнения — умозрением сквозь магический кристалл и хоровыми ритмами архаического (неавторского) эпоса, непротиворечиво совмещающимися со смиренно-личностным типом журналистской позиции.

В структуру «Маленьких трагедий» заложен опыт апофатического сравнения проективных возможностей двух типов культурного самосознания (тип европейский и русский). Заставив вдохновение в поэзии работать «как в геометрии», Пушкин при своем опыте драматических (визуально разыгранных, а не пересказанных) изучений топологии ментального пространства развязал узел «борьбы индивидуализмов».

Представляя воплощенное в персональном мифе Пушкина-журналиста синхронное / диахроническое единство опорой стратегий и тактик современной работы по созданию безопасных информационных технологий мы разрабатываем и систематизируем комплекс идей, названный нами концепцией сингармонизма (от syn «вместе», harmonia «созвучие»). Однако при этом не упускаем из виду то, что возможность достичь слаженного действия естественных механизмов органично развитого мифомышления реализуется только в опоре на апофатические элементы.

Образцом такой слаженности является персональный миф Пушкина-журналиста. Его модель «журнала русского» центрует вокруг православно-христианского ментального стержня физически прилежащие друг к другу волны бытия. Витальные отрезки жизненного опыта соединяются, и устойчивым фоном национального самосознания выступает сфера, скрепленная столетними (и более продолжительными) «радиусами» самоорганизации культурно-информационного целого. У всякого шара и у всякой спирали есть центр. Если это центр гармонии, генный код жизни беспрепятственно продолжит себя, в какие бы внешние формы ни переходила гармонично слаженная действительность духа.

Познание структурно-алгоритмических особенностей феномена, называемого золотым веком русской словесности — опора прогностического анализа глобальных изменений информационного пространства при переходе в фазу органического развития. На практике это альтернативно эклектичной компоновке элементов книжной / некнижной трансляции словесно-жизненного опыта народов.

Такая альтернатива изменит принципы сравнительного анализа национальных моделей журналистики: выявит, что журналистское мифотворчество может быть интегрировано в первичные (метонимический миф) или во вторичные культурно-информационные процессы. Это позволит реалистически оценить перспективы использования глобально действующих технических средств иерархию онтологических (высших) / гносеологических (подчиненных постановке и решению различных познавательных задач) моментов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Пушкин обогатил мировую культурную практику моделью текущих изданий, устойчиво воспроизводящей процессы, необходимые для органичного развития национального языка. Найденное им классическое решение интегрирует синхронные срезы информационного потока в лоно мифа метонимической природы. Такая модель журналистской деятельности актуальна для выхода из ситуаций, именуемых «остановкой литературного процесса» (в XIX столетии такие кризисные ситуации называли «впадением литературы в ничтожество»).

Антикризисный механизм взаимодействия книжных / некнижных составляющих культурно-информационного процесса активно действует в фазах, называемых «золотым веком» национальной культуры. Он препятствует выхолащиванию языка печатной словесности. Знание о природе и особенностях этого механизма должно полноценно передаваться на всех этапах развития цивилизованных сообществ вместе с органично развитым языком. XX век пренебрег этой истиной: гонка инноваций, ставка на инженерно-технический прогресс подавила органичные культуросозидательные процессы. Возобладал эклектичный тип языкового развития, мифотворчество выродилось из метонимического в метафорическое.

В отличие от воспитанников модернизма, представители русской образованности первой трети XIX в. ценили устойчивую книжную традицию и понимали, как важно обеспечить передачу истинной просвещенности из поколения в поколение. Зрелое осмысление журналистского аспекта этой проблематики принадлежало членам «Арзамаса» (русский сентиментальный романтизм) и «Общества любомудрия» (философия, преемственная с немецкой школой высокого романтизма), желавшим утвердить позиции чистого, наиболее совершенного литературного языка и достойный теоретический, нравственный уровень («приличия») в печатном обсуждении литературных и жизненных вопросов.

Взаимодействие выдвинутых ими проектов просвещенной реформы журналов имело, кроме подготовительного (до 1825 г.), еще два этапа. Этап проверки теоретических идей, сблизивший Пушкина с любомудрами (18 261 829). Болдинской осенью 1830 года Пушкин самостоятельно провел философский эксперимент по «вхождению поэзии в действительность». В этой творческой лаборатории книжные / жизненные моменты журналистского мифотворчества выверялись так, чтобы происходящему на сцене журналистики мог живо откликнуться амфитеатр.

К активному поиску модели «журнала русского» Пушкина и его единомышленников по «аристократическому направлению» подталкивала быстро усиливавшая свои позиции «торговая журналистика». В такой ситуации, когда соображения быстрой наживы и борьба за монополию перечеркивала всякую возможность дальнейшего просвещенного пути, поэт боролся не за количество изданий, а за возможность иметь в печати платформу для публикации мнения честно мыслящих и одаренных слогом людей.

Пушкин обобщил возможности «школы очистителей языка» (по JI. Гинзбург, «школы гармонической точности») и воссоединил близкие по сути проекты организации просвещенного печатного органа, имевшиеся у его старших и младших единомышленников. Болдинская проверка его собственного журнального замысла дала удивительно щедрые и богатые результаты. Позиция Пушкина-реформатора отечественной печати не замедлила плодотворно сказаться на общекультурном раскладе сил: «силы раздробленные, второстепенные» уже не могли заменить собой «силу полную и сосредоточенную». Гармоничная модель информационного потока успешно росла вширь и самоорганизовывалась, вовлекая в сферу эпического действия языка прошлое и будущее народа. Это обеспечивало для соотечественников, получающих образование на основе книжной речи (литературного языка), возможность улавливать «пульс» жизни многовековых пластов языка устной народной поэзиив этом смысле функции журналиста сближались с ролью проводника хоровых начал мифотворческой деятельности. Классически стройная переработка словесно-жизненного предания в лоне книжного / жизненного опыта дала «общий богатый итог» — победу над эклектикой.

Активизировав тип журналистского мифотворчества, позволяющий «и в книге говорить, как в сказке», Пушкин приобщил литературный язык к полномерному воспроизводству матрицы Древо Речи (метонимично скомпонованные образы витального — Древо Рода, Древо Жизни — эффективнее ал-легорико-метафорической вторичной переработки разрозненных фрагментов мифоматериала).

Журнал русский" (альтернатива «европейскому»)не отчуждал синхронные информационные явления от состава органично развитого целого. Они вписывались в живой рост ветвей общенародной культуры. Единство синхронии и диахронии строилось как умозрение сквозь «магический кристалл», мифологический реализм был подчинен типологической экзегезе Евангельской мудрости. Апофатическая передача смысла (переход от метаморфозы к метаморфозе через внутреннюю форму слова в языке) осуществляла ненарративную центровку смысла реалий по принципу иконического сравнения. «Опыт драматических изучений» («Маленькие трагедии») позволил вникнуть в драму европейского самосознания, развязать узел индивидуадиетических противостояний и проецировать в будущее путь к устранению противоречий индивидуализма, оптимальное единство всех отраслей домостроительства культуры (искусство, образование, воспитание).

Чтобы извлечь из созданного Пушкиным синхронного / диахронического аккорда механизм, доступный современному познанию и способный дать оздоровляющий импульс журналистике и всей современной культурно-языковой практике в целом, необходима определенная концепция. Мы назвали ее концепцией сингармонизма книжных / некнижных составляющих информационного процесса. Комплекс ее доказательных возможностей раскрывает суть феномена золотого века отечественной словесности — устойчивого континуума словесно-жизненного предания, выросшего в результате пушкинской реформы журналистики.

Этап преобразований, возглавленный гениальным поэтом, был до сих пор остается гармоническим центром отечественной просвещенности, обеспечивая Пушкину роль культурного героя в мифе русской национальной культуры Нового времени.

Звенья синхронных информационных взаимодействий (в пушкинскую эпоху таким звеном была журналистика, теперь — СМИ и СМК) имеют решающее влияние на группировку и баланс книжных / некнижных компонентов культуры. Эгоцентричная группировка нарушает, а эпическая поддерживает «пульс» органичного развития языков и культур: транслирующие звенья улавливают алгоритм, задаваемый матрицами устной и книжной культивации многовекового предания. Матрица архаического мифа (Древо Жизни) служит подосновой витального уровня информационных процессов, матрица гармонии синхронных / диахронических срезов («магический кристалл») -подосновой уровня ментального.

Отдавая предпочтение смиренно-личностному («белкинскому») типу коммуникативной позиции, при котором субъект речи не репрезентирует эгоистические (свои или групповые) интересы, Пушкин разъяснял цели реформ в притчах и эпически перерабатывал смысл журнальных полемик. О преимуществах этого типа общения писали и любомудры, в частности, И. В. Киреевский, в итоговых работах своей жизни нашедший убедительную лин-гвофилософскую трактовку вопроса о том, почему индивидуализм не может возобладать в сознании православно верующих людей. По стопам старших славянофилов шли представители русской гуманитарной школы XIX века (A.A. Потебня, А. Н. Веселовский) и такие писатели, как Ф. М. Достоевский, А. Н. Островский. Прорабатывая смысловое пространство журнальных полемик так, чтобы закреплялись не чьи-то индивидуальные усилия, а имманентная энергия жизни мифа, многие преемники пушкинских просвещенных преобразований подтвердили прозорливость поэта.

Алгоритм диахронических преобразований книжного / жизненного опыта воссоединил ментальное десятилетие пушкинской реформы журналистики (1826—1836) с витальным тридцатилетием старшего славянофильства (1826−1856), обеспечил становление русской академической школы в культурологии и филологии (1860-е — 1890-е) и сам золотой век отечественной словесности. Фаза расцвета вместила три преемственных друг с другом витальных тридцатилетия. Таким образом, персональный миф Пушкина проявил себя как компонент отечественной и мировой культуры Нового времени, служащий образцом моделирования системы мер, необходимых для перехода из фазы угасания в фазу стабилизации энергий многовекового культурно-информационного запаса человечества.

Пушкинские реформы кристаллизовали стержень домостроительства культуры: литературоцентризм мифа отечественной культуры золотого века стал аналогом религиоцентризма православной книжности Средневековья. Это и поныне оберегает от разрушения эпическую составляющую преемственности столетий: рационально-логические и идеологические системы и ныне могут быть отброшены в периферийные слои, чтобы они не загромождали доступ к стержневым энергиям «мифологической Вселенной».

Концепция сингармонизма как философский базис культурно-информационной и образовательно-воспитательной деятельности позволит устранить причины недоразвития языкового чутья у носителей амальгамированных языков (начать формирование реалистического мышления у представителей журналистских профессий). Онтологическая составляющая соответствующего комплекса историко-познавательных, дидактико-прагматических и технологических методик обеспечит эффективное прогнозирование действий, направленных к преодолению постмодернистского кризиса.

Успех просвещенных начинаний в обозримом будущем зависит от выбора в пользу культурных технологий, усиливающих органику, а не эклектику. К 200-летнему юбилею «Северных цветов», «Мнемозины», «Московского вестника», «Литературной газеты», «Европейца», «Современника» (в течение одного ментального десятилетия) можно вырастить поколение, способное по достоинству оценить пушкинский путь противодействия «торговой журналистике» и поддержать аналогичные системы мер в современных условиях. Тогда не придется смущенно недоумевать по поводу сказанного Николаем Васильевичем Гоголем: Пушкин — русский человек в его развитии, в каком он явится через 200 лет.

Не стоит упускать шанс: переход от эклектики к гармонии — ныне задача уже не общерусского и европейского, а мирового значения. Хотелось бы, чтобы на глазах ближайших поколений сбылось предсказание Сергея Николаевича Глинки, которое сохранилось в одном из его писем 1836 г. Старый журналист, основатель «Русского вестника» писал Александру Сергеевичу Пушкину: «Ваш „Современник“ станет сопотомственником» [269, т. 2, с. 312].